— Слишком грозные и громкие слова для такого маленького и тихого как ты, — голос Ала был пропитан ненавистью и откровенным презрением, — давай, ударь меня, посмотрим, что из этого получиться.

— Ты мелкий! Мелкий, жалкий, эгоистичный человек! У тебя никогда не было семьи и не будет! Потому что ты не достоин того, чтоб кто-то любил тебя и думал о тебе. Ты вечно будешь беспокоиться только о своей шкуре и о деньгах. Так же ты и умрешь. В одиночестве. В какой-нибудь сточной канаве, трясясь за последние гроши.

Гном развернулся и быстрым шагом вышел из комнаты.

— Ну и сволочь же ты, — прошептала Елена, замахнулась правой, обычной рукой, и со всей силы ударила Ала в челюсть. Что-то хрустнуло. Голова наемника дернулась в сторону.

— Давай! Ударь меня теперь ты, и посмотрим, что получится из этого, — девушку переполняла ярость, и она готова была ударить второй раз, только теперь уже левой рукой.

Ал дышал как загнанная лошадь. Внутри него кипели эмоции. Но удар в челюсть немного привел наемника в чувства. Мужчина понимал, что если затеять драку, то вряд ли он выйдет из нее победителем.

— Я женщин не бью, — прохрипел наемник.

— Проснулось благородство? Или страх? — нотка презрительной насмешки промелькнула в словах Елены. — Мы еще продолжим этот разговор. — девушка развернулась и ушла вслед за гномом.

Глава вторая (Дорм)

Родная деревня встретила Лама, батю и Дорма сумерками и неприятным густым туманом. Серая дымка неподвижно зависла над водной гладью, из-за чего создавалось впечатление, что облака спустились с небес к реке и замерли в ожидании. Когда небольшая лодка подплыла ближе, туман с охотой обволок ее, пропуская в свои владения.

Причаливая к хлипкому деревянному «помосту», рыбаки смогли рассмотреть лишь три такие же пришвартованные посудины как у них и пару мутных светящихся пятен, хаотично разбросанных в сером тумане, который накрыл всю деревню. Одно из основных правил поселения гласило — при наступлении сумерек зажечь факел и поместить его на улицу, у входной двери дома. Никто уже и не помнил, с каких времен в деревне заведена эта привычка, но каждый житель с малых лет знал: не зажжешь факел — быть беде.

Из-за густого тумана почти ничего нельзя было разглядеть дальше пяти метров, но силуэт скромной одноэтажной хибары, которая расположилась в конце причала, отец и его сыновья могли различить и в кромешной темноте. Дом, родимый дом.

Как только лодка причалила к деревянным поручням, и батя начал пришвартовывать «корабль», Лам, без какого-либо предупреждения, молнией выскочил на причал и помчался в дом, исчезая в тумане, как маленький призрак, сверкающий грязными пятками.

— Ну от! Я ж не собирался говорыть матэри про лэтючую ящерку. А этот сорванец шас усё ей расскажэ, ешо и в дэтальных кровавых подробностях.

— Эт он могёт, — улыбнулся Дорм, помогая батяне с последним узлом. Дневной заплыв и буксировка лодки на своем горбу даром не прошли — кровавые мозоли на руках давали о себе знать.

— Ну шо, пошли получать по макушке, — подмигнул батя сыну.

Дверь родного дома была открыта настежь, но пройти внутрь отец с сыном не могли. На пороге стояла пышная кареглазая женщина с очень красивыми, выразительными чертами лица и с очень грозным видом. Руки ее были скрещены на немалом бюсте, а нога нервно постукивала по деревянному полу. Видно этого не было из-за длинной коричневой юбки, но вот размеренный стук сандали по доске заставил Дорма вжать голову в плечи. Женщина не стала ждать, когда муж и сын подойдут слишком близко, из-за угрозы сильного членовредительства их организмам, поэтому начала стрелять предупредительными фразами издалека:

— Ах вы два кабана нэдоразвитых, кода вы начнете меня слухать!? Шо я говорыла, рано ему ешо на промысел! Ладно, батя твой, лодочник плешивый, горбатого токо могыла выровняэ, но ты… Дорм… Ты же умнэ дытя с мозгамы, а не пропитыми карасями. На кой ляд ты малого брата потащил в это дырявое корыто?

