Итак, покинув Америку, мы минуем Азорские острова, и, подойдя к противоположному берегу, высадимся в Аркашоне. Там мы сядем на поезд до Бардо, отправимся в Тур и Орлеан, где совершим небольшую велосипедную прогулку вдоль набережной Луары, и, наконец, достигнем Парижа тем самым способом, каким ранее переправляли только уголь и известняк. Браво гениям, чья научная мысль пересадила всех нас с лошади на локомотив, и ещё тем, чьи думы устремлены в небо! Помяни моё слово, близок час, когда воздухоплаванье станет общедоступным удовольствием.

Что же дальше? Страсбург! С его дворцами и величественными соборами, сошедшими со страниц готических романов, и, конечно же, Гранд-Иль, опоясанный лазурными водами реки, изрядно обмелевшей в это время года. Паром доставит нас до центра города и обратно, где мы с Виктором планируем задержаться на несколько дней перед поездкой в Женеву. Там мы возьмём напрокат автомобиль, чтобы наши руки были развязаны, и мы как можно скорее достигли цели всего путешествия - маленькой деревушки Бергдорф у подножия швейцарских Альп. Мы пробудем там с середины лета до начала осени, чтобы восстановить истраченные силы перед триумфальным возвращением в Нью-Йорк.

Сойдя на берег, я отправлю тебе это письмо из первого же почтового отделения.

Целую твоё хрупкое, костлявое плечико,

неукротимая Ф.

Мисс Л. Бергер

5 Третья Авеню

Нью-Йорк

США

Дорогая Л.!

Здесь всё именно так, как ты описывала. Благо, я переношу любую дорогу прекрасно, и ничто - ни морская болезнь, ни длительные переезды, ни утомительные пешие переходы - не омрачили впечатления об увиденном. Наоборот, после торопливой суеты вокзалов, поскрипывания телег на старинных улицах, ненавязчивого шепота ветхих зданий музеев переходящего в обыкновенный городской галдёж, ярких вывесок модных магазинов и выкриков ресторанных зазывал, бесконечной тряски по неровным дорогам я вдруг переступила черту, отделяющую одну вселенную от другой. Здесь, в этом буколическом царстве, нет культурной жизни в нашем обыкновенном понимании, но даже оказавшись в такой глуши, ты не чувствуешь лишений. Само по себе это уже удивительно! Резко очерченные горные пики; щедро орошаемые солнцем зелёные луга с крупными кляксами цветов - броскими, как восточная джеллаба; хрустальной чистоты озёра, обрамлённые пышными зарослями сосен и рододендрона... Имей терпение, Фиона Уотс, и уже к началу августа ты увидишь, как зацветает розовый вереск!

Вальяжно развалясь, на траве почивают пятнистые коровы, а глухой звон привязанных к их шеям колокольчиков отгоняет слепней. Заунывная пастушья песнь разливается вдалеке, и ей вторит неповоротливое эхо, отсекая от строчек то, что ему не удаётся запомнить.

О, моя дорогая, тебе хорошо знаком этот край, и одно только упоминание о нём рождает в груди чувство ностальгического упоения и светлой грусти. Я же человек иного толка, и боюсь, через недельку-другую эта совершенная идиллия мне наскучит. Что тогда делать? Куда податься?

Я выражаю опасения заранее, и, как надеюсь, зря. Нынче же, переступив порог сказочной страны, умиляюсь всему, что встречаю по дороге. Прочь дурные мысли, толкающие на путь очередного безрассудства! Прочь ненасытную тягу к бродяжничеству! Уж лучше я расскажу тебе о гостинице, в которой мы поселились: стены её из марципана, окна из тончайшей карамели, а внутри пахнет ванилью. Ты улыбаешься, покачиваясь в своём кресле, а я ничуть не преувеличиваю. В ней сдаются всего три спальни, и надо ж такому случиться, мы с Виктором - пока единственные постояльцы. Прочие ожидаются к концу июля. Такое уединение мне не по душе, но что поделать? Каждый вторник сюда наведывается почтовый автомобиль, чтобы забрать корреспонденцию и доставить свежую прессу. Представь себе, здесь никто не читает американских газет!

