– Все хорошо! Жарко стало! Все хорошо, Джерри, – молодой американец кивнул головой, не подав виду, будто произошло что-то странное.

Послышался очередной стук копыт. На этот раз повозка остановилась перед мужчинами. Быстро забравшись внутрь, они тронулись с места. Митт тут же закрыл окна шторами и, немного согревшись, принял довольное выражение лица.

– Митт, а почему вы так легко оделись? – решил спросить Джерри.

– Джерри! – пожилой мужчина откинулся на спинку сидения. – Я не хотел упасть в грязь лицом перед советом. Редко надеваю этот костюм, – похлопывая себя по груди, сказал Митт. – Но когда делаю это, то стараюсь, чтобы он выглядел всегда прилично, поэтому сверху я ничего не надел, дабы не помять рубашку.

– Я вас понимаю. Но вы же могли легко подхватить простуду!

– Что мне какая-то простуда, если на кону большие перемены! – забыв, как он только что едва не проклинал себя за свою глупость, радостно ответил пожилой мужчина.

Джерри, казалось, не поддерживал радости Митта. Решив сменить тему, он спросил:

– Вам, кстати, не показалось странным, что на собрании было большое количество демократов?

– Нет, не заметил этого. Я в лицо-то многих из них видел впервые. Но когда пройдут выборы, и я уверен, победят республиканцы, я очень удивлюсь, если в совете останется такое же большое их количество, какое есть сейчас.

Джерри кивнул головой, согласившись с пожилым человеком, хотя настроен он был не самым лучшим образом.

– Я очень удивился, когда узнал, что даже Вуд не приемлет отмены рабства. У нас здесь, в самом большом городе Америки, где о рабстве и речи идти не может, есть множество людей, которые думать не хотят о какой-либо перемене. Но я с вами согласен; с приходом к власти Линкольна, всё кардинально изменится, – они немного помолчали, потом молодой мужчина продолжил: – А вы видели, как некоторые из них отреагировали на вашу речь. Особенно когда вы говорили о внесении изменений в конституцию, и потом, когда коснулись фермеров и распределения земли после освобождения негров, некоторые демонстративно вышли из зала. Их видимо очень это задело.

Митт слегка улыбнулся.

– Лишь бы мои слова не были столь преувеличенными, как это могло показаться со стороны.

– Знаете, Митт, я действительно так подумал после вашего выступления, и даже, не обижайтесь, но мне показалось, что плохо скрытые колкости в адрес демократов и намеки на слабо продуманные конституционные законы, были сегодня не совсем к месту. Всё-таки, с финансовой стороны такие проблемы не решаются. Хотя… это насущные вопросы, на них нельзя закрывать глаза. Тем более ваши слова поддержали люди, гораздо более высокие по рангу, чем те, которые представляют совет Нью-Йорка. Чего стоит один Сэмон Чейз, который поблагодарил вас за такую речь! Но всё-таки…

– Я всем им очень благодарен! – приободренный словами Джерри, Митт не смог дослушать его до конца. – Никогда раньше у меня не было такой поддержки на столь высоком уровне. А сейчас я понимаю, что время бороться ещё есть. Пусть до конгресса мне ещё далеко… но на этот раз я буду аккуратнее. Сначала Нью-Йорк, затем Вашингтон, а уж потом у меня будет достаточно сил для борьбы.

Джерри терзали противоречивые чувства. Вчерашнее выступление Митта перед собранием в Олбани было таким же бессмысленным, как и многообещающим. Подготовленный текст был аккуратен в своих задачах, а глубокое раскрытие финансового рынка могло бы показать Митта как профессионала своего дела. Но перед самым выходом на трибуну, Митт достал свою собственную речь, тем самым отказавшись от легкого пути получения им желаемой должности.

