Скотт гладит по голове, волосам, прижимаясь губами к виску и обещая, что они справятся, что худшее позади.

Он себе врет или ей?

- Скотт.

“Мы в заднице” повисает где-то между “у нас проблемы” и “чувак, все пиздецки плохо”.

- У нее кровь.

Дальше - кадрами, черно-белыми, выеденными зубами сучьей жизни.

Он помнит, как Малию на руках держал. Помнит запястья тонкие. Губы. И холодно-профессиональное “ждите здесь”. Мелисса правда его мать?

К черту. Скотт не может больше, не сейчас, когда она в его голове кричит. Волчьим слухом цепляется за обрывки слов (миллионы, миллионы слов), зажимает уши, выть готов, раскроить череп, чтобы без

пульс падает.

- Брат, ты в порядке?

- Нет. Малия. Что-то не так. Мама. Арджент.

Слышит каждый удар сердца, каждую букву, слог. Путается, не распутывается, он просто сходит с ума.

- Скотт? - Стайлз паникует. Стайлз едва ли снова не задыхается. - Лидия?! Господи, как хорошо, что ты здесь!

Он ее за руку хватает и молится, чтобы она объяснила ему, сказала, что делать, потому что сам не понимает, не знает, не может разобраться.

(бесполезный).

Но вместо ответа:

- Какого черта вы делаете? Она умирает, Стайлз. Ребенок убивает ее.

========== отпускает ==========

Стайлз ждет. Мерит шагами приемную, заламывает пальцы, кусает губы. Лидия, которая рядом, молчит, и это хуже, чем если бы сразу:

мы сделали все, что смогли.

Ему Малию увидеть не дают, мол, не мешайся, не время. А он знает, понимает, что должен, хочет (в последний раз), потому что она, черт возьми, умирает, потому что не спасти. Не спасет.

Он же ни за что себя не простит.

- Ну же, Малия.

А время тянется, как дешевая жвачка из автомата. Медленно. Нервы на пределе, струнами натянутые. Тронь - порвутся.

Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Один. Два. Три.

- Стайлз.

“Нет, Лидия, не сейчас, прошу”.

Она касается плеча. Холод руки даже сквозь рубашку прожигает.

Стайлз оборачивается и видит, что она губы (родные уже) в улыбке растягивает. Усталой. Измученной. Она же тоже чувствует, переживает. А потом он замечает Мелиссу. У нее халат в крови, руки, даже лицо. Если в галлонах мерить, здесь как минимум два. Выжмешь - заполнит бассейн.

- Поздравляю, милый, - она улыбается так, как только она умеет. И Стайлзу будто снова семь, а Мелисса целует в щеку и говорит, что его любит.

Как мама.

Она же смотрит на него сейчас, правда? Наверняка глаза на мокром месте, потому что ее мальчик, тот, который так хотел стать взрослым, на руки берет теперь уже свою дочь.

свою.

- Привет, - он шепчет надрывно. - Я так долго тебя ждал.

Стайлз привыкнуть не боится, потому что уже.

- Мама и я. Она же любит тебя, милая, любит так же сильно, как и я. И всегда будет.

Это больно и хрипло. На выдохе, сквозь слезы, поцелуи и ночи, когда занимались любовью. Сквозь пепел, которым рассыпались, сгоревшие. Сквозь них. Теперь бывших.

- Иди к ней, Стайлз.

Им всем больно.

“Не без тебя”.

Взгляда достаточно, чтобы понять.

“Иди”.

В палате белые стены, Скотт, Арджент и кровь. На руках, рубашках, повсюду.

И Малия. Прозрачная почти, с глазами потухшими и исколотыми руками. Острота скул и мослов кожу буквально вспарывает, натягивает, будто резиновая, будто не порвется.

- Я в порядке, Стайлз, - она облизывает губы и улыбается. Через силу. Снова делает вид, что не чувствует боли и не сломалась в миллионный раз.

Он же знает, что для него врет.

- Ты не в порядке, Малия. Ты не в порядке.

Слезы падают на розовое одеяльце, и Стайлз по-детски шмыгает носом. Из них двоих она сильная, не он.

- Хочешь… хочешь ее подержать?

Она кивает, перенимает, чувствуя тяжесть в руках. Стайлз целует ее в лоб, убирает пряди, прилипшие к лицу.

- Ты справилась, Мал, - и взгляд важнее слов - вы все еще нужны мне.

