Это горы папок с вырезками из газет и журналов на столе, на полу, на подоконниках моей квартиры…

Это долгие часы, проведенные в раздумье…

Как загадочные слова «мене, текел, фарес», передо мной стояли три вопроса:

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

КТО ВИНОВАТ?

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Те самые три вопроса, что не раз задавала себе русская общественная мысль по самым различным поводам, а ведь судьба Арала – не последний повод по своему значению в их ряду.

Вот почему эта книга – попытка ответить хоть отчасти на эти вопросы.

Но чтобы это сделать, мне предстояло решить еще один немаловажный вопрос. Как рассказать о том, что увидел, что узнал, что понял? После долгих раздумий я решил довериться самому материалу. Для меня было важно, чтобы читатель вместе со мной ощутил само биение жизни во всегда сонном, казалось бы, регионе. Это не передать в гладком, спокойном, что называется, выстроенном повествовании.

Я хочу, чтобы читатель вместе со мной перечитал блокнотные записи, порой отрывочные, порой брошенные на бумагу в спешке, порой подробные и обстоятельные…

Я хочу, чтобы читатель вместе со мной услышал рассказы людей, тех, для кого аральские проблемы – дело всей жизни, и чтобы слова их прозвучали так, как сказаны ими, без правки, без приглаживания, без иных прикрас…

Я хочу, чтобы читатель вместе со мной заглянул в подшивки старых газет, в толще которых, как в меловых отложениях, сохранились отпечатки времени – и недавнего, и далекого…

Я хочу, чтобы в этих записях – порой излишне сухих, порой излишне эмоциональных – читатель ощутил особый ритм нашего (тогдашнего) смутного времени, который не передать иначе.

Ритм беды.

Я видел покинутые людьми насиженные места, дома с окнами без стекол, сухие колодцы. В бывшем рыбацком поселке Учсай, население которого сократилось с 10 тысяч до 750 человек (в 1988 году), на полуострове (тоже бывшем) Тигровый Хвост я стал свидетелем открытия народного музея украинского поэта и художника Тараса Шевченко. Он посетил эти места в 1848–1849 годах в составе экспедиции капитана А. И. Бутакова, впоследствии контр-адмирала, составителя первого гидрографического описания и карты Арала, первооткрывателя ряда островов. (Напрасно открывал их Алексей Иванович, теперь все они – часть пустыни.)

Рядовой российской армии Шевченко был взят им в эту экспедицию в качестве «фотографа» (фотографию только что придумали, но ещё не внедрили) – чтобы зарисовать не виданные доселе берега, острова, проливы, селения аборигенов. Ему не понравилось, как живут здесь люди, потомки уральских казаков, поселившиеся в Восточном Приаралье ещё в XVIII веке, а в XIX – освоившие и Приаралье Южное (сегодня – в абсолютном большинстве своём покинувшие эти места) и каракалпаки, оттеснённые казахами примерно двести лет назад с Жанадарьи и долины Зеравшана, с земель более милых сердцу скотовода, нежели низовья Амударьи. Своё настроение Тарас передал в рисунках. А его высказывание по этому поводу: «Кругом горе, а посредине – море», – стало хрестоматийным.

Кстати, за свои труды по исследованию Аральского моря, за описание северного, западного и южного его берегов и за гидрографические работы Алексей Иванович Бутаков, «Магеллан Аральского моря» (так величал его великой Гумбольдт), в 1849 году был произведён в капитан-лейтенанты и награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. В 1850 году в Оренбурге он составил первую карту Арала в проекции Меркатора, приложив к ней рисунки рядового Шевченко, который, собственно, был сослан в армию за порнографические карикатуры на императрицу – с запретом рисовать. За привлечение этого «шалуна» к работе «Магеллан Аральского моря» отделался сравнительно легко – выговором, – но непосредственно от императора[1].

Сегодня же на большей части бывшей акватории – пески, зелень высохла – соль, практически нет питьевой воды, вымерла рыба, чем вообще питаются люди – загадка. И в Учсае, и выше по долине Амударьи солоно само материнское молоко, уже в восьмидесятых годах новорожденные отказывались от него. «Нам теперь даже ядерная война не страшна, – мрачно шутят в Каракалпакии. – Адаптируемся». Правда, численность собственно каракалпаков увеличилась к 1989 году почти вдвое – со 172 556 до 424 000 человек, – но это уж, как говорится, всем смертям назло…

Вид с о. Барсакельмес на сухое дно Арала. 1988 г.

Плавбаза «50 лет Каракалпакии», флагман рыбопромыслового флота ценой один миллион рублей (в тогдашних ценах), не успевшая, как и остальные суда, за стремительно отступающим морем, однажды погожим летним днём загорелась – самовоспламенились остатки топлива. Дело было возле Муйнака, на тамошнее кладбище кораблей местные власти любили возить журналистов и всякие комиссии, интересующиеся Аралом. Жертв, правда, не оказалось. Разрушений – тоже: всё же пустыня. А сделал этот корабль за всю свою жизнь один-единственный рейс. Ну, а ежели бы не сгорел? Добрые дяди из соответствующего министерства всё равно списали бы – так же, как десятки других судов, зловещим памятником преступной бесхозяйственности красующихся в песках: новехонькие – встречаются и такие, – краска не облупилась.

…Летим над песками.

В свое время для защиты города Муйнака от злых зимних штормов была построена каменная дамба.

Теперь она перегораживает пустыню.

Каракалпакский писатель Оразбай Абдирахманов, с которым я познакомился в экспедиции, дал этой рукотворной пустыне имя: Аралкум. Это было, повторюсь, в 1988 году, а в 2008-м, когда я был в северном Приаралье, мне довелось проезжать через сравнительно новый аул под названием Аралкум. Такие дела…

Рыбокомбинаты в Муйнаке и Аральске в конце восьмидесятых годов прошлого века ещё работали, но лучше б не работали: рыбу везли сюда с Балтики, Каспия, Баренцева моря, жесть – с Украины и Урала, картон – из Семипалатинска, этикетки для банок – аж из Ленинграда, даже помидоры – из Самарканда, со своими – плохо.

Береговая линия на юге и востоке выпрямилась, многочисленные заливы: Аджибай, Рыбацкий, Джалтырбас в том числе, – высохли, стали частью суши почти все острова, а также целый Акпеткинский архипелаг, насчитывавший мелких и крупных островов сотни три. Похоже, соединиться с пустыней предстоит и острову Лазарева. Давно превратился в полуостров Кокарал (что зафиксировали даже последние школьные карты), а люди, обитавшие на нём, бросили свои жилища: по мере отступания моря уходила из колодцев пресная вода, – ничего не поделаешь, закон сообщающихся сосудов.

С самолёта хорошо видно: на востоке бывший остров отделяет от берега узкая протока, обозначенная на

карте как пролив Берга. Она мелка. Александр Ситниченко, пройдя из устья Сырдарьи на паруснике вдоль побережья так называемого малого моря, в большое выйти – это произошло 6 сентября 1988 года – так и не смог. А ещё через год пролив Берга окончательно прекратил свое существование. На осушенном дне Арала формируется песчано-солончаковая пустыня – Аралкум. Величина ее не насторожит, пожалуй, разве безумца: 2,5 миллиона гектаров.