Идиот!

Они могли не выжить там!

Я корил себя за все произошедшее, но от этого совершенно не легчало. Более того, становилось только хуже. Хотелось махнуть на все рукой, напиться, уйти в загул.

Так я бы поступил еще не так давно. А теперь… Теперь я изменился. И благодарить за это надо было Настю. Вот только, к сожалению, она меня вряд ли слышала.

Палата Эдика была двумя этажами ниже. Друг лежал на кровати, подложив под спину подушки, а рядом с ним на стуле сидела молоденькая медсестричка. Девушка вслух читала книгу, а рука фотографа покоилась на ее коленке.

– Здравствуй, Эд, - холодно произнес я, разрушив эту идиллию.

Медсестра тут же вскочила со стула, к ее щекам прилила краска. Захлопнув книгу, она пролепетала нечто нечленораздельное и выскочила за дверь.

– Не ожидал тебя тут увидеть, – признался Левинский, и улыбка исчезла с его лица.

Под футболкой виднелся специальный корсет.

– На ноге расписать зашел, – я кивнул на белоснежный гипс на правой ноге фотографа.

– Напишешь большими буквами, что я самый мудачный мудак, который только попадался в твоей жизни?

– А надо?

Я опустился на освободившийся стул, облокотился на колени, совершенно не имея представления с чего начать тот самый разговор. Но это сделали за меня.

– Как там Настя?

– Стабильно. Отек не спал, из комы ее не выводят.

Эдик отвел взгляд, сжал руки в кулаки:

– Мне жаль, что так вышло.

– Жаль? - я с трудом удержался, чтобы его не ударить. - Жаль, что ты воспринял ту игру всерьез? Жаль, что чуть не угробил ее из-за собственного идиотизма? Что тебе жаль, Левинский? Себя?

Он дернулся и тут же поморщился от боли, встретился со мной взглядом:

– Я думал, что ты играешь ради пари. Думал, что все твои телодвижения в сторону Насти только ради тачки! Я и представить не мог, что ты способен кого-то на самом деле полюбить, Макс! Ты ведь менял баб, как перчатки.

– Кто бы говорил, – я презрительно хмыкнул . – У тебя послужной список куда длиннее.

– Да брось, это так, треп… Алена была исключением. Но она оказалась… Да к черту! Макс, почему ты мне не сказал, что тебе плевать на машину?!

– И ты бы поверил?! И отстал от нее? Что, серьезно?

На это Эдик ничего не ответил.

– Какого хрена ты пьяным за руль сел? – я и сам не узнал свой голос.

Левинский вздрогнул, будто только что коснулся оголенного провода.

– Сейчас я не отвечу, потому что все оправдания будут звучать глупо, – глухо отозвался он. – Я приехал к тебе, чтобы признаться в том, что те фотки не настоящие. Что не было у меня ничего с Настей. Она чудо, но не тянется ко мне. Кому как не мне с это чувствовать! Тонкая душевная организация, все дела, - съязвил он. - Хотел извиниться и разорвать пари. Но…

Я скрипнул зубами.

– Но застал у тебя Настю…- произнес он, наконец. - И все как будто смешалось.

Я провел ладонью по лицу, пытаясь понять, как два таких идиота, как мы, могли испортить человеку жизнь. Она ведь нас теперь не простит. Не подпустит. В этом я был уверен на все сто процентов. И не важно какие слова мы сможем подобрать, Настя не позволит себе обжечься второй раз.

И это понимал не только я, потому что вид у Эдика был ровно такой же подавленный и виноватый.

– Дружба крепче… - он не договорил, поднял на меня взгляд, словно дожидаясь ответа. А я грустно усмехнулся.

– Кому к черту нужен этот камень, если прилетел он Насте в голову?!

– Прости меня.

Сейчас хотелось только закрыть глаза и отмотать события назад. Не впустить Эдика в квартиру, найти слова объяснения для Насти, стать сильнее самого себя. А не стоять вот так перед тем самым чертовым разбитым корытом и корить себя за произошедшее.

– Я виноват не меньше твоего. И я не ненавижу тебя, не хочу ломать дружбу, но...

– А кто хочет? – нервно хохотнул Эдик. – Думаешь, мы ее еще не угробили до конца?

– Главное, чтобы мы не угробили Настю, – я стиснул челюсти. – Я не знаю, что теперь делать, не хочу пускать все на самотек.

– А ты реально втрескался, – удивился Левинский. – Я сейчас даже немного ревную.

