Бывшего начальника полиции молодежь проводила, кажется, плевками вслед, на ступеньках крыльца кто-то дал подножку. В кабачке было немало тех, кому подполковник полиции Сильвестр Фельд насолил в свое время.

«Каждому свое, – думал Петер, поудобнее устраиваясь на плетеном ложе, хорошо знакомом по прежним загулам, – кто скажет мудрее? Так было и, наверное, будет. Вдруг земной путь людей и впрямь определяют звезды?»

Звезды были далеко, и Петер не услышал их ответа. Вместо этого в глубине сада прозвучали шаги и сухой отрывистый щелчок, знакомый каждому, кто хоть раз переламывал затвор двустволки.

Вороненая сталь стволов стала теплой у его щеки. Будто не было у начальника отдела военной контрразведки Группы российских войск полковника Ржанкова других забот, как сидеть на засидке в обнимку с ружьем, подкарауливая кабана. Но отказать в просьбе Вадиму Бокаю, единственной просьбе за много лет их дружбы, Геннадий Николаевич, естественно, не мог. Он помнил, благодаря кому не сиротой растет единственная дочь.

Ксюша и подняла трубку, когда после семейного воскресного обеда в квартире Ржанковых длинно зашелся трелью полевой телефон. Съездив на первую смену в молодежный лагерь Группы войск, Ксения обзавелась поклонниками в других гарнизонах Группы. Названивали мальчики, и Геннадий Николаевич невольно грустнел, слыша в мембране их звонко-ломающиеся голоса. Поэтому Ксения спешила упредить отца у аппарата: все понимала, все угадывала, чертовка.

С Героем Советского Союза гвардии подполковником Бокаем, которого она называла «дядя Вадик», у Ксении тоже были свойские отношения. Она не сразу передала Ржанкову трубку. Судя по невозмутимому выражению лица – а глаза-то блестящие, выдают, – Ксюша о чем-то договорилась с «дядей Вадиком».

У Ржанкова подполковник Бокай просил совета чуть не официально. Суть дела изложил по-военному коротко: местный охотничий клуб «Нимрод» приглашает несколько человек из вертолетного полка на отстрел кабанов. Прошедшая зима была теплой, расплодившееся поголовье диких свиней разоряло теперь поля кукурузы.

– По старой памяти подскажите, что делать? – басил в трубку Бокай. – В помощи местному населению мы никогда не отказываем. Это у вертолетчиков традиция железная, небось помните по Афгану. С другой стороны, вы знаете обстановку, шумиху вокруг нашего аэродрома. Ходим, озираясь, даже летаем, можно сказать, на цыпочках. А с этим отстрелом, того и гляди, встрянешь в международный конфликт.

– Или, напротив, разрядишь обстановку, – подумал вслух Ржанков. – Не сидеть же вам все время за забором, в четырех стенах.

– Ловлю на слове, – искренне обрадовался Бокай. – Вам тоже не грех проветриться. Со спортивного праздника к нам в гарнизон автобус идет. Я старшему машины еще утром наказал, чтобы без вас не возвращался.

Ржанков прикинул: час до Охотничьей Деревни, столько же назад да несколько часов в лесу. А Бокай продолжал искушать:

– Лесной воздух, жареная печенка… Да и главное, Геннадий Николаевич, мне как командиру полка будет куда спокойнее, если вы приедете. Иначе всю охоту побоку, а ребята уже настроились…

– Вадим, ты просто шантажист.

– Нет, дипломат, Геннадий Николаевич, – скромно ответил Бокай, – ваш ученик, кстати.

– Жди. Буду, – сдался Ржанков. Ксюша, проявив подозрительную старательность, волокла в прихожую зачехленное ружье и камуфлированную полевую форму полковника.

…А кабаны то ли приснились местным егерям, то ли пронюхали, что на самой добычливой засидке ждет встречи с ними начальник отдела военной контрразведки, и поэтому решили не искушать судьбу. Вышка Ржанкова стояла у кромки леса на границе поля. За спиной он слышал шорох листьев, осыпающихся раньше срока от великой суши этого лета, и вроде бы дробный топоток копыт по затвердевшим тропинкам. Однако на открытое место кабаны не выходили. Геннадий Николаевич потерял надежду на выстрел.