Митт говорил долго. Говорил о рабстве, публично высмеивая всех тех, кто поддерживал этот институт, говорил о проблемах мигрантов, которым приходилось влачить жалкое существование после прибытия в Америку, говорил о земле, которая в огромных количествах никем не обрабатывается, говорил о мошенничестве финансовых спонсоров обеих партий. Но он почти ни словом не показал себя со стороны того места, на которое мог его пристроить Джерри. Речь была воспринята не очень хорошо. Многие политики действительно покинули зал, поняв, что не услышат то, ради чего пришли. Некоторые даже не сдерживали себя в выражениях, называя Митта не политиком, а ничего не соображающим выскочкой. Но были и те, кто на банкете одобрительно похлопывал Митта по плечу, говоря, что, наконец, появился человек, который не боится взглянуть правде в глаза. Но Джерри не разделял их слов и не верил в искренность их похвалы. Ему казалось, что над Миттом просто смеялись. Он понимал, что в политике так нельзя вести дела и своей речью Митт если и не роет себе могилу, то уж точно не приближается к своей будущей должности. Однако молодой мужчина надеялся, что ещё не все потеряно. Поэтому, видя, как сидящего рядом человека уносит волна до сих пор несбывшихся желаний, Джерри решил поговорить серьезно, надеясь, что разум мужчины возобладает над мимолетной мечтательностью о пока ещё не вполне прояснившемся будущем.

– Митт, когда вы говорите о борьбе, что вы имеете в виду? Будьте со мной искренны, я вас хотел бы выслушать. Я очень надеюсь, что ваши слова не относятся к делам вашего прошлого. Вы ведь обещали… Я был свидетелем, как вы давали слово вашей дочери и сыну не повторять своих ошибок.

Испугавшись случайно вылетевших собственных слов, Митт, взволнованно ответил:

– Нет, нет, что ты. Я даже не думаю о прежних глупостях. Ты прав, я пообещал.

На его последнем слове коляска подпрыгнула, попав колесом в широкую колдобину, Митт попытался удержаться на месте и выругался на извозчика, но его действия были настолько наигранными, что Джерри стало стыдно за пожилого мужчину. Он отвернул голову от незадачливого актера и продолжил:

– Митт, я хочу вас предостеречь! Представьте себе, сколько бы времени вам потребовалось, чтобы, перебравшись из Европы в Америку, пробраться в политику и стать членом законодательного собрания ну, скажем Техаса, то есть, не самого главного штата в финансовых вопросах! Я вас уверяю, на это бы ушло несколько лет! Но совсем не факт, чтобы потом вы смогли пробиться в конгресс, а уже тем более в сенат! Сейчас же, благодаря нашим друзьям и хорошему стечению обстоятельств, у вас есть возможность сразу же занять пост заместителя министра финансов города! Я вас уверяю, эта должность даст вам не так много возможностей для тех планов, которые вы хотели бы осуществить и о которых вы говорили в своей речи. Более того, вы вообще не будите касаться этих вопросов. Но у вас будет хорошая работа, с очень хорошим заработком, и вы, быть может, впервые в жизни, сможете жить хорошо и спокойно, радуя этим себя и своих детей.

Последняя фраза Джерри резко изменила выражение лица его собеседника.

– Извините, я не хотел вас обидеть! Но я вас предупреждаю, Митт! Пожалуйста, сдержите данное вами слово! По ходу наших поездок вы делали всё так, что к вам невозможно было придраться. Вы обратили на себя внимание многих видных политиков. И вот вчера вы едва не разрушили всё то, к созданию чего были приложены огромные усилия. Я ещё раз прошу вас сдержать слово и сделать это не потому, что в противном случае я ничем не смогу помочь, но потому, что ваша дочь… ваши дети, возможно, вам этого не простят! Вы сделаете им очень больно!

– Да… Да, – только и смог ответить Митт. Он был понур и печален, но только внешне. Он согласился с Джерри, пообещав быть покорной овцой, исполняющей скучную и никому не нужную работу, но сделал это лишь, чтобы прекратить этот разговор. Внутри, куда не донеслось ни одного слова его будущего зятя, в нем кипела жизнь и борьба, которую невозможно было остановить никакими словами. Так было всегда, когда кто-то пытался читать ему наставления или поучать, как нужно правильно действовать.

– А какие у тебя планы на предстоящее будущее? Ты хотел бы остаться здесь, в Нью-Йорке насовсем? – как можно более спокойно спросил Митт, молчавший несколько минут, желая ещё сильнее не разочаровать Джерри своим взволнованным голосом.