Я прислушался. Надо мной и вокруг меня все невидимые обитатели джунглей спасались бегством. С воплями, визгом, кудахтаньем и карканьем они разлетались и разбегались кто куда. Оставалось только надеяться, что мама-орангутан вместе с детишками и Большим тоже удирают со всех лап.
Уна обвила меня хоботом и потянула вверх. Она торопила меня. Но в понуканиях я не нуждался. Я вскарабкался слонихе на шею, и она пустилась размашистым шагом, почти бегом. Взметнув хобот, Уна затрубила и ломанулась прямо в чащу на полном ходу. У меня даже не было времени собраться с мыслями. А когда я собрался, всё происходящее вдруг обрело пугающую ясность. Я вспомнил, что говорил мне мистер Энтони, все его слова, от которых кровь стыла в жилах: «Я жгу эти джунгли дотла к чёртовой матери. Такой милый выходит костерок».
Мы гнали во весь опор, не разбирая дороги. Я едва не соскальзывал со слоновьей шеи. Всё-таки давненько я не ездил на Уне, а она с самого дня цунами так не носилась. Чтобы не свалиться, пришлось заново и очень быстро освоить правильную посадку. Я хоть и не сразу, но вспомнил свою прежнюю технику. Обхватив Уну ногами, я покрепче зацепился пятками за её шею, а руками намертво ухватился за первые подвернувшиеся кожные складки. Только так у меня получалось худо-бедно удерживать равновесие. Но как быстро ни мчалась Уна, дым оказывался быстрее. Он всегда был впереди, он окутывал нас. На прогалинах он становился таким густым, что мне приходилось задерживать дыхание и ждать, пока мы не проскочим дымное место. И посреди таких вот удушающих клубов белой мглы мне становилось страшно до одури: а вдруг не выберемся? Вдруг мы никогда не попадём туда, где воздух чистый?
Дым только густел, и выбора у меня не было: я втягивал в лёгкие дым вместо воздуха. А что ещё было делать? Я воображал, будто я под водой, где нельзя дышать. Но не дышать всё равно не получалось. Я хотя бы старался сдерживать кашель, сотрясавший всё моё тело.
Но чем больше я старался, тем сильнее кашель душил меня и тем сильнее у меня кружилась голова. Казалось, вся моя голова заполнилась дымом. Я сжал губы, но дым, казалось, проникал через глаза и уши. Я почувствовал, что теряю сознание, и несколько секунд боролся, но потом, обессилев, сдался и тяжко грянулся оземь – это я хорошо помню. Я лежал на земле и жадно ловил ртом воздух. Оказалось, что внизу его больше. Открыв глаза, я увидел, что Уна спешит за мной. Она попробовала приподнять и усадить меня.
Подышав более-менее чистым воздухом, я быстро пришёл в себя. Я выкашлял дым и уже собрался вскарабкаться на Уну, как вдруг кто-то крепко сжал мою руку. Рядом стояла мама-орангутан, обвешанная тремя детёнышами. И она так настойчиво стискивала мою руку, что было ясно: она не отступится, придётся идти с ней, куда бы она меня ни повела, и делать то, что она велит. Глазами она умоляла меня о чем-то, просила понять. Мама-орангутан что-то мне говорила. И я догадался что́, когда посмотрел на её плечо.
Судя по всему, раненое плечо отчаянно болело. И ей было не справиться в одиночку со всеми тремя малышами. Она нуждалась во мне, взывала к моей помощи. Стоило мне протянуть руку – и Барт, недолго думая, ухватился за неё, метнулся ко мне на плечи, заграбастал мои волосы и больно потянул. Тонка и торопить не понадобилось. Вслед за родичем он перелез ко мне на руку и уютно устроился на сгибе локтя. Мама-орангутан с явным облегчением отпустила мою руку и пустилась вперёд по тропе на трёх лапах. Малышка Чарли, крепко обвив маму лапками, поглядывала на нас из-за материнского плеча.
Сначала я сомневался: надо ли идти за мамой-орангутаном? Но она остановилась и, обернувшись, посмотрела на нас, зовя за собой. Она определённо знала, куда идёт. Сейчас она за главную. И Уна, кажется, это тоже почувствовала, поскольку двинулась следом за ней. И даже не остановилась, чтобы подсадить меня к себе на шею. Я сначала слегка обиделся. Но потом, поразмыслив, решил, что зря. Я уже успел позабыть, какая Уна умная и мудрая, и не сразу догадался, почему она так себя ведёт. А ведь она просто сообразила, что внизу, где дым не такой плотный, мне лучше.
