Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ты долго? – спрашивает Лестерс. – Мне надоело его держать.

– Нет карты памяти, – наконец догадавшись включить камеру, говорю я, хмурясь.

– Так ты ее спрятал, мой маленький друг? – ласково спрашивает Лестерс. – А вы умнеете с каждым годом. Слушай, приятель, мне неохота тебя обыскивать. Так что давай меняться – ты нам карту памяти, мы тебе – камеру.

– Она и так моя! – хмыкает злосчастный папарацци. Он все еще пытается вырваться, но ему не дают.

– А теперь ее, – пожимает плечами Лестерс. – И она в любой момент может ее разбить. Потому что она очень зла, верно?

– Верно, – бросаю я, хотя не уверена, что хочу бить эту дорогую штуку. Нет, это, конечно, по деньгам она не сравнится со звездными исками, однако если на меня повесят выплату этой штуки, будет кошмарно. Но говорю другое:

– Я сейчас на фиг размозжу ее об асфальт.

– Это не моя камера, она принадлежит редакции! – орет папарацци, потому что его тоже пугает перспектива выплачивать за нее деньги.

– Давай карту памяти, и камера не пострадает, – тут же говорит Лестерс. – Или мне тебя обыскивать, сукин ты сын?

Я щелкаю ногтем по закрытому объективу.

– В заднем кармане, – нехотя отвечает парень, поняв, что ему некуда деваться.

– Доставай, – тотчас говорит мне актер, и я, закатив глаза, сую руку в чужой задний карман, что меня ужасно смущает – но уже постфактум. В этот же момент мне просто хочется уничтожить фотографии.

Я нахожу карту памяти и торопливо вставляю ее в камеру, чтобы проверить, та она или нет. Естественно, нас обманули – она пуста, и я, понимая это, замахиваюсь камерой.

– Прости, чувак, – говорю я ему. – Но ты сам этого хотел.

– Черт! – шипит он. – Хорошо. Карта в чехле телефона.

Теперь мне приходится шарить в его кармане, чтобы найти телефон, одетый в чехол-книжку, в котором действительно есть карманчик, и в нем – внезапно! – лежит еще одна карта памяти. На этот раз – нужная.

На снимках, которые успел сделать этот верткий парень, я и Лестерс кажемся влюбленной парой: я лежу на нем и смотрю в его глаза, а он не отрывает от меня зачарованного взгляда. Весьма выразительные фото, а главное, и меня, и его видно более чем хорошо. Я вытаскиваю карту памяти и сую ее в карман джинсов.

– Готово, – говорю я.

Лестерс встает и поднимает фотографа. Полицейский дух испаряется из него, и он вновь становится угрюмо-надменным.

– Придурок! Да для тебя же это лишний пиар! – злобно усмехается папарацци. – Мы тебе имя делаем!

– Имя? – переспрашивает Лестерс. – Имя я себе сделал сам, а вы мне имя только черните. Как шакалы собираете остатки с нашего стола.

– А ты кто? Благородный лев? Нет, приятель, ты ничем не лучше нас – с отвращением говорит парень и выхватывает у меня камеру без карты памяти. Уже с безопасного расстояния он кричит:

– Сыграл пару ролей и возомнил себя лучшим актером страны? Твоя популярность идет на спад, и скоро ты станешь никем!

У Дастина едва ли не пар из ушей начинает валить из-за этих слов. И он вдруг начинает смеяться. Я никогда не слышала такого злого черного смеха. Мне еще больше начинает казаться, что актер – с приветом. Папарацци, кажется, тоже, потому что он замолкает и смотрит на Лестерса с большим недоумением. А потом вдруг довольно улыбается. Я ловлю его взгляд и понимаю, что из-за угла библиотеки к нам бегут другие журналисты. О нет. Нет-нет-нет.

– Бежим! – кричу я Лестерсу прямо в ухо, хватаю за руку и тяну за собой, потому что хорошо знаю территорию кампуса. Он, понимая, что сейчас нам будет несладко, мчится так быстро, что я за ним с трудом поспеваю.

И мы вновь несемся вперед – только теперь не за кем-то, а от кого-то. Хорошо, что преследователи далеко. Но погоня продолжается недолго, потому что на перекрестке он вдруг выдергивает руку и бежит влево, к корпусу со студиями, оставляя меня одну. Журналисты теряются, большая часть бежит за ним, меньшая – за мной. В голове у меня ветром проносится мысль, что он – придурок, потом я заскакиваю в корпус, в котором сдавала сегодня экзамен, и успешно теряюсь среди студентов, а куда делся Лестерс, понятия не имею.

