Глава одиннадцатая
1
- Да, велики, инок, твои прегрешения, - в задумчивости произнёс отец Ферапонт, выслушав сбивчивую, лихорадочную исповедь Фёдора, - наломал ты дров изрядно. Одного только не пойму, как ни прикидываю... о каком падении ты ведёшь речь?
Фёдор опешил.
- Но как же? Я ведь презрел обет!
- В чём именно?
- В...
- ...том, что с соблазном борешься, вожделением? Но кто же из нас ими не искушаем? Все мы из плоти и крови, да и в чём был бы смысл нашего от мира отречения, если бы подобной борьбы не происходило? Что ж по-твоему получается: ступил ты всего лишь на первую ступенечку лествицы духовной и сразу - на небеса? Нет, наш труд тяжкий, воловий.
- Я не борюсь уже, в том-то и дело. Я пересёк границу...
- Где же конкретно? В своём воображении? Да, грех большой, не спорю, однако тем ты лишь занёс ногу над пропастью, а отнюдь ещё не низвергнулся в неё. Ты говоришь о плотском грехе, но плотского греха не было. Любая девка крестьянская, забитая, да, с ней бы ты мог пасть, но дух... это пока ещё только обольщения, проделки нечистого.
- Однако всё было так явственно...
- Дьявол искусен, ты же сам говорил.
Ферапонт вздохнул, затем продолжил:
- Ты просто запутался, мечешься, что немудрено при твоём уединённом житии. Но на то и пастырь, чтобы подбодрить тебя, на путь истинный вернуть. Главный свой грех ты просмотрел, инок. Дьявол взял тебя в обход, и в своих борениях с плотью ты не заметил, как впал в ересь. Может ли быть больший грех?
Глаза Фёдора зажглись гневом.
- Ересь? Это тяжкое обвинение. В чём же она, интересно?
- Ты усомнился в том, чему учат тебя Писание, Святые наши Отцы. Позволяешь себе толковать, а это занятие опасное. Кто ты? Может, апостол Павел, или Иоанн Дамаскин, или Блаженный Августин? Кем ты себя вообразил? "Что-то лежащее за пределами Добра и Зла", как это может быть доступно разуму человека?
Он подождал, пока гнев Фёдора немного успокоится, затем продолжил.
- Не ходи со свечой в ясный день, инок, нет никакой Любомилы, враг твой слишком хорошо просматривается - Асмодей, бес похоти и блуда, и послал он тебе своего суккубуса - "лежащего снизу". Но его роль в твоём совращении, как я полагаю, не главная. Каким-то образом в тебе заинтересованы и Вельзевул - Властелин мух, и Велиар - бес лжи, и даже сам Люцифер. И они сильны, не забывай об этом, истинного их могущества мы действительно ещё не ведаем. Люцифер - "несущий свет"... Не зря же в книге Иова о нём сказано: "Нет на земле подобного ему: он сотворён бесстрашным". В чём свет его, и почему он предпочёл в итоге стать князем тьмы? Не Вельзевулу ли были подвластны на земле все низшие духи, стоит ли удивляться, что большинство из них он потом совратил? Ну а Велиар... что может быть хуже на всём белом свете лжи, сколько зла она способна принести людям? Не достаточно ли тебе таких могущественных врагов, тебе нужно большего?
Они долго молчали.
- Но зачем же я нужен им? - спросил наконец Фёдор.
- Откуда мне ведомы подобные хитросплетения? - нахмурился Ферапонт. - Время покажет. Рано или поздно они откроются, явят себя.
- Вот, значит, почему вы даже не пустили меня на сей раз внутрь монастыря, - горько усмехнулся Фёдор.
- Скажи спасибо, что я здесь с тобой, удостоил тебя исповеди. Мы ещё не опомнились от прежнего твоего визита, только-только последки его выгребли, вымели - невозмутимо ответил Ферапонт, - так что нельзя тебе туда, за стены. Да и от стен советую не отдаляться за пределы тени во время разговора нашего: та старуха, о которой ты говорил, и здесь бродит, лучше ей в руки не попадаться.
- Значит, она ведьма всё-таки?
