Старец терпеливо выслушал путаный рассказ инока и долго молчал, задумавшись, упершись подбородком в руки, державшие посох.
- Я понимаю, тебе хотелось бы другое услышать, - произнес он наконец, едва шевеля белыми губами, - но что я могу сказать утешительного? Видит Бог, ты не мальчик, отец Фёдор, я искренне хотел бы помочь тебе, однако о чём ты спрашиваешь: о доле своей, о предназначении? Я не оракул, откуда мне знать то, что в руках Господа? Его, только Его ты можешь просить об освобождении. Ну разве, если ещё заступницу нашу, Пресвятую Богородицу. Совет мой прост: если это в твоих силах, брось тут же то, что я тебе оставил и беги подальше. Не оглядываясь, дабы в соляной столб не обратиться. Ну а коли не можешь, так о чём тогда просишь? Чтобы я ношу твою на себя взял обратно? Но где я? Я и сам не ведаю. Впору мне самому тебя о помощи и спасении молить.
Фёдор понял, что старец не лукавствует перед ним, кивнул.
- Кто эта девушка? Мне и от неё нельзя избавиться?
- Избавься, если сможешь, - усмехнулся Арефий, - мне, по крайней мере, не удалось. Кто она? Что-то вроде языческой богини. - Он помолчал, сосредотачиваясь, затем продолжил: - Отвоёвывая эти места у сатанинского отродья, мы искали все точки, им отмеченные, альфы и омеги, на которые оно могло здесь опираться, твердыни, уже им созданные. Однажды мы наткнулись на большое капище, затерянное в дикой, труднопроходимой стороне. Люди попрятались, но люди и не интересовали нас, а вот идолов мы истребили всех до единого. В одной избе я как раз и наткнулся на неё, ту фигурку. Бросил её в огонь и был удивлен несказанно - она полностью не сгорела. Я попытался перерубить оставшийся кусочек мечом, но меч отскочил, лишь затупился. Я не стал никому говорить тогда о своём открытии, боясь быть осмеянным, просто убрал "сатанинский камешек" в котомку, чтобы заняться им в более удобное время. Та наша экспедиция была очень удачной, мы возвращались из неё победителями, об истинных результатах знал, точнее, подозревал, лишь я один. Что только не перепробовал я потом с чёртовым оплавком: бил камнем, резал ножом, всё было тщетно, ни единой отметинки не удалось на нём сделать. А однажды предстала в своём прежнем виде передо мной та статуэтка, только ожившая, во плоти. Об остальном ты, наверное, догадываешься?
Фёдор помедлил, не зная, как ему задать такой богохульный вопрос старцу. Наконец решился.
- Вы любили её, авва?
Арефий вздрогнул, но не стал осаживать инока. Лишь опустил голову.
- Эх, инок, спросил бы ты что-нибудь полегче! Дух мой угнетён сейчас, и нет в нём должной ясности, чтобы истинно тебе ответить. Я знал, что старость не разрешает, а лишь усугубляет сомнения, но ведать бы мне, что даже смерть конца им не кладёт! Любовь! Что такое любовь? В мире, в сути своей, есть только ты и Бог, а стало быть, всё, что тебя к Богу приближает, есть великое благо, в том числе и любовь. И бояться её, как мы постоянно делаем, нечего: душа неразменна, она может только рядом идти, но ни с кем, никогда ей не слиться воедино. А значит, и любовь не в отречение, а в помощь человеку дана. Не приходило ли тебе в голову, что мы слишком многое отдали, подарили дьяволу из того, что нам определено Господом, почему мы так сделали, подвели Отца Нашего, увеличив владения врага Его и обокрали себя? Да, я любил её, но ещё больше ненавидел. Волею Божьей мне предопределено было быть воителем, и в этом языческом демонке я нашёл себе достойного противника на всю оставшуюся жизнь.
Он помедлил, облизал пересохшие, бескровные губы.
- Я мог победить. Только времени мне не хватило. Она перехитрила меня. Я знаю, ты осуждаешь меня за похоть, в которую я погрузился. Тебе невозможно меня понять. Но я и здесь принял вызов. Презреть плоть - большой подвиг. Но не обращал ли ты внимание, что дорожка тут бесконечная, что всякий раз каждому человеку борьбу здесь приходится начинать сызнова? Сколько достойных людей на это жизни положили, но должен быть другой путь, который от греховности плоти к святости её ведёт. Не знаю, может, это дьявол внушил мне, что такой путь возможен и шагал я за ним, как покорнейший слуга, по тропинкам порока, но я верил в эту мысль искренне, всем сердцем, и до сих пор от неё не отказался.
