«Струя слепого холодка…» Струя слепого холодка Пересекает мрак веранды, Вползла в сознание строка Потусторонней контрабанды. Сквозь крону яблони сплошной, Что рядом с вишней беспросветной, Нам посылает мир иной Какой-то образ безбилетный. Бредет прерывистый фонарь, Как будто побираясь, в звездах: Аэропорт свой инвентарь Всю ночь зашвыривает в воздух. Река распалась вдалеке На ряд сверкающих излучин, И в этой ломаной строке Скрип от хароновых уключин. Строит напрасный тарарам Вдали скользящей электрички, То композитор наш Арам С клинками пляшет по привычке. Пуста, как пристань, голова, Пусть и в лирической короне. И непрерывно шлет слова Мне транспортер потусторонний. «Уже почувствовали мы…» Уже почувствовали мы Неповторимый этот почерк, Весна из ледяной тюрьмы Взрывается напором почек. И кажется, еще чуть-чуть — И все в зеленой канет пене, Но холодом сдавило грудь Апреля, и без изменений Застыл наш бездыханный сад, Мир замер, как курок на взводе, И кажется, шепни «назад» — И все назад пойдет в природе. Мир умирает, а не спит, Лишь у соседа на балконе «Машина времени» скрипит В раздолбанном магнитофоне. «Любите прозу, рифмоплеты…» Любите прозу, рифмоплеты, Не устремляйтесь слепо ввысь, Те запредельные полеты На что убогим вам дались! Ну, наглотаетесь вы влаги Отравной горних облаков, Метафор яркие ватаги — Они ведь не для простаков. Вернетесь, жалки, боязливы, Вы вниз с зияющих высот, Ведь те заоблачные нивы И мед золотоносных сот — Он не про вас, а про особых, Про тех, кто истинный пиит, А вы бродите в скромных робах, Любите истинный свой вид. Горшок со щами, и краюха — Другого не хоти рожна, Под боком Машка иль Раюха, Вы с нею вместе – сатана. Реалистичная картина: Нет славы? но и нет долгов! И вся домашняя скотина Глядит на вас, как на богов. «В саду такая, брат, истома…» В саду такая, брат, истома, И воздух тих, и воздух чист, Шагнешь ты босиком из дома, И все, теперь ты руссоист. А там в тени кувшинчик с квасом — Такой бы пил, да пил и пил, Хлебнешь и крякнешь нежным басом, И вот уж ты и русофил. «Оборонительный мороз…» Оборонительный мороз Стоит в Москве, как будто фрицы, Свершая новый дранг нах ост, Пришли в окрестности столицы. Родимый холод, словно щит, Нас защищает от напасти, От напряжения трещит, Но не ломается на части. Обломок масла воробьи Долбят свирепо на балконе, В тройные строятся строи, По жести топчутся, как кони. Гремит их суетливый хор Среди насквозь промерзшей рани, Рычат: «Анкор, еще анкор», — Речь не о масле, но о брани. Готовы ринутся в бои: Иль победят, иль будут сбиты! Вот странно, только воробьи В такое утро боевиты. «В густом подлеске между соснами…» В густом подлеске между соснами Стоит жуя огромный гость, Рогами мощными, несносными Поводит. Неужели лось! «Сокольники» обжиты белками, Чертовки скачут меж стволов — собаками, все больше мелкими… Таких увенчанных голов Здесь не видали. В возбуждении Два медленно бродивших пса Несутся в сторону видения И надрывают голоса. «Охотясь» лают по обычаю, Кружат, пока не надоест, Но лось не станет их добычею, Уйдет тогда, когда поест. Собаки возвратились грустные: Какой-то глупый этот зверь, И ветки все грызет невкусные, И нам плевать, где он теперь. Праздность Дом стоит, течет себе вода, Я сижу и на реку гляжу, Я не отвлекаюсь никогда, Даже рыбы глупой не ужу. Так сижу уже немало дней, Про себя смеюсь я: ничего, Нет на свете ничего ровней Ровного настроя моего. Проплывают мимо корабли, Происходит сплав и ледоход, Я один на краешке земли, И сижу уже который год. Проплывают деньги и тряпье, Проплывают ненависть и грусть, Проплывает время, е-мое, Только я, конечно же, дождусь. Проплывают жены и мужи, Проплыла тюрьма, плывет сума, Все мне тихо шепчут: «Сторожи, Ведь уйти – это сойти с ума». Вот плывет народ, а следом знать, Легитимно проплывает власть, Этих знаю, этих не узнать, Тот плывет с трудом, а этот всласть. Кто-то, признаю, плывет с умом, А вон тот, ну просто как дурак, Этот притворяется сомом Иль безрыбья ищет, словно рак. Проплывает, ну конечно, Ной, С ним плывут все те, кто с ним плывет. С неземной тоскою водяной Мне кричит: «За мною, идиот!» Лишь туман плывет теперь, он бел, Словно думает его дебил, Думал, а додумать не успел, Кто-то взял, дебила утопил. Вот и труп врага, ну наконец, Ты плыви, родной, счастливый путь! Только это вовсе не конец, Я тут посижу еще чуть-чуть. |