- Не думаю. - Отец Ферапонт поколебался, может ли он позволить себе такую откровенность, затем решился. - Я не хотел тебе говорить об этом - не исключено, что тут лишь мои догадки. Догадки, но не толкования, вразуми себе, в мыслях этих ничего нет еретического. Однако слишком часты и тесны с некоторых времён стали общения людей со всякого рода нечистью, чтобы им в итоге чем-нибудь печальным не завершиться. Я ни в малой толике не верю измышлениям о том, что от союза злой погани и людей, от Бога отвратившихся, могут рождаться ведьмы, колдуны, волхвы и прочие прислужники дьявола, но итогом его вполне могут быть духи порождённые, плотью не облечённые - лишь смерть, но не плоть может усвоить дух от человека, жизнь и смерть без плоти. Что-то вроде демонов разума. О них мало что известно, но их сила постоянно растёт. Они тоже под дьяволом, но уже соперничают и с падшими ангелами, и с демонами, они ближе, родственнее людям, потому и гораздо легче овладевают нами. Это самые страшные наши враги. И кто знает, "человек беззакония, сын погибели, противящийся и превозносящийся" не из их ли числа придёт? Та старуха, поскольку никакие уловки твои на неё не действуют, вполне может быть одним из таких духов.
- И Любомила... под нею, - продолжил его мысль Фёдор.
- И Любомила - она, - поправил его, не дав уклониться в сторону, Ферапонт.
С тем они и расстались. Но когда Фёдор отмахал добрые полверсты от стен монастыря, его нагнал запыхавшийся монашек со свёртком в руках.
- Возьми, брат! Отец настоятель велел тебе передать, - проговорил он, с трудом переводя дух, и тут же пустился обратно, постоянно осеняя себя крестным знамением, едва живой от испуга, то и дело останавливаясь, пятясь, как бы обороняясь от тех сил, которые могли бы увлечь с собой его.
Фёдор не придал свёртку большого значения, полагая, что просто отец Ферапонт, по обычной своей заботливости, послал ему в дорогу припасов, однако присев отдохнуть и раскинув по сторонам края тряпицы, он обнаружил в ней редкостной красоты икону и записку от Саввовского игумена: "Прими, возлюбленный брат мой, отец Фёдор, сей образ запечатленный, в краеугольный камень новой обители, которую ты видишь в своих мечтах. Может, ждёт тебя погибель, а может, слава великая, уповай на Господа, Он тебя Сам к Себе приведёт! Ну а я буду о тебе молиться".
2
Любомила задержала свой взгляд на иконе и вздрогнула.
- Я всё гадала, как тебе удалось сюда обратно добраться, теперь поняла.
Фёдор усмехнулся.
- Обрадовалась, что я не появлюсь больше?
- Как тебе сказать... И да, и нет. За тебя порадовалась. Самой мне без тебя было тяжко.
- Что же, соскучилась?
- Почему бы и нет?
- Так, так... И кто именно, старуха та против меня заграды поставила?
- Сам виноват, ты меры все превзошёл.
Фёдор понимал, насколько для него важно сохранить хладнокровие, чтобы выиграть в этом споре, однако гнев всё больше распалял, ослеплял его, и он уже не мог себя сдерживать. Его всегда бесили неправда, несправедливость.
- Ишь ты, как ловко вывернулись: меры превзошёл! Но только тут вы сами себя в лужу и посадили. Подскажи-ка, в чём же конкретно я нарушил наш уговор?
- Уговор действовал до тех пор, пока ты не ушёл.
- Ну так я вновь здесь, - замешательство Фёдора длилось лишь секунду, затем он, напротив, лучезарно улыбнулся, - вопреки всем вашим устремлениям. Что теперь? Новый уговор надо заключать или прежний остаётся в силе? Что тебе велено мне передать?
- Ничего. Велено, чтобы я от тебя отступилась.
- Вот оно, значит, как. Стереть меня в порошок надумали. Не получится. Я вдвое сильнее, чем был, вернулся.
- Знаю. С тобой она теперь. - Любомила кивнула на икону.
Фёдор насторожился.
- Ты что-нибудь о ней слышала?
Любомила медленно покачала головой.
- Нет, я о ней даже не подозревала, но она теперь с тобой. - Она помолчала, затем со вздохом продолжила: - Не надо много ума, чтобы понять суть этого запечатленного образа. Хотя... пусть и знаешь: всё, что Богом явлено, рано или поздно человеку откроется - когда истина эта вдруг и в самом деле предстаёт перед тобою, не можешь сдержать восторг, и вместе с тем - преодолеть страх и бессилие, ничтожество своё перед великой тайной. А здесь тайна из тайн, в том нет сомнения, боюсь только, открылась она преждевременно. Но и на то воля Божья, как ты любишь говорить. Скорее всего, впрочем, судьба ей уйти непонятой, неизреченной. А уж человека, который так её ухватил, запечатлел, наверняка нет в живых, как и моего резчика-кудесника. Умов подобных возле себя люди не прощают. Да и твоя судьба на волоске теперь повисла. Мой совет: если хочешь остаться в живых, никому то, что узнал об этой иконе, не рассказывай. Ни-ко-му.