Он вздохнул.
- Так много я сказал тебе, а можно было бы и в одну мысль всё уложить, но не знаю, понял ли бы ты её иначе: любовь не от дьявола, любовь от Бога, ибо Бог есть любовь. Наверное, я кажусь тебе самонадеянным с намерением отобрать что-то у Лукавого и вернуть Отцу Нашему, намерениями подобными, говорят, вымощен ад, но так или иначе, в твоих руках сейчас не только твоя, но и моя судьба. Пока ты не пройдёшь этот путь до конца, мне не освободиться. Прощай, инок, больше, как бы ты ни вызывал меня, нам не свидеться. Прости, что я не разрешил твоих сомнений, а лишь усугубил их, но чего ты ждал от меня? Прости! Спаси и сохрани! Сохрани... отпусти...
Образ его давно уже становился всё более зыбким, а сейчас и вовсе растаял вдали.
Фёдор долго сидел, ошеломлённый. Только сейчас он понял, в какой омут завлекло его, если даже и по смерти не выбраться из него душе отошедшей.
Глава девятая
1
Долго ждал он этой встречи, все надежды свои возлагал на неё, однако не разрешила она ни одного из его сомнений. Да и был ли то Арефий, не явился ли ему под видом старца неотступник его, лукавенький? Даже в этом уверенности у Фёдора не было. Поразмыслив, убрал он все дары арефиевы в котомку и решил больше не прибегать впредь к их помощи. Сам, сам как-нибудь, ножками. Да, трудно будет, зато и знать будет наверняка.
Но постепенно, от мысли к мысли, крепло в нём убеждение, что совсем не бесполезной была эта встреча, что на многие вопросы она, если прямо и не ответила, то зародила ответ.
Уйти или остаться? Но куда уйти? Поселиться вновь в какой-нибудь обители? Однако себя не вернёшь в прежнее, и знаний обретённых, прозорливости полученной, не утаишь - как шила в мешке, значит и суждён ему путь либо первопроходца, либо анахорета. Так чего же ему бежать?
В другом месте в пещере или в скиту обосноваться? Есть ли разница? Там люди, конечно, но люди рано или поздно и здесь появятся, если он не сбежит, позиций своих не сдаст. А нечистая, прав Корнил, её везде видимо-невидимо, уверен ли он, что в другом месте она не станет допекать его?
В паломничество отправиться, посетить святые места, ума-разума, знаний поднабраться, повторив путь многих отцов-страстотерпцев, им чтимых? Это он обязательно сделает, но есть ли необходимость торопиться?
2
- Ну и как дела? Поговорил с Арефием?
Фёдор уже забыл о ней, с досадой смотрел теперь на девушку. Опять она его отвлекает! Кельи новые ему вряд ли позволили бы построить, а вот себя обиходить - кто станет против этого возражать? После того, как прошло дело с часовенкой, Фёдор решил обзавестись сарайчиком, места для огорода было достаточно, но неплохо бы и делянку расчистить, чтобы на следующий год посадить там рожь или пшеницу. В трудах и заботах сомнения оставили его, но он не загонял, не изводил себя работою, всё делал без спешки, в меру сил.
Он отложил топор в сторону, присел на пенёк и хмуро взглянул на Любомилу.
- Чего пришла? Давненько тебя не было.
- А что, соскучился?
- Ни капли, какой смысл переливать из пустого в порожнее? И без того есть чем заняться.
Любомила кивнула.
- Да, вижу, трудишься, не покладая рук. Решил на всю оставшуюся жизнь здесь обосноваться?
Федор не стал дерзить, лишь повёл плечами.
- Надо же где-то жить. Почему бы и не здесь, какая разница?
- И нас ты уже не боишься?
- А чего мне вас бояться? Я ничего не нарушаю из того, что условлено, никого не трогаю, смирненько себе сижу. Богу молюсь, солнышку радуюсь. Или опять чем-нибудь не угодил?
Любомила отрицательно покачала головой.