И тут малышка просыпается, морщится, покряхтывая в ее руках, и смотрит на них его глазами. Взрослыми. В радужках - мед. И она будто все понимает и знает, что они оставить должны, что это выход единственный, что так правильно.

Будто чувствует, что Крис рядом, что это он теперь папа. Один.

- Как ты назовешь ее? - Арджент время мерит стуками сердца.

Раз. Два.

- Назови ее Эллисон.

Три.

//

На следующий день малыш Лиам со своей бандой оборотней и Мейсоном устраивает домашнюю вечеринку у Стилински.

Кодовое слово - розовый. Розовые шары, розовые бумажные стаканчики и розовые буквы на стене, которые складываются в от души кривое: “Добро пожаловать в стаю, Элли”. И Стайлз в розовой футболке с двусмысленным “папочка” (Мейсон одолжил у одного знакомого). Счастливый весь, гордый. Малия смотрит и думает, что он бы справился. Все они. Скотт, Лидия, даже Лиам.

Но не она.

Мелисса говорит что-то про материнский запах, обоняние оборотня-койота, и Малии не нужно чересчур догадливой быть, чтобы понять: она близко подходить не имеет права.

Теперь нет.

Так идут дни. Сменяются вычеркнутыми числами на календаре и стайлзовыми улыбками. Он Криса упрашивает в его доме пожить до отъезда и от малышки не отходит ни на шаг. Учится быть отцом, все запоминает, и его не волнует, что это на месяц только, что с ним она все равно не останется.

Не теперь.

Малия как-то видит его, Стайлза, на кровати спящего. Уже не по центру и без его подушки, но с дочерью, своей, их, которую он к груди прижимает нежно, бережно, боясь отпустить.

- Ты можешь взять ее, Малия.

- Нет, - она разворачивается, ногтями в ладонь впиваясь, чтобы не сорваться, не сдаться, не сейчас. - Слишком сильный запах. Нельзя, чтобы она привыкла к нему.

- К тебе, - Крис ее насквозь видит.

- Ты всегда будешь ее матерью, Малия. Даже если я увезу ее за десятки тысяч миль отсюда, в другой штат, страну - это не имеет значения. Я могу занять место Стайлза, но я никогда не заменю ей тебя.

Крис охотник, Крис в сердце метит и, конечно, не промахивается.

- Ты найдешь ту, которая заменит, - одним рывком, сухо и бесцветно.

ей все равно. ей все равно. ей все равно.

А потом она плачет, на отшибе, в лесу, растирает слезы по лицу, всхлипывая, и просто ненавидит себя. Всю, полностью, целиком, какая есть.

- Малия.

МакКолла запах выдал за милю отсюда.

- Все нормально, Скотт, иди домой, - она отворачивается, бросая раздраженно, будто он не значит ничего и не тот, кто нужен здесь и сейчас.

- Не вини себя, Малия. Ты не должна, - он садится напротив. Стирает слезы. Сплетает руки.

- Она не простит меня.

- Она уже простила, потому что любит тебя. И хочет, чтобы ты просто улыбнулась.

Ее хватает на один взгляд в глаза, на одну секунду, потому что в следующую Скотт к себе прижимает, в объятиях сжимая, боли позволяя слезы расплескать на его рубашке.

- И я тоже.

(Любит или хочет, чтобы всегда улыбалась?).

//

Когда Малия переступает порог школы, кажется, будто начинает с начала, нити прошлого обрывая, чтобы настоящим жить.

Оставляет одну. Зеленую, которая и тогда, и сейчас, и потом. Которая всегда, навсегда, через мили, города, сквозь каждого из них.

Элли.

- Она желает тебе сдать сегодняшний тест, - Скотт перегибается через плечо, обнимая, смотрит на экран, фотку, где их малышка из Парижа беззубой улыбкой передает привет. - Надо найти Стайлза, снимем видео для нее.

МакКолл за руку тянет нетерпеливо, мол, быстрее, идем, в глазах азарт ребяческий. Стилински ждать, конечно, не заставляет - налетает на них тут же, с ног буквально сбивая. Лидия, которая с ним, морщится недовольно, глаза к потолку возводя, потому что через три лестничных пролета протащил, не объясняя/не спрашивая.

- Скотт, видео!

И когда, наконец, включают камеру, в охапку объятий дружеских друг друга сгребая, Малия улыбается не потому, что должна,

а потому что счастлива.