— Мать, угомонысь, ниче ж не стряслось. Все живы, здоровы, — аккуратно попробовал остановить пулеметную ругань отец семейства.

— Вообше затухни, моряк нэдобитый! А если б вас тварь та сожрала?! Шо б я тогда делала? Ладно б вас двох, слабых на ум, эт ешо можно пережить, но Лам… Завтра же утоплю это недосудно и в поле подете робыть! Тут и близко к дому, и солдаты колы шо защитять. А если увижу у ваших хытрющых глазёнках хоть намёк на то, шоб приблизится к воде, я за себя не в ответе... Я панятно рассказываю!? Мыть рукы и вечерять! — закончила свою проникновенную речь мать и зашла в дом.

Дорм с батей не спешили заходить внутрь. Они прекрасно знали, что это лишь начало. Самые цветочки еще впереди, когда они сядут за стол и войдут во владения матери.

— Знаеш шо, сына, заходи ты в дом, а я пойду, скажу солдатам про тварь, яку мы сегодня узрели.

— Но… Давай я с тобой схожу, время уже позднее, самому по деревне ходить опасно, — попытался Дорм улизнуть от уготованной ему судьбы.

— Не опаснее чем шас у нас дома, — парировал батя и толкнул сына по направлению к двери.

Дорм хотел было возразить, но батяни уже и след простыл. Парень горестно вздохнул, выпятил вперед грудь, и смело перешагнул порог дома.

— Да прыбудэ с тобой сыла, сына, — весело прошептал батя, наблюдая из-за угла соседней хибары за отважным Дормом.

Деревня, в которой жил батя со своей семьей небольшая, от силы душ сто пятьдесят, соответственно и домов здесь десятка три, не больше. Расположены они все были строго в два ряда, с одной главной улицей по центру. Начиналась эта улица с внушительных деревянных ворот и небольшой казармы с десятком солдат, а заканчивалась пристанью. С недавних пор, по приказу короля, в каждой, даже самой малонаселенной деревне или хуторе должны жить как минимум десять солдат. Страна большая, бандитов много, а король Виндин заботиться о своих подчиненных, или о том, чтоб они от него ничего не скрывали, версий много разных в народе ходит.

Бате сейчас, как раз надо было зайти в казарму и сообщить солдатам о появлении дракона в окрестностях. Это уже вошло в привычку жителей деревни: случилось что-то неладное — доложи солдатам.

Чем дальше батя отходил от своего дома, тем всё больше ему казалось, что что-то не так. Из тумана доносились командирские выкрики, вдоль невысоких заборов тени носились взад-вперёд, собаки лаяли без умолку. Каждая дверь, которая попадалась на глаза, была открыта настежь, но внутри домов ни души. В деревне батю все знали благодаря его безошибочной чуйке, и сейчас она прямо вопила ему на ухо о надвигающейся опасности.

Первый силуэт, который вынырнул из тумана и предстал перед мужчиной — это силуэт грузовика. Когда батя подошел к казарме, то обнаружил, что грузовиков было два и еще два уже выезжали из деревни.

Дверь небольшой двухэтажной казармы была открыта, каждую секунду в нее кто-то вбегал и кто-то выбегал. Переступив порог, батя опешил от увиденного. В комнатке, в которой раньше сидело лишь два дежурных воина, сейчас стояло около пятнадцати солдат в бледно-желтой военной форме и с десяток женщин и мужчин неистово орущих на них. Масла в огонь подливал командир солдат, единственный среди них носивший за спиной автомат. Он пытался орать людям в ответ, но ничего путнего из этого не выходило.

Теперь все сомнения отпали, что-то очень неладное творится в деревне. Батя с силой дернул на себя одного из жителей деревни — худощавого мужчину лет сорока, он его знал, пару раз рыбачили вместе. Григоном звали.

— Шо тут творытся? — проорал батя в ухо мужчины.

— Мобилизация! — выкрикнул тот в ответ.

— Шо ты мэлэш? Какая мобилизация? Мы ж уже лет сто ни с кем нэ воювалы.

— Ты это моим двум сыновьям скажи, которых забралы и увезлы в военный учебный лагерь.

— А кто попадаэ под мобилизацию? — что-то ёкнуло сейчас в груди у бати.

— Мальчики и девочки от пятнадцати по двадцати пяти!