— Извините… не хотел.

— Извинила.

— Что вы здесь делаете?

— Убираюсь, то есть я работаю. — Окинув взглядом пространство, заваленное коробками, улыбнулась. — Решила убраться.

— В доме вольготно сидит ваша группа. — Нахмурился Шах, развернулся и уже был на полпути к двери, когда до меня дошло происходящее. Видимо его не удивило, что час не урочный и группа имеет право отдыхать.

— Стойте! Я не подумала, что вы так… все это… То есть… — подошла ближе. — Мне просто нужно было развести кипучую деятельность, выплеснуть накопившееся, а тут такая удача и кавардак. Вот и взялась.

— То есть как?

— То есть нашу группу я сама отослала куда подальше, как пыталась сделать это и с вами.

— Ясно. — Он снял пуловер и оправил на себе футболку. Так быстро при мне раздевались лишь в определенном случае, последующий вопрос был закономерен:

— Что вы делаете?

— Хочу составить вам компанию.

— Но…

— Вы устали, группу распустили, а с этим стоит закончить сегодня.

— Но как же… Подождите, как же ваш статус и все такое, это же… ну «грязная» работа.

— Да. И как вы ею занимаетесь?

— У меня от нее корона не упадет, она там, — я указала на голову, — сидит крепко и такая мелочь ее с места не сдвинет.

— Моя корона в том же состоянии, если не в лучшем.

— То есть как?

— Прибита намертво.

Работать взялись слаженно, он двигал крупные габариты, я занималась мелочью, как-то быстро это происходило и в гробовом молчании. Только Шах изредка вспоминая о своей привычке руководителя, давал некоторые распоряжения и пытался управлять процессом, в то же время, не выходя из работы. Стоя за стеклянной перегородкой и отдавая указы с другой стороны, пытался скорректировать положение фарфоровых статуй.

— Сдвиньте, вправо. Вправо говорю.

— Я и двигаю вправо.

— Это лево. — Усмехнулся он мягко.

— Так уточняйте вправо от вас или от меня?

— Влево от вас.

Сравнительно недолго мы пребывали в молчании, прежде чем он вновь подал голос и опять-таки с командными нотками:

— И еще немного… — и без перехода спросил. — Анна, а что вы сказали ответственной за грим и прически?

Так, это он о рыжике сейчас. Неужели она уже дала первый залп по его стенам и башням?

— Я, ничего. — Прищурился. — Шаген вынуждена признаться, что это целиком и полностью ваша вина.

— Почему?

— Вы такой интересный мужчина! — и пока не пришел в себя от первого заявления тут же задаю вопрос. — Скажите, вы были женаты?

— Именно с этого ваша коллега и начала… — возможно, он хотел сказать «начала допрос», но я договорить не дала.

— Да, это ее стиль. Но мы-то с вами давно знакомы. — Он расценил такой оборот, улыбнулся и кивнул.

— Я был женат. По молодости и по глупости.

— Не верится…, а долго были в…? — у него появилась такая странная улыбка, что я вопроса завершить не смогла. — Просто у вас есть, то есть было стойкое мнение, что…

— Я и сейчас уверен в том, что развод — это проигрыш мужчины.

— Ага.

— И тогда тоже был, поэтому тянул до последнего.

— Этот брак многому вас научил?

— Скорее моя бывшая многому меня научила — необдуманным поступкам.

— И даче необдуманных обещаний. Перед алтарем, например?

— Можно и так сказать. Я вовремя одумался. С опозданием и все же вовремя.

— То есть как?

— Мы часто ссорились. Знаете, есть выражение, мужчина после свадьбы думает: «Только бы она не менялась!», а женщина: «Только попробуй не измениться!». Так вот… я оценил верность этого выражения. И понял, что хочу проиграть.

— Другими словами — развестись.

— Я знал, что не идеален. — Просто признался он. — И мне было над чем работать.

— Поэтому терпели?

— Поэтому работал над собой. — В его голосе слышалась усмешка. — К тому же я не красив…

Я вовремя отодвинула от себя статуэтку. Меня как холодом прошибло, и такая буря эмоций возникла внутри, что оборвала его на полуслове и не заметила.

— У вас что, пунктик на эту тему или комплекс? — молчит. — Вам должно быть известно, что внешность не главное… и вообще как это может говорить человек с образованием психолога, даже таким скоростным как у вас?!