Другими словами, смерив гордыню, я отдаюсь на милость природы. Пусть развлекает меня эти дни она или же начинка винного погреба, расположенного тут же, внизу.

К слову, перед гостиницей разбит уютный садик. Вытянутые головки львиного зева чинно кланяются пышной поросли многоцветной виолы, а там, вдали, минуя несколько безлесных, покрытых сочной травой участков, виднеется несколько одиноко стоящих деревьев. Это сосны. Говорят, они растут в горах так медленно, что некоторые доживают до весьма почтенного возраста в четыреста, а то и пятьсот лет! Даже отсюда я могу наблюдать, что это - гиганты, которых не встретишь в наших краях. Кто-нибудь да нашёл приют в их кронах, и, расположившись под ними, я надеюсь насладиться птичьим щебетом во время недолгого привала после лёгкой пешей прогулки.

Кажется, я снова забегаю слишком далеко, удаляясь от так любезно предоставленного нам крова, а тебе хочется узнать, как мы устроились.

Внутри этот пряничный домик ничем не хуже, чем снаружи. Даже лучше. На первом этаже его расположены просторный гостиный зал и столовая, кухня и комнаты для прислуги. На втором - комнаты для постояльцев. Всё обставлено со вкусом, без выдающихся углов, с перламутровыми вставками - прикроватные тумбы, столы, кресла, кровати и даже деревянные рамы огромных, в человеческий рост зеркал грешат ими. От белоснежных простыней веет альпийской свежестью, а уголки наволочек - ах, ты просто не поверишь, - отделаны кружевом! Из окон открывается чудесный вид на широкие пастбища и горные склоны. Должна признать, здесь преуютно.

Ты спросишь, кто же владычествует в этом сказочном месте? Кто заманивает сюда усталых путников, ищущих душевного покоя? Может, это - злобная старуха, хромая и кривая, с растрёпанными, торчащими во все стороны волосами, опирающаяся на клюку; ведьма, напускающая чары, чтобы усыпить бдительность случайного странника и сварить его в огромном, закипающем на огне котле? Увы, я разочарую тебя. Фрау Кох - благовидного вида женщина лет пятидесяти пяти, на чьей голове каждый седой локон уложен с завидным тщанием. Она носит строгое чёрное платье, свидетельствующее об утрате. Как на мой взгляд, утрате такой давней, что некоторые её привычки напоминают стародевические причуды (уж в чём, в чём, а в этом я разбираюсь превосходно). Почти все её пальцы унизаны кольцами и массивными перстнями, а на шее болтается с дюжину всевозможных украшений - от нитей чёрного индийского жемчуга, агатовых ожерелий, серебряных цепочек с подвесками или без, до круглых позолоченных часов. И всё это невообразимое разнообразие, дополненное сразу несколькими дешёвыми латунными брошками и роговым гребнем, сразу же бросается в глаза. Оно одновременно завораживает и приводит в недоумение, как китайский глотатель мечей на арене цирка.

Кажется, фрау Кох несколько насторожил мой заинтересованный взгляд, так как она приветствовала нас в самой сдержанной манере. Её улыбка, казалось, входила в обязательный перечень предоставляемых услуг. А впрочем, у неё удивительно ровные зубы, без малейшего изъяна, что делает даже совершенную формальность приятной.

Уж поверь моему опыту, не только в человеке, но и в каждом доме имеются свои странности. Это может быть что угодно: сплошная кирпичная кладка за запертой на ключ дверью; заколоченное окно, выходящее в обособленный, заросший сорняками уголок сада; лифт, никогда не останавливающийся на тринадцатом этаже по пятницам. Единственной странностью нашего временного жилища является его обслуга. С виду довольно обыкновенная и хорошо вышколенная, но настолько неприметная, что создаётся ложное впечатление, что в доме всё делается само по себе. Даже из кухни не слыхать привычной возни и бряцанья. Ни шагов, ни разговоров. Мне приходилось несколько раз встречать горничных, спешащих по своим делам. Все они молоды и чрезвычайно вежливы, любезно отвечают на расспросы и исчезают так же внезапно, как и появляются.