Виктор испытывал потрясение от красоты увиденного, он ощущал восторг от соприкосновения с дивным краем, и даже больше, он почувствовал сопричастность со всей природой этой земли. Григорий - ещё больше: он осознавал себя неизбывной частью чего-то относительно вечного и бесконечного.

На вертолётной базе, куда прибыли бригады для дальнейшей перегрузки и переброски к подножию вулкана, где предполагалось обосновать базу партии, к ним пристала собака и неотвязно следовала за ними.

- Чья это собака? - спросил Григорий у пилота.

- Наша. Живёт здесь на базе, но любит иногда уходить с группами.

- Может, я возьму его с собой? - предложил Прохоров.

- Ну давай. Его Каштан кличут, можно просто Кэш.

- Каштан, полетишь со мной? - присев на корточки, Виктор потрепал собаку.

Пёс откликнулся каким-то одиночным звуком, похожим сразу на лай и на визг, лизнул несколько раз руку только что обретённого друга.

- Подождите! Я сейчас принесу обувку для него, - сказал рабочий, находившийся рядом, и поспешил к небольшому строению.

Рабочий быстро возвратился, держа в руках какие-то своеобразные брезентовые носочки оранжевого цвета. Поверху были продёрнуты верёвки.

- Вот. Когда будете на кратере, обязательно надевайте Кэшу, а то он лапы испортит, - заботливо пояснил рабочий.

- А он их не сдерёт? - спросил Григорий.

- Если только случайно. Но не потеряет - это проверено, - ответил рабочий.

Виктор подсадил Каштана в вертолёт.

Место для базы партии всегда выбиралось с рационально-практическим подходом и возможностью размещения вертолётной площадки, учитывая, тем не менее, тяготение человеческой души к созерцанию прекрасного. Песчаный с мелко-каменистыми включениями и разбросанными валунами берег реки, прикрытый небрежно деревьями и другой растительностью, отлично подходил для этой цели. Голые матовые белые скалы и отливающие серебром каменистые гряды, холмы, поросшие необыкновенно яркой зеленью, шумящие быстрые речушки, пробегающие под горными арками, - всё играло радужными оттенками по прихоти солнца.

"Партийцы" умело устраивали бани: раскаливали на костре большие камни, на них ставили ёмкости с водой, по желанию туда бросали какие-то пахучие ветки, затем, когда костёр прогорал, над этим сооружением ставили две палатки - одна над другой. На костре жарили мясо, добытое на охоте, рыбу, взятую из мелководных рек. Рыбу, идущую на нерест, именно брали, а не ловили: так её было много. Казалось, что течёт не только вода в реке, но и красное от лосося дно. Встречные потоки завораживали живой игрой цвета и движения. Икра нерки, кижуча, горбуши составляла постоянную, едва ли не основную, часть меню, фигурально выражаясь, она являлась и хлебом, и пирожным. Без преувеличения, её подавали к столу в тазиках. Готовили грибы, ягодные взвары. Однако выносливыми мужчинами, приспособленными и подготовленными к походной жизни, вся добытая еда могла поглощаться и в сыром виде.

С базы партии группы с оборудованием, инвентарём и всем необходимым для работы перебрасывались к местам дислокации лагерей. Не вдаваясь в специальные и научные технические подробности, поясню вкратце суть задач, стоящих перед группами: изучение движений земной коры на геодинамическом полигоне; триангуляционные построения и измерения. Работа шла по плану, время тоже - заканчивался второй месяц.

Прохоров к охоте относился с самоуважением. Он отлично управлялся с карабином, был меток, наблюдателен, старался положить выстрел так, чтобы поразить животное сразу, брал добычи не больше того, чем было надо. Он вообще не мог терпеть, когда зазря, просто так - для какой-то жестокой забавы или хвастовства, из-за душевной грубости или неразвитости ума - уродовали или уничтожали природу. Как-то позвали Виктора на вертолётную охоту, а он согласился, видимо не поняв, в чём она заключается. От ужасающего зрелища растерянных метущихся зверей у Прохорова сжались до скрежета зубы и заходили желваки на скулах, глаза застилала пелена. Такая охота случилась один раз, но глубоко и рвано врезалась в память. Виктора словно обожгло болью и стыдом.