— Вы меня защищаете? Не согласны?

— Нет. Я удивлена. Почему вы себя не защищаете?

— Допустим, хотел узнать ваше искреннее мнение на мой счет.

— Зря. — Сдвинув статуэтку, продолжила. — Я искренне взялась защищать вас перед вами же. Потому что допускать подобное низкое мнение глупо. И не экспериментируйте больше.

— Хорошо. Тогда что делать, если я хочу узнать ваше личное мнение?

— Задавайте вопрос прямо. — Только сейчас я на происходящее соизволила посмотреть со стороны. Двое в темной комнате, в тишине ночи раскрывают друг друга. Опять психологические выверты, из-за которых я с опозданием поняла, что только что сказала. Шах не преминул этим воспользоваться.

— Считайте, я его уже задал. Прямой вопрос. — И лицо такое заинтересованное с прищуром черных глаз.

— Кстати, о внешности, — развернулась и сделала тактическое отступление. — Наша ответственная по костюмам уверена, что шатену не подойдут те черные брюки, настаивает на белых.

— Для начала проведите примерку. — Тут же деловым тоном ответил он.

— Так и сделаем. Вам прошлые эскизы нужны?

— Нет.

— Хорошо, я их заберу. — Оглядываю пространство с улыбкой, и не смотрю на него. — Думаю, здесь мы завершили.

— Да.

— Идемте. — Встала и направилась в сторону двери. — Завтра приезжает наш режиссер. А с ней будет и горестно и весело всем.

— Вот видите, вы ушли от прямого ответа. — Прозвучало мне вслед.

— Вижу.

Борис Колодецкий белый как первый снег сидел в приемной босса. Расположив перебитую руку в перевязке, второй он взбалтывал хмельной напиток и прислушивался к раскатам голоса Акчурина. В этот вечер, распекая кого-то из вторых помощников, Алексей Владимирович был в ударе:

— Что значит, уже приступил к исполнению?!

— Ты мать твою, понимаешь, что это значит!? У меня нет наживки на Варяга, она сорвалась с крючка!

Далее он, еле сдерживаясь, вслушивался в ответ абонента. В кабинете наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым сопением Акчурина.

— Нет! — видимо он сопроводил отказ привычкой вспышки гнева гасить метанием предметов. В большинстве случаев это не помогало. Что-то громоздкое полетело на пол и разлетелось на куски, а он все еще продолжал орать:

— Заглохни! И слушай внимательно. — Хрипящий вздох, прежде чем отдать приказ на уничтожение был Борису знаком и все же он вздрогнул от интонации босса. — Убрать его! Убрать так чтобы места мокрого не осталось! Понял?!

— Молодец! А предварительно разузнай, где найти белобрысую с..у.

— Это его рук дело. Не сомневайся они в паре, вытащил дрянь из клетки и надеется меня обойти… Х… ему!

— Да никуда бы она не делась! Ублюдочная тварь! Мозгов мало…

Мозгов мало, думал про себя Борис, а важные документы она прихватила с собой, оставив Ростаповича с легким сотрясением мозга.

Он поморщился, когда рука заныла. Вновь вспомнил, как прикрыли отступление белобрысой дряни. Словно операция организовывалась не один час или день, а много больше. Она не взяла ничего из своих вещей, оставила закипающий чайник и косметику, уничтожив телефон, спокойно прогулялась меж кабинетов, а замечена была лишь на лестнице. В попытке догнать ее Борис натолкнулся на кого-то из персонала и не заметил, как уже лежал под стеной с перебитой рукой. Таких же «везучих» преследователей Агаты было еще двое из охраны. Один со сломанной ключицей обнаружился в закутке под лестницей на первом этаже, второй на улице с ножевым ранением в бедро, еще трое без повреждений просто в отключке.

Из сохранившихся воспоминаний о нападавшем: одет как офисный работник, волосы — короткий светлый ежик, рост под метр девяносто, лица не видел никто. Подтверждает спланированность ее побега и видео регистратор на авто Олега. Он успел зафиксировать движение Агаты к черной машине, гордое удаление синего джипа-внедорожника, который протаранил авто Олега, а затем и неспешный ход идентичного черного джипа. Он отъехал минутой позже, когда охрана автостоянки вскрыла машину и вытащила Ростаповича.