Я забегаю в женский туалет, тяжело дыша и чувствуя, как подкашиваются ноги, умываюсь и, сидя на подоконнике, звоню Лилит. Она в шоке, ничего не понимает, задает тысячу вопросов и обещает сейчас же найти меня. Пока я жду подругу в коридоре, понимая, что время до экзамена существенно сократилось, в голове у меня то и дело появляется образ Лестерса. С одной стороны, он надменный козел, который теперь раздражает не только Лилит, но и меня. А с другой, наверное, ему тяжело живется под столь пристальным постоянным вниманием, в плену объективов, направленных со всех сторон. Звездам тоже нужна свобода – даже если эта звезда тусклая. И я почему-то начинаю понимать Октавия, одного из музыкантов «Красных Лордов», который никому и никогда не показывает свое лицо. Столь пристальное внимание лишь со стороны кажется чем-то невероятным, однако на деле эта обратная сторона славы слишком утомительна.

Лилит находит меня через десять минут – она запыхавшаяся и раскрасневшаяся. С огромными глазами, в которых плещется любопытство, она начинает допрос, и приходится все рассказать ей в самых мелких деталях. Она не верит в происходящее, и ей, одновременно, как и мне, смешно.

– Будет, что вспомнить, – подытоживает она, и я понимаю, что эту историю скоро в различных интерпретациях услышит половина школы. Но тут же улыбка исчезает с ее лица, и между бровей появляется хмурая черточка. – Слушай, Санни, а он сильно на нас разозлился, да? Вот же придурок – подслушал чужой разговор и обиделся.

– Надеюсь, что не сильно, – отвечаю я. – В конце концов, я же ему помогла. Можно сказать, спасла репутацию.

Я вспоминаю, что карта памяти до сих пор лежит у меня в кармане, и на всякий случай проверяю ее – на месте. Дома избавлюсь от нее.

– Я боюсь, что он будет мешать мне учиться, – говорит вдруг Лилит.

– Если что, у нас есть на него компромат, – подмигиваю ей я и демонстрирую карту памяти. Я ничего не знаю про Лестерса – кроме того, что у него удивительные глаза, – возможно, он хороший человек, но нам нужна и защита. Что, если он действительно, обозлившись на Лилит за ее слова (недаром же он так хотел с ней поговорить!), попытается ей как-то отомстить? Ничего не хочу сказать плохого про актеров, но среди них месть считается почти изысканным блюдом. Лилит не раз рассказывала про дрязги в актерской среде, про то, как двое в дуэте, улыбчивом на сцене, в жизни ненавидят друг друга, про порезанные костюмы перед премьерой, про бесконечные сплетни…

– Все будет нормально, – говорю я.

– Думаешь?

– Уверена.

Вскоре мы направляемся в Лейк-Грин парк и приходим к озеру за полчаса до профессора Фолка. Мы будем играть не только для него, но и для людей, которых в теплые весенние и летние вечера тут собирается немало. Профессору важны не только техничность и точность, для него важно и то, какое впечатление тот или иной музыкант производит на публику, как она принимает его и что дарит в обмен на музыку.

Для многих подобный опыт сдачи экзаменов кажется странным, а для меня это уже норма. Студенты Хартли учатся не бояться публику с первых дней – выступлений проходит большое множество и в самых разных местах: от столовой в школе до крупных открытых площадок. Да, конечно, школа Хартли уступает известной во всем мире школе Фэрланд, у нас нет доступа к знаменитому Кёрби-центру, она не опекается королевской семьей, как Королевская школа искусств, и из наших стен не вышло столько знаменитостей, как из Хердмандской национальной музыкальной школы. Но все же Хартли имеет свое обаяние – здесь не боятся экспериментировать и идти вперед.

Я болтаю с теми, кто тоже будет играть сегодня, проверяю гитару и на слух кое-что настраиваю, а потом приходит профессор Фолк – грузный, но при этом отличающийся удивительной легкостью движений, и мы тянем жребий. Я – предпоследняя.

На импровизированную деревянную сцену неподалеку от нежно-голубой глади озера первым выходит Тони Фэйтфул, садится на заранее приготовленный стул и начинает наше импровизированное выступление. Мы внимательно его слушаем – он хорош, и через какое-то время начинают подтягиваться люди. Многие наслышаны о том, что некоторые наши экзамены проходят в таком вот странном формате, и им интересны не столько музыка, сколько мы сами. На самом деле это тоже здорово, и постепенно люди втягиваются один за другим, что-то весело кричат, аплодируют. Это, конечно, не громовые аплодисменты, но все же слышать их очень приятно.

15
{"b":"615723","o":1}