— Выводишь меня, а потом бесишься, почему пощу тебя везде. Потому что, черт, ты весь такой, — глаза шальные, пьяные, так и мажут по лицу взглядом полубезумным, — сводящий с ума.

Сильное заявление. Хаз улыбается — шире, чем несколько минут назад — в полураскрытые, искусанные губы. Дыхание горячее, близкое, мятное опаляет ему щеки. Он бережно кладет руки на чужую поясницу, тянет на себя, заставляя оседлать бедра.

Они похожи на оборзевших и дорвавшихся друг до друга юнцов, но, если честно, ему плевать. Главное только, чтобы такое не попало в социальные сети — а то массового сердечного приступа не миновать.

— Люблю твои комплименты.

— Ты меня порой вынуждаешь, — Том опускается на руках на пару миллиметров, кусает за губу, касается решительно, но осторожно. — Это глупо, Харрисон. Перестань быть панически настроенной истеричкой.

— Истеричкой?

— То, что есть у нас сейчас, будет всегда, я гарантирую. И неважно, знают фанаты или нет, — Холланд целует, и это до умопомрачения, до крайности сладко и горячо. — Мою любовь к тебе это не изменит.

— Пообещай мне.

Хаз не очень хочет быть сентиментальным, но это Том, это его маленькое личное солнце, рядом с которым он просто не может вести себя по-другому. Остерфилд оставляет мокрые следы на его скулах и заглядывает в глаза.

— Пообещай.

— Обещаю, — у Тома на дне зрачков пляшут чертенята, а еще он щекочется носом и почти что смеется в поцелуй. — А теперь прижми меня крепче и повернись направо как можно медленнее. Джейкоб, кажется, давно стоит на пороге. Ты же не оторвешь ему руки за одну-единственную фотографию?

========== “Не по-гейски” ==========

Харрисон щурится на солнце за стеклом, а потом неспешно откладывает полотенце, и, окей, когда-нибудь после, много-много лет спустя Том научится смотреть на него без обожания. У Остерфилда светлая кожа — слишком-слишком мягкая — и мышцы легко проследить на плечах и предплечьях. А еще она сладкая, и не то чтобы Том пробовал ее на вкус. Просто…

“Не по-гейски, бро. Совершенно не по-гейски”.

— Залезаешь?

— Как всегда, первый, — улыбается Хаз, спускается по ступеням, и всплески обволакивают его со всех сторон.

— Второй, — хихикает Холланд и прыгает следом: почти с разбегу, бомбочкой, так что брызги окатывают с головой.

Хаз фыркает, отряхивается и, стоит ему только вынырнуть, как тут же заталкивает обратно. Давит пальцами на плечи, касается шеи и макушки, щекочет затылок. И, наверное, это должно выглядеть — чувствоваться — менее интимно и горячо.

Наверное. А пока что Том почти дошел до точки кипения — своей и воды.

Он стряхивает руки с плеч, отталкивается ногами от бортика — и мигом, к противоположной стенке. Хаз практически не успевает удивиться.

— Ты в порядке? — спрашивает, а у самого в глазах беспокойство пополам со смешинками, и, ладно, волосы торчком и косая улыбка делают его еще желаннее.

— Конечно.

“Конечно, если бы не чувствовал себя как перевозбужденный подросток”.

Том кусает губу, сжимает зубы до скрипа и сосредотачивается на том, что пришел сюда плавать. Отдыхать, расслабляться. Не_думать_о_Харрисоне.

Хаз подплывает к краю, подтягивается и плавно воцаряется на бортике. Ну прямо порно какое-то, а ведь Холланд даже не просил.

— Тогда улыбочку, — у Хаза в руках мобильник, и он щелкает кнопкой, улыбается во все тридцать два.

Тому кажется (или нет?), но его собственная физиономия на заднем плане не выглядит столь же красиво и жизнерадостно.

— Что-то ты раскис, бро, — Харрисон передает ему камеру, стараясь держать ее над водой, пихает локтем в бок. — Что ты? Джейкоб скоро подтянется, не переживай.

Том и не собирался. Джейкоб всегда подтягивается, и, да, рядом с ним действительно проще, потому что Хаза загораживают плечом, и это не позволяет Тому сорваться.

А сейчас — его же ничего не держит.

— Моя очередь, — лихо забирается по лестнице, настраивает мобильник на селфи. — Только будь чуточку менее горячим, ок?