Омерзительная охота скомкала и затенила душу Виктора. Он сам сравнил её с застывшей почерневшей лавой. На базе Прохоров поспешил удалиться с Каштаном от костра и от впечатлений давешних "охотников". Каштан поскуливал, чувствуя переживания хозяина, в ушах которого до сих пор стоял зловещий рокот вертолёта, а в глазах - поверженные звери. Каштан лизал Виктору то шею, то руки, успокаивая его. Прохоров любил собак и жалел их за беспримерную преданность. Собака дана человеку в дар и в утешение? или в назидание за каиново деяние? или всё вместе? "Жестокий урок для тебя, браток, - мысленно разговаривал сам с собой Виктор. - В твои-то годы пора уже сначала думать, а потом делать!".

Постепенно приближались к вулкану Толбачик. Для очередной переброски к месту базирования лагеря на старом кратере вулкана временно остановились на базе вулканологов. Надо сказать, что пересечения в работе и сотрудничество является обычной практикой в среде смежных профессий - среди геодезистов, геологов, вулканологов. Когда собрались уже подниматься вертолётом на кратер, обнаружили, что Каштан куда-то подевался. Поискали его по близости, но не нашли. Пришлось улетать без него - категорически не приветствовалась задержка вертолёта. Через пару дней вулканологи по рации сообщили, что нашли собаку, но она к ним не идёт - у неё сильно повреждены лапы, а к себе не подпускает. Крупная собака с муругим окрасом, а шея полностью белая - по описанию Прохоров узнал Каштана. Виктор хотел бы сразу же спускаться к лагерю вулканологов, но тогда пропадёт утро для измерений. Специфика работы предполагала точность измерений, которой можно было достичь только утром или вечером, отсюда и названия - утренняя и вечерняя видимость, а днём бывали большие перерывы. Как только закончили с утренней видимостью, Прохоров заспешил к вулканологам за Каштаном.

Потухший кратер находился всего лишь на высоте трёхсот метров. Запорошенный пеплом склон чрезвычайно облегчал спуск - ноги скользили вместе с осыпавшимся пеплом, однако какой предстоял подъём, Виктор даже не хотел думать. "Разберусь по ходу", - сказал он сам себе. Наконец он достиг лагеря вулканологов. Ребята показали, в какой стороне находится пёс. Пройдя метров двести, Прохоров увидел, что Каштан, вероятно учуяв его, ползёт навстречу на коленных чашечках. Подушечки на лапах представляли собой сплошное кровавое месиво, на нижней части конечностей висели ошмётки разодранной кожи, глаза слезились от боли и радости. Позже Виктор узнал, что Каштан бежал за вертолётом по лавовой долине, застывшей колющей кинжальной рябью, пока не обессилел от кровоточащих ран.

- Ах, ты, бедная зверюга! Что же ты наделал, дурачок!

Виктор осторожно взял пса на руки и понёс к лагерю. Там обработали раны, смазали обильно йодом, перебинтовали. Покормили Каштана - он не ел уже несколько дней. Отдохнули, и Виктор засобирался обратно.

- Ну, мы двинем, пожалуй. Спасибо за Кэша, - поблагодарил Прохоров парней.

- Побудь ещё немного, - предложил один из них.

- Нет, - категорически отказался Прохоров, - надо успеть к вечерней видимости.

Парни понимающе вздохнули.

- Может, проводить тебя? - снова предложил всё тот же сердобольный рабочий.

- Ну да, а потом я тебя - так и будем провожать друг друга, - пошутил Прохоров.

Все засмеялись. Ребята подсадили Каштана на закорки Виктору.

Вначале Виктор шёл легко, и даже вес собаки на плечах ощущал как приятную нагрузку, тем более что пребывал в приподнятом настроении от того, что Кэш нашёлся. Однако подъём по вулканической пыли оказался сложнее и медленнее, чем ожидал Виктор. Он понял, что нужно поторопиться, но коварная пепловая пороша делала ничтожными его усилия, сводя большой мужской шаг почти что к детскому. Как опытный и тренированный человек, Прохоров знал, что растрачивать понапрасну силы в походе нельзя, а потому временно принял условия тяжёлого склона и пошёл мелкой поступью. Уже на подходе к лагерю Виктора с Каштаном встретили рабочие. Их послала Ольга Игоревна, встревоженная долгим отсутствием напарника. Как только она увидела возвращающихся, быстрым шагом пошла к своей палатке и скрылась там, видимо не желая показывать слёзы, выступившие от избытка смешанных чувств. Через некоторое время все занялись своей обычной работой.