«Ты так много работаешь, давай я куплю тебе горячий шоколад» – тьфу. Надеюсь, она налопается сладкого до диатеза.

Пришлось хорошенько порыться, но отыскались только джинсовые шорты, оставшиеся еще со школьных времен. С тех пор я немного поправилась и, честно говоря, думала, что это только к лучшему.

- Осторожно! Ты же проткнешь меня своими коленками! – жаловался Тёма, когда, разозлившись, я пинала его, куда попало. – У тебя вообще линцензия есть на ношение оружия?

Да, в школе я была тощей, с вечными ссадинами на ногах и локтях, как у какого-нибудь подзаборного бродяги. Но теперь, всунувшись в шорты и покрутившись туда-сюда, сочла, что стала выглядеть женственней. На самую чуточку.

- Надеюсь, Тёмыч, ты разозлишься, - сказала я, отправляя пожелание в мир. – Иначе я за себя не ручаюсь.

- Ты умеешь удивлять, Морозова, - заявил Сосновский, конечно же, притащившись на десять минут раньше. Как и я. Вряд ли его испугала перспектива съесть вместо ужина наши проекты, так что я до конца не понимала, зачем ему вообще нужно было ими прикрываться. Не ради же бесплатной еды. – Думал, ты опять спрячешься под что-нибудь длинное и теплое.

- Это называется одеваться по погоде, - сказала я, пытаясь углядеть, не покажется ли в окне кафе макушка Тёмы. Лучше бы эта парочка уже была на месте – тогда эффект от моих голых ног и висящего на локте кавалере будет сильнее. – Не слышал о таком?

- Придется согреть тебя, если замерзнешь, - и бровью не повел Сосновский. – Ты дрожишь? Не думал, что это случится так скоро.

Пришлось не слишком вежливо одернуть его руки, уже скользнувшие за спину. Но он был прав: в пиджаке поверх рубашки было еще ничего, а вот с открытыми ногами я погорячилась – под вечер как назло похолодало. Отбив легкую чечетку в лучшем духе Авдеевой, я дернула Сосновского за рукав куртки в сторону кафе:

- Пойдем. Но хочу предупредить сразу – во-первых, это не свидание, во-вторых, только позволишь себе лишнее – и сразу вылетишь в окно, в-третьих, мы будем не одни, а с моими друзьями…

- Заниматься макроэкономикой на глазах у всех – это извращение.

Почему все, что он говорил, звучало, как будто предложение из фильмов для взрослых? Сосновскому не мешало бы продезинфицировать рот.

- Я оплачу твой заказ, а ты решишь для меня пару задач из практической части, только и всего.

- А что будешь делать ты?

- Как мы и договаривались: испорчу твой проект. Ты ведь не думал, что я гуру в вычислениях?

Испорчу проект и еще настроение – кое-кому.

Тёма сидел за самым дальним столиком – где освещение было похуже, зато вместо стульев стояли два удобных диванчика. Я сразу увидела его небрежно спадающие на лоб волосы, которые он всегда ерошил, если сильно волновался или нервничал. Перед итоговым тестом, например, или прыжком с новой высоты. Но что такого волнительного было для него в нашем предстоящем ужине? «Эй, Лерка, познакомься с девушкой, которую я люблю – Вика» – только и всего. Тёма говорил мне и более стремные вещи: «Эй, Лерка, ты порвала штаны на заднице, когда лезла через забор, а через пять минут урок, ха-ха-ха». Нет ведь ничего проще, чем познакомить двух людей, предложив им вилки, которыми можно заколоть друг дружку…

А-а-а, все понятно. Маленькая художница с большим планшетом еще не пришла. Тёма сидел один, уставившись в телефон, а перед ним красовались два столовых прибора и зажженные свечи в стеклянных вазочках. Еще и цветы купил – как же бесит.

- Привет! – плюхнулась я напротив, не выпуская руки Сосновского и заставляя его нырнуть следом. – Все, как ты просил: не опоздала, еще и компанию с собой взяла, чтобы никого не смущать. Знакомься – Влад, мой однокурсник, а это – Тёма, мой самый лучший и любимый друг детства.

Я сделала нажим на последнем слове, поднимая, наконец, на Тёму глаза.

- Правда, я хорошо постаралась?

Никогда не попадала в полный штиль. Рядом обычно кто-то крутился, смеялся, болтал, звенел стаканами и слушал музыку – это в кафе-то, в самое горячее, вечернее время. Но когда Тёмины пальцы зависли над телефоном, а потом сложились в кулак, меня словно накрыли крышкой, и веселье застряло в горле, вызывая желание раскашляться.

- Ты же не против? – едва закончила я, как пришлось схватиться за высокий бокал, из которого Тёма уже какое-то время потягивал воду.

Не знаю, почему меня настолько испугал его кулак. Он сжал его так сильно, что побелели костяшки, и я могла только догадываться, куда он упадет, чтобы оставить вмятину: на тарелку, на лицо Сосновскому или расколет мою бедную голову, как спелый манго. Что за чушь, попыталась я вернуть струсившие мысли на место: какое ему дело, с парнем я пришла или нет. Сам-то хорош: позвал на свидание третьей лишней, будто мне так хочется слушать, как они с Авдеевой будут обсуждать его пластичную спину… или рельефное лицо…

- А где же твоя девушка? – выскочило непроизвольно между одним глотком и другим. – Эти художницы такие ненадежные, не то, что мы, экономисты. Влад вон замерз, пока торчал на улице, а я ведь пришла пораньше. Правда?

Сосновский тоже смотрел на меня странно – не так, как я ожидала от парня, который весь день творил странные вещи. Они оба не сказали друг другу ни слова, но едва столкнувшись взглядами, перевели их на меня, словно я была мишенью с яркой красной точкой на переносице.

- Может, закажем что-нибудь? – голос окончательно меня подвел. – Кто хочет лапшу?

- Выйдем, - повернулся Тёма к Сосновскому и, вставая, так сильно оперся на стол, что тот качнулся, заставляя дрожать свечи и мою запятнанную ложью совесть.

Сосновский все так же молча поднялся, пряча руки в карманах куртки. Тёма был выше и крепче – никогда о нем так не думала, но раньше мне и не приходилось сравнивать его с другими парнями. В моей жизни был только он – формой и содержанием подходивший мне настолько, что я порой не знала, где заканчивается моя душа, а начинается его. Но вот они вышли на улицу, встали под окном, и я убедилась – в ярости Тёма просто огромный, страшный зверь.

Только бы не подрались. Только бы не подрались… Сосновский еще должен решить для меня задачи…

Они о чем-то переговорили, но не переходя черту. Со стороны даже показалось – спокойно, как будто обсуждали погоду или расписание общественного транспорта. Но я-то знала, что стоит за этой невозмутимостью: Тёма вел себя, как папочка, отчитывающий ухажера своей маленькой дочери. Интересно, если бы я повела себя также с его ненаглядной художницей, ему стало бы настолько же стыдно, как мне сейчас? На парах теперь можно неделю не появляться.

Они до чего-то договорились, потому что ощущение напряжения вдруг схлынуло, и Сосновский, не оборачиваясь на меня, ушел в сгущавшиеся сумерки, как будто наши прежние договоренности с самого начала были не более чем пшиком.

Ну, Тёмыч получит. Пусть только вернется, защитник хренов. Что он вообще о себе возомнил?