Нажимает пару раз, тут же перепроверяет. Хаз на снимках — маленькая звездочка, только голова из воды видна, ничего особенного, но у Холланда сводит скулы.

— Еще раз, — бросает лаконично и строго. — Повторюсь: чуть меньше секса в позе. Слышишь, солнечный?

Смешок Харрисона заглушает щелчок. Секунда — и готова новая фотка, в разы лучше, в разы годнее, в разы…

Том вместо настройки фильтров и поста в Инстаграм скатывается до разглядывания едва различимой улыбки друга и бисеринок воды на своей коже. Вглядывается пристально: его карие глаза на снимке слишком на контрасте с цветом воды, мокрыми, но все равно светлыми волосами Хаза и его глазами.

— Ты снова завис?

Снова, не поверишь.

Потому что, по идее, все должно быть “не по-гейски”. Но что-то не особо-то выходит.

Том успевает поймать себя на мысли, что если сейчас не нагрянет Джейкоб, он плюнет на приличия и зацелует Харрисона до полусмерти.

— Томми?

Телефон дрожит в пальцах, и его не удается положить ровно на кафельный пол даже с третьего раза. Холланд выдыхает — тягуче-медленно, сквозь зубы — и оборачивается.

— А?

— Чуть меньше секса в позе? Серьезно? — Харрисон смотрит на него снизу вверх, и по радужке плещет веселье. — Ты себя-то видел? Чертов мачо.

Внутри обрывается все — от тона, которым это сказано, от взгляда, от рук Хаза, что он — случайно? — протягивает по направлению к нему. Том делает шаг, падает в воду, отчаянно надеясь, что, может быть, еще не все потеряно, и прохладным всплеском снимет горячку.

Дурит откровенно и время тянет, как может. Потому что еще несколько миллисекунд — и пиши-пропало.

Все станет окончательно и очень по-гейски. По-гейски, бро, ты же ощущаешь?

— Человек-Паук номер 1, — продолжает Хаз, и смеется, и пальцами разгоняет брызги. — Предыдущие, конечно, тоже крутые были, но такого секса в двадцать один год я еще не видел.

— Правда? — звучит наигранно и немного фальшиво, но Том действительно удивлен, и искренне хочет нащупать в словах друга подтекст.

Второе дно, намек… согласие?

Хаз ведь слишком давно его знает — он не мог не заметить, что тщательно сдерживаемое нечто взяло и вышло из-под контроля.

— Самая настоящая.

— Оу.

Том доплывает до Харрисона и останавливается напротив. У него внутри, ровно под ребрами, счетчик — мгновение, другое, и ему не понадобится даже приглашение. Но, окей, он ведь хорошо воспитанный мальчик, так что, пока сорвало крышу, он все еще ждет.

— Может, уже хватит пялиться? — Хаз морщится, и между бровями пролегает маленькая складочка, ничуть не омрачая его лица. — Ты ведь как открытая книга сейчас.

— Что?.. Серьезно?

— Том, и глупых вопросов хватит, — вы только посмотрите на него: ну прямо глас рассудка. — Просто поцелуй уже.

— А как же фабула “не по-гейски, бро”?

— Все, что мы делаем, совершенно по-гейски, — улыбается Харрисон. — Мы живем вместе, носим одну одежду, ты пахнешь моим одеколоном. Ты на самом деле думаешь, что при такой хреновой конспирации нам удалось кого-то провести?

Мда, откровенный прокол.

— Значит, я не буду сдерживаться, — хмыкает Том, — бро.

— Да пожа…

Харрисон не договаривает: Том добирается до него прежде, цепляет запястья пальцами, сжимает крепко и припадает к губам. Вгрызается, словно голоден несколько лет, и тянет назад, запирая между стенкой и своим телом. Хаз, вроде, не против — он мягко высвобождает руки, прослеживает касаниями позвонки и зарывается в густые прядки волос. Чуть давит, оттягивая, оставляет засос на доступном местечке шеи.

— Не по-гейски, бро, — усмехается, оглаживая укус, переплетая пальцы. — Если бы мы переспали до этого разговора, это тоже бы считалось “не по-гейски”?

— Не думаю, — Том улыбается в чужой висок, оставляет парочку следов-отметин по линии челюсти. — Даже у “не по-гейски” должен быть предел.

— И где же оно заканчивается?

— Там, где приходит осознание: я чертовски сильно хочу тебя.