В ответ я только отчаянно выдохнул, не находя выхода из сложившейся ситуации.

– Пусть придет в себя, – решительным несвойственным тоном произнес он вдруг. – А ты к тому времени придумай, что ей сказать. Она простит тебя, я уверен. У нее к тебе чувства, я это видел. Блин, да только слепой бы не заметил! Поверь, у вас все еще наладится, - и, примирительно подняв брови, он протянул руку.

Я бросил взгляд на протянутую ладонь, замер на мгновение. Вздохнул и пожал.

– Это значит, ты простил меня? - с полуулыбкой спросил он.

– Да, – подтвердил я. – Просто радуйся, что лежачих не бьют. И когда встанешь на ноги, не спеши попадаться мне на глаза.

Левинский отвернулся, а я вышел. Все, что мне оставалось - ждать и надеяться только на то, что Настя сможет простить идиота, который влюбился в нее как мальчишка.

Настя

Весь мир звенел. Трудно объяснить, но все вокруг меня превратилось в звон, будто кто-то водил пальцем по огромному хрустальному бокалу. От этого звука дребезжал череп, хотелось оглохнуть… Но я заставила себя разлепить веки.

Свет безжалостно ударил хлыстом.  Я зажмурилась, моргнула несколько раз, привыкая. Во рту пересохло так сильно, что малейшее движение языка причиняло боль. Надо заставить себя подняться, доползти до кухни… Интересно, Маргарита Михайловна дома? Удобно просить ее или лучше самой?

Окончательно присмотревшись и сфокусировав взгляд, я осознала: звать Маргариту Михайловну все равно бесполезно. Я была не дома. Желтые стены, капельница, ритмичный писк аппаратуры… Больница. Какого черта? Что я упустила?!

Подняла голову, попыталась сесть, но сил не хватило, и я тряпичной куклой упала на подушку.

- Проснулась? – донесся откуда-то сверху приятный, но незнакомый баритон.

- А? Простите, где я? И как давно?

- Вы, моя дорогая, в палате интенсивной терапии. Меня зовут Оскар Тимурович, я ваш лечащий врач.

- Что случилось? Как я сюда попала? Папа знает?

- Тише, тише,  - он пододвинул стул и сел рядом, внимательно изучая мое лицо. – Давайте сначала разберемся и сверим данные. Торопиться нам с вами совершенно некуда. Итак. Как вас зовут,  сможете сказать?

Я терпеливо выдала все, что он хотел от меня услышать. А он будто составлял анкету для ФСБ: возраст, адрес, место работы, название вуза, девичья фамилия матери…

- Послушайте, что со мной? – не выдержала я, наконец.

- А вы совсем не помните?

Я поморщилась. Попытки влезть в собственные воспоминания причиняли физическую боль. Эдик… Так, я с ним говорила. Он сердился… Точно. Мы расстались. Я поехала к Максу… Из мутной пелены вдруг выступило его обнаженное тело, и я вздрогнула. Наша ночь, ласки, сбившееся дыхание, - все это лавиной обрушилось на меня.

- Я была у друга, - немного неуверенно произнесла я, опасаясь, что картинки, которые выплыли из подсознания, окажутся фантазией.

- Тааак, - медленно протянул врач. – А дальше?

Я прикрыла глаза, восстанавливая прошлое из обрывков. Я, Макс… Утро… Звонок… Эдик! Он пришел, они кричали… Почему они кричали? Спорили… Нет. Нет-нет-нет… Я мотнула головой и с трудом сдержала рвотный позыв. Макс обманул меня! Он просто хотел первым уложить девственницу! Я бежала, Эдик предложил подвезти… Мотоцикл, холодная кожаная куртка, прижатая к моей щеке… Запах спиртного… Не-е-ет… Этого не может быть…

- Вспоминаете? – Оскар Тимурович обеспокоенно взялся за мое запястье. – Говорить можете?

- Я была на мотоцикле. Авария, да?

- Да.

Я с трудом сглотнула  и облизнула пересохшие, покрытые коркой губы. Внутри заворочался скользкий ледяной комок страха. Авария? На мотоцикле? Могу ошибаться, но скорость была большой. В таких ДТП выживают редко. А если и выживают, то остаются инвалидами. Я стиснула одеяло и попыталась пошевелить ногами. Да! Господи, спасибо тебе! Чувствительность сохранилось . По крайней мере, я смогу ходить…