Потерял и не слишком огорчался по этому поводу. Наградой за долготерпение был ему головокружительный чистый воздух и поднявшийся к ночи ветерок, который отдувал комариную рать. Камуфлированная полевая форма Ржанкова сливалась с пятнами света и теней под навесом засидки, он ощущал себя частицей леса, и поля, и лунного света. В свою очередь, они согласно приняли его заботы и печали, растворили, развеяли, зашептали в шорохе опавшей листвы.

Ржанков разрядил и отставил ружье к перильцам: туман заволакивал сектор обстрела. Все, конец забаве. Судя по непорушенной тишине, богиня охоты Артемида никому не улыбнулась сегодня ночью.

Геннадий Николаевич размял кости, уже не боясь потревожить скрипучие доски засидки. В тумане прорезались желтые пятна фар и гул мотора командирского «уазика». Бокай вместе с егерем объезжали вышки, снимая стрелков.

Ржанков огляделся последний раз. Посеребренное туманом поле казалось схваченным инеем. В лесу лунный свет проредил кроны деревьев, можно было разглядеть каждый лист в отдельности. По рассохшейся лесенке Геннадий Николаевич спускался с вышки. С каждой ступенькой крепла уверенность, что испытанное на засидке ощущение покоя вернется не скоро.

Предчувствие не обмануло. В кабине «уазика» Бокай сразу протянул Ржанкову плотный коричневый конверт с окошечком, затянутым папиросной бумагой. В таких здесь разносят телеграммы.

– Подбросили на КПП полка, – глубоко затянулся Бокай сигаретой. – Дежурный поднял переводчика и сразу отрядил за мной машину. Вот фонарик, посвечу. Ржанков неплохо знал язык страны пребывания. В окошке конверта прочитал перевранную фамилию Бокая и его должность, тоже переиначенную автором «или авторами», тут же профессионально поправил себя Геннадий Николаевич на свой манер: «Русскому начальнику гарнизона оккупационных войск». А еще за прозрачной калькой четко просматривалось название сего послания: «Последнее предупреждение». Уазик нырял по ухабам – хотя и европейская, дорога была все же лесной.

– Вот и поохотились, – сказал Бокай. – Не нравится мне все это.

– Похоже на ультиматум, – согласился Ржанков.

– Пошли-пошли! – обернулся егерь с переднего сиденья.

Дорогу перебежали кабаны, с треском торпедируя кукурузное поле, много, целый выводок. Ржанков запомнил угрожающий разворот секача в сторону машины, блеск его клыков.

Все было точно в дурном сне или ставшем явью фильме ужасов: распахнутое порывом ветра окно, белый саван занавесок в предрассветных сумерках, беззвучно кричащий на тумбочке телефон. Да, аппарат, обозначенный цифрой «1» на схеме связи объекта, а попросту – одноэтажного коттеджа командующего, не имел голоса. Заменить звуковой сигнал световым – мигающей лампочкой – распорядился еще прежний хозяин особняка. Предшественник Анатолия Митрофановича Фокина на посту командующего Группой советских войск не любил резких звонков среди ночи. Как, впрочем, и резких людей, и острые споры. Вот и отбыл благополучно, позвякивая медалями за боевое содружество, посверкивая на парадном мундире орденами страны пребывания. Теперь времена другие, и генерал-полковнику Фокину все чаще доставалось другое: всполохи лампочки срочного вызова. И он уже привык к беззвучным побудкам, к постоянным немым тревогам.

Анатолий Митрофанович засыпал всегда на правом боку – навык, который выработали в суворовском училище. Чтобы снять с рычагов трубку, Фокину нужно было протянуть левую руку, она же плохо слушалась. Лежала поверх одеяла тяжелой сомлевшей рыбиной. Зато моментально отзывалось на каждое движение сердце, будто сторож поселился в груди, и Анатолий Митрофанович притуплял эту обременительную бдительность таблетками и каплями.

Сегодня «сторож» угомонился лишь под утро, когда Фокин принял снотворное. Теперь сложно выпутаться из обволакивающих пут. И даже поднять телефонную трубку.

Неоновый огонек настойчиво вспыхивал в сумерках спальни. Сквозь полудрему, через полусомкнутые веки Анатолий Митрофанович вдруг различил серые воды северного залива, спичечные коробки боевых машин пехоты среди волн. Впервые после Хельсинки, после Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, на крупные войсковые маневры были приглашены иностранные военные наблюдатели, и полк Фокина демонстрировал мощь техники и выучку солдат. Через залив на БМП, где вы видели подобное, господа?