Холодный свет луны и теплое пламя свечей лежали на подлокотнике кресла, страницах книги. По тропинке среди сугробов сходились Дон и русский парень в кожаной куртке. Снег скрипел под их шагами сначала тонко, потом все громче и отчетливей, и в конце концов Ева проснулась от трескотни принтера.

Свечи догорели до конца. Было утро. Утро понедельника. Ева ненавидела понедельники. Каждый раз все начинать сначала.

Вчера на балагане цыганка среди прочих неприятностей нагадала ей казенный дом. Предсказание соотносилось с намерением Артура устроить племянницу секретаршей в кооператив по выращиванию шампиньонов. Хорошо, дядя спозаранку укатил в соседний городок, где намечался аукцион крестьянской керамики. Однако рано или поздно это ждет тебя, милая: стук клавиш компьютера с утра до вечера, а вовсе не трепетание крыл каких-то эльфов под окном.

Сосед Петер Дембински, маячивший в отдалении на своем участке, на роль эльфа явно не подходил. Еще Ева подумала, что русская девушка Татьяна не выставилась бы в чем мать родила в окне усадьбы. Но Петер был почти свой, солнце пригревало так ласково, а с улицы, за деревьями, ее никто не мог увидеть.

Разве что молодая женщина с плаката. Или женщины, потому что их было две – с одним лицом, но такие разные!

Рекламный щит появился зимой, накануне Рождества. Он был разделен на две части. Женщина левой половины уныло горбатилась за старым «ундервудом», словно бы приволоченным с барахолки дядей Артуром. Стол ее завален бумажными папками, во взгляде и опущенных плечах машинистки – столетние тоска и обреченность. Зато на правой половине, сменив платье в горох на открытый вечерний туалет, а «ундервуд» – на рояль, та женщина казалась существом из другого мира.

Как перешагнуть черту и протянуть руку к бокалу на чернолаковой крышке рояля? Хрустальному бокалу с ледяным шампанским, начав день которым можно больше ни о чем не думать.

Рекламный щит – на то и поставлен! – предлагал готовый ответ: «Покупайте билеты лотереи “Тото-лото”!» Но Ева, выросшая без матери, в такие сказки не верила. Уж лучше что-нибудь про эльфов. Рыцаря на белом коне и… в коричневой кожаной куртке. Пошлет такого Бог – и Ева поставит свечку.

Легкое облачко задернуло солнце. Легкая тень пробежала по лицу Евы. Распахнув навстречу утру створки окна и бессмертную, если верить церкви, душу, она стояла обнаженная, одинаково готовая грешить и молиться. Однако час утренней молитвы миновал. Колокол в госпитале Святой Марии-Магдалины отзвонил, не услышанный Евой. Зато невозможно было пропустить мимо ушей тугой звон – и мертвого поднял бы на ноги – мотоциклетного двигателя. Возникнув в центре городка, он спицей проколол тишину окраинной улочки, приблизился и в короткие мгновения сменился скрипом тормозов.

Это был Дон. Никелированная каска времен Второй мировой войны, которую он носил вместо защитного шлема, стрельнула в окно солнечным зайчиком. Хромом сиял и японский мотоцикл, как бы вылетевший с рекламного щита. Красивая игрушка взрослого ребенка богатых родителей.

– Эгей, старушка, ты проснулась?! – заорал Дон на всю улицу, спугнув голубей и кравшуюся к ним кошку. – Я уже иду!

Ева отпрянула в глубину комнаты. В столбе солнечного света плыли унылые пылинки. Понедельник. А для Дона нет понедельников. Стоит ей нажать кнопку электрического замка, и калитка откроется. Дон посадит ее за спину, и они вместе покатят по городу. Мимо гимназии. Мимо проходной консервного завода. На Ратушной площади вслед сверкающей «хонде» закружатся конфетные обертки, обрывки серпантина – жалкие ошметки вчерашнего веселья. И гори огнем шампиньонная контора, куда сватает ее дядюшка!

Так она думала, пока Дон шел по песчаной дорожке сада, поднимался наверх по скрипучей лестнице. Косметикой Ева с утра не пользовалась, в бюстгальтере не нуждалась вообще. Когда Дон с несвойственной предупредительностью постучал в дверь, Ева была готова: эластичная юбка плотно облегала бедра, синяя футболка оттеняла голубизну глаз.

– Утром ты еще лучше, чем вечером, – сказал Дон. На сгибе его локтя, как лукошко, покачивался второй шлем. – Что ты решила насчет своей работы?

