- Лера!
Потрясенный, он выглядел слишком милым, чтобы я смогла удержаться и не подначить его еще сильнее:
- Если ты так заботился обо мне все эти годы, мог бы позаботиться и о том, чтобы самому меня всему научить.
Это было слишком жестоко. Тёма шумно выдохнул и опустил руки, возвращая нас обоих на землю. Неохотно коснувшись подошвами асфальта, я сотню раз пожалела, что вообще открыла рот, потому что даже дюйм между нами холодил теперь сильнее любой непогоды. Ветер мгновенно прокрался под пиджак, под рубашку, где только что столько нежных касаний оставили сильные пальцы, и мне пришлось постараться, чтобы вернуть их на место.
- Я пошутила. – Он не сопротивлялся, и это позволило мне пойти еще дальше – не бояться, а в открытую целовать его щеки, веки, лоб, спрятанный за длинной растрепанной челкой. – Но тебе и вправду стоило бы поторопиться. Пять лет – довольно долго для того, кто одним махом привык получать, что хочет.
- Ты – другое, неужели еще не поняла? – Он ткнулся носом в ключицу, но только затем, чтобы скользнуть еще дальше и взвалить меня на плечо, снова подтверждая, что, каков бы ни был статус наших отношений, Тёмыч всегда может распоряжаться мной по своему усмотрению. – Но ты права, - заявил он, возвращая голосу прежнюю легкость и щекоча меня под коленкой. – Я больше не хочу ждать и пяти минут.
- Что ты задумал? – спросила я, уже зная ответ и втайне обмирая от того, насколько безумно было самой на него провоцировать.
- Нам давно пора было сделать это.
- Если говоря «это», ты опять собираешься столкнуть меня с какого-нибудь моста, между нами все закончится прямо сейчас.
- Запомнила, да? – хмыкнул он. – Ты сама напросилась…
Я много раз думала, каково было бы просыпаться рядом не под работающий компьютер, но дальше вытряхивания из волос раздавленных чипсов и долгих споров, кому первому идти чистить зубы, фантазировать боялась. Он все бы узнал при встрече, только взглянув на мои красные от смущения щеки, и я говорила себе:
- Стоп, ты всего в шаге от того, чтобы потерять лучшего друга
Поэтому закусывала губу и старалась, чтобы за просмотром очередного фильма, мои грязные мыслишки оставались там же, где и теплая пижама – на мне. В шкафу давно валялось кое-что купленное про запас – гораздо тоньше и соблазнительнее, но Тёме знать об этом не полагалось. Сейчас я гораздо яснее понимала, что чаще он просто делал вид, что засыпал, не дождавшись титров. Остаться рядом до утра даже просто в качестве мягкой подушки или одеяла – ему хватало и этого. Должно быть, он тоже боялся потерять меня, сделав что-то, чего бы я испугалась. А я так долго была маленькой и глупой… Смеялась, доводила до бешенства, желала и до жути боялась признаться, подменяя одни чувства другими, чтобы сохранить свой секрет, от которого ни мне, ни ему не становилось легче. Каково было раз за разом говорить мне «Я люблю тебя» и слышать в ответ: «Тише, тебя же могут услышать и неправильно понять»?
Прижимая его этой ночью крепче, чем когда-либо, я шептала: «Люблю тебя, люблю… люблю», как будто должна была непременно ответить на каждое его неуслышанное признание, но больше всего меня поразило, что утро, о котором я так мечтала и которого так страшилась, ничего между нами не изменило.
Тёма все так же сонно ныл, отказываясь просыпаться, отбирал одеяло и называл меня спятившим жаворонком, а я рыдала от смеха, когда он рухнул с кровати, пытаясь схватить меня за пятку и вернуть к себе под бок.
- Ты зря переживала, - сказал он мне за завтраком, который мы, конечно, провели, там же, где и всю ночь. – Мы слишком долго были друзьями, чтобы, став парой, так легко об этом забыть. Просто теперь я знаю о тебе чуть больше, чем раньше – только и всего.
- Что, например?
- Оказывается, ты любишь, когда я делаю вот так…
И мы не пошли еще и на вторую пару.
Я долго думала, стоит ли мне искупить свою вину перед Сосновским и как это сделать. Мы не слишком-то общались раньше, чтобы убиваться из-за несостоявшегося ужина, но я все равно чувствовала неловкость, потому что использовала его, чтобы вывести Тёму из себя. В конце концов, я просто притащила ему приготовленный своими руками обед, а Сосновский оказался настолько любезен, что, не затаив обиды, помог решить пару задач для проекта. Тёма ревновал, но клятвенно пообещал не торчать под столовой и даже сдержал свое слово. Удивительно, каким он становился покладистым, если в его кармане болтался запасной ключ от моей квартиры.
Кофе, опрокинутый в сумку Вики Авдеевой временами тоже точил мою совесть, вынуждая идти с повинной и недельной зарплатой, которая могла бы хоть чуть-чуть скрасить разочарование из-за испорченной вещи. Но Тёма заявил, что ничего не знает об этом: Авдеева не оставляла свою сумку на скамейке, а значит, запас нарисованных спин был в целости и сохранности и не требовал пополнения коллекции. Я бы и не позволила ему оголяться – спина Тёмы, как и другие части тела, отныне были в полной моей собственности, и делиться я не собиралась. Так и не найдя владельца, лишившегося по моей вине сумки с рисунками, постепенно я успокоилась.
Но больше всего меня удивила моя собственная мама, когда я, приехав на выходных в гости, сообщила ей, что мы с Тёмой, наконец, вместе.
- А вы разве не встречались? – спросила она, не отрываясь от готовки. – Ты же сбежала с ним еще в школе. Почисти-ка овощи, дочь.
И я поняла, что теперь-то все точно в полном порядке.