Теперь мы продвигались медленнее. Нам приходилось приноравливаться к неспешному шагу орангутана. В некоторых местах тропинка совсем заросла, так что приходилось проламываться через густой подлесок. Но всё-таки чем дольше мы шли, тем свежее делался воздух, тем легче становилось дышать. Правда, маленькой Чарли всё ещё приходилось туго: до меня доносилось иногда её тяжёлое дыхание с хрипом и кашлем. Мы продолжали путь весь день. И к вечеру подул ветерок, наконец-то разогнавший дым.
А потом хлынул дождь. Сверкала молния, и гром раскатисто грохотал на все джунгли. Меня это нисколечко не беспокоило. А вот бедолаги Барт с Тонком насмерть перепугались и в поисках убежища всё тыкались мне то в шею, то в подмышку – в общем, куда только можно. Я же радовался грозе. Чем дольше льёт, тем скорее потухнет пожар, разожжённый мистером Энтони.
Дым рассеялся, и я, уже порядком устав от ходьбы, взобрался на Уну. Барт с Тонком по-прежнему висели на мне. Как ни странно, ни того ни другого новый способ передвижения ничуть не смутил. Уны они, по-видимому, ни капельки не боялись. Впереди брела мама-орангутан – останавливаться она явно не собиралась, хотя день уже клонился к закату. В её поступи чувствовалась какая-то бесстрашная решимость. Она не просто шаталась по джунглям, а вела нас куда-то – это я точно мог сказать. Без всяких сомнений. Эту тропу она знала как свои пять пальцев. Мама-орангутан была нашим проводником, она указывала нам путь. Мы останавливались только вместе с ней – ни раньше, ни позже.
Но со временем я разглядел у нас над головой Большого. Только он больше не крался за нами – он нас сопровождал. Он двигался впереди, раскачиваясь и перепрыгивая с ветки на ветку, указывая дорогу маме-орангутану. Значит, это он наш настоящий проводник, запоздало сообразил я. Мама Чарли просто идёт за ним, а мы – за обоими орангутанами. «Наверное, Большой – наш заступник, наш ангел-хранитель», – решил я про себя. И так было с самого начала.
Уже было почти темно, когда мы вышли из джунглей и вступили, как мне показалось, в другой мир. В более светлый мир. Нас вели по узкой тропинке, которая змеилась круто вверх. С одной стороны возвышалась отвесная каменная стена. Уна еле помещалась на тропинке. Ступала она, как всегда, очень осмотрительно, взвешивая каждый шаг. И я, признаться, очень ей был за это благодарен, потому что с другой стороны зиял обрыв. В десятках метров под нами текла река, шумели кроны деревьев. А на горизонте я заметил отсвет чудовищного пожара. Над ним, в жутком чёрном небе, всё ещё бушевала гроза и сверкала раздвоенная молния, но пламя никак не желало утихать.
Внезапно Уна застыла на месте. Оказывается, мама-орангутан вместе с дочкой куда-то исчезли. Как сквозь землю провалились. Но через пару мгновений мама Чарли показалась вновь – прямо из скалы. Теперь она стояла на задних лапах и всем своим видом приглашала нас подойти. Когда мы приблизились, за её спиной обнаружилась пещера. Значит, тут мы и будем ночевать.
Уна замешкалась на пороге. На всякий случай она вытянула хобот вперёд, как антенну, убеждаясь, что всё в порядке. Это, в общем, даже хорошо, что она замешкалась. Потому что из-под свода пещеры, отчаянно голося, взметнулись летучие мыши – целый писклявый рой. И они всё валили и валили, словно клубящийся дым, и конца им не было. Когда мышиный поток иссяк, я вздохнул с облегчением. Хоть я и прожил уже кучу времени в джунглях, к летучим мышам так и не привык. Очень они смахивали на вампиров. Да, я знал, конечно, что эти зверушки питаются фруктами и вообще безобидны. Но всё равно мне из-за них часто бывало не по себе – особенно когда они налетали такой вот тучей.
Внутри пещеры так сильно и резко воняло, что я думал – задохнусь. Но со временем приспособился дышать. Лучше такой пещеры места для ночлега не найти – и для меня, и для орангутанов. Орангутаны терпеть не могут сырость, так что здесь хотя бы будет сухо, и это уже хорошо. Ну а запах можно потерпеть. Правда, еды тут не было, и Уну это несколько обескуражило. Но она решила не сдаваться и поискать как следует – и, что удивительно, нашла. Впрочем, кто бы сомневался. Я слышал, как она уто́пала куда-то вглубь пещеры и, судя по звуку, принялась сосать что-то на потолке. Уж даже не знаю, что Уна там обнаружила, – может, минерал какой-нибудь или соль. Зато для неё отыскалось занятие по душе. По пещере всю ночь эхом разносилось её довольное рокотание и бурчание.