– Пока ничего. Артур укатил с утра пораньше. Честно говоря, это он за меня решает.

– А ты всегда послушная девочка? Всегда слушаешься дядю Артура? Всегда… и во всем?

Ева одернула футболку:

– Ты свинья, Дон, и мысли у тебя грязные. Артур – порядочный человек, он заменил мне отца и мать.

– Ха! – ухмыльнулся Дон. – Заодно мог заменить и любовника. Сколько лет он ошивался за решеткой? В тюрьме на такие вещи смотрят без предрассудков.

– Значит, – коротким движением Ева провела по лицу, и оно закаменело, – тебе там было бы самое место. Артур не такой. Он не был уголовником, ты прекрасно знаешь, его посадили за политику.

– Стоит не хлопать ушами, а уходить за границу вместе с умными людьми, – примирительно сказал Дон. – Был бы сейчас при деньгах и в почете, как мой дед. Кстати, на той неделе он отвалил мне неплохой куш на собственное дело.

– Поздравляю. – Ева насмешливо присела в книксене. – Ты выбрал себе хорошего деда.

– Это дед выбрал правильный путь – на Запад. К чему спорить? У меня есть предложение. Насчет твоей работы.

– Если предложишь печатать на машинке, то…

– Нет, Ева, нет. Зачем портить такую осанку. – Дон сглотнул, кадык дернулся на его толстой шее. – Сейчас съездим, посмотрим мои будущие владения, и ты решишь…

Глаза Дона смотрели в одну точку – на крестик капельного серебра в глубоком вырезе футболки Евы.

В классе предполетных указаний пахло мелом и сухой тряпкой. У коричневой доски, похожей на школьную, уже отметились дежурный синоптик и связист, штурман полка и заместитель командира по инженерно-авиационной службе. Завершающее слово держал подполковник Бокай.

– Полеты начинаем в простых метеоусловиях. Но! Солнце – это сушь, сушь – пожар. Поэтому на полигоне не зевать. Высота небольшая. Угловая скорость перемещения относительно ориентиров высокая. При пусках и бомбометании «мазать» запрещено. За каждую сбитую в лесу ветку нам выставят счет в валюте. Взыщу с экипажа…

Бокай поднял руку, пережидая шумок:

– Ладно, до этого пока не дошло. Шучу. Вопросы есть?

Вопрос был один на всех – о ночном подметном письме.

– Будем надеяться, что это просто неудачная шутка, – ответил Вадим. – Надо провести беседу с женщинами: детям лучше не выходить пока за территорию части. На ночь усилим караулы. Еще могу сказать: начальник военной контрразведки Группы войск взял дело на контроль.

В тишине кружилась бобина старомодного ленточного магнитофона. Подполковник Бокай нажал клавишу. Предполетные указания закончены. Начинаются полеты. На душе у командира полка было неспокойно.

Сердце капитана Першилина тоже необъяснимо частило под выгоревшим «комбезом». Костя заново открывал для себя голубизну неба, привольную ширь аэродрома, где такой пьянящий воздух и дорога каждая примета. Вот проехал топливозаправщик, тренькая по бетонным плитам цепочкой, вот желтая собака предупредительно уносит ноги подальше от машин, моторов, антенн.

Полчаса до начала летной смены. Предчувствие полета как предчувствие любви. Табачные крошки недокуренной сигареты на губах…

Сигарету Першилин затоптал далеко от стоянки вертолетов, куда они шагали сейчас по рулежной дорожке вместе с Мельниковым. Пересушенная военторговская «Прима» слишком бойко стреляла искрами. На другие сигареты денег перед получкой не было. Вчера в тире Костя выгреб всю мелочь.

– Ты к Галине все же приглядись, – вспомнил Мельников их неоконченный разговор. – Даже если верно все, что про нее треплют…

– Про меня тоже разное болтают, – пожал плечами Костя. – На каждый роток не накинешь платок. Всех слушать? Был бы человек хороший.

– И я о том, – кивнул Женька. – Тем более, из бывших грешниц получаются самолучшие жены.

Костя промолчал. Насчет грешниц у Женьки опыт был богаче, и то обжегся. Вернувшись из Афганистана, Мельников узнал, что молодая жена не скучала в его отсутствие. Он развелся с таким треском, что едва не вылетел даже из скромного кресла летчика-штурмана. Теперь подробности шумной истории, где фигурировало и сдернутое со стены охотничье ружье, подзабылись. Першилин добился, чтобы его штурману разрешили сдавать на второй класс: по опыту и мастерству Мельникову самое время перебираться в левое кресло командира экипажа.