Бекки было хорошо только тогда, когда Крейг куда-нибудь уезжал, а ей самой не нужно было в школу. Вот и то воскресное утро выдалось хорошим – до поры до времени: Бекки с мамой остались дома вдвоём, как три года назад, до того, как они уехали из города и перебрались на вересковые пустоши, за много миль от всех подружек Бекки, от всего, что она знала и любила. Не то чтобы Бекки совсем не нравилось жить в деревне. Наоборот, нравилось, если Крейга не было дома или если удавалось пойти погулять одной. Тогда она скакала верхом на Рыжем по холмам Хай-Мур – почти всегда галопом. А на вершине взбиралась на валуны и стояла там: Бекки любила, когда ветер обдувал лицо.

Это было её место, её валуны, единственное место, где Бекки могла поговорить с отцом и всё-всё ему рассказать. Бекки была уверена, что дух его живёт в здешнем ветре, в самом воздухе, который она вдыхала, в валунах вокруг. Отец жил здесь, он был такой же живой, как дикие пони, как коровы, щипавшие траву, как овцы, бродившие по лужайкам. Летом здесь летали жаворонки и кружили сарычи, зимой ветер трепал ворон. И круглый год Бекки верила, что папа всегда здесь, с ней, всегда её слушает, и это помогало хоть немного унять боль одиночества в сердце. А ещё она именно поэтому обожала возиться с грейхаундами на псарне. Туда всегда можно было уйти и спрятаться от Крейга, к тому же псы тоже были её добрыми друзьями. Они тоже слушали её и понимали.

Всё утро Бекки с мамой вместе работали на псарне, кормили и тренировали грейхаундов, устраивали во дворе фермы лежанки для телят и суягных овец. И ни разу не поссорились – а всё потому, что рядом не было Крейга и они о нём даже не разговаривали. А если Крейга не было и о нём не упоминали, Бекки с мамой прекрасно ладили. Крейг уехал в своём фургоне ещё накануне вечером. Он поехал за очередной собакой, отличным псом, верным чемпионом – так он сказал. Так что Бекки с мамой на некоторое время были предоставлены сами себе. Когда на псарне дел не осталось, они пошли выгребать навоз из стойла Рыжего. Бекки, напевая, посыпала пол соломой, а мама положила сена в кормушку.

– Вот бы ты всегда была такая весёлая и довольная, – сказала мама.

– Была бы, если бы не он, – ответила Бекки.

– Бекки, если бы не он, нас бы здесь не было. Не забывай об этом. Мы с тобой перебрались сюда из убогой комнатёнки, где ванная была размером с почтовую марку, – разве не помнишь? А теперь у нас есть всё – дом, ферма, вересковые пустоши, Рыжий, собаки – всё-всё.

– Значит, я должна сказать спасибо, да? – Бекки почувствовала, что в ней закипает гнев. И постаралась сдержаться. – Мама, нам и раньше, вдвоём, жилось неплохо. Мы ни в чём не нуждались.

– Послушай, Бекки, честное слово, не хочу спорить с тобой, – сказала мама. – Просто мне бы хотелось, чтобы ты сделала над собой усилие и постаралась лучше относиться к Крейгу ради меня. Ведь только он на порог, как ты сразу шмыг за дверь – вы почти и не разговариваете.

– Просто мне нечего ему сказать. – На глаза у Бекки уже навернулись слёзы. – Ничего такого, что ему интересно услышать. Мама, объясни, что тебе от меня надо? Чтобы я рассказала ему, что на самом деле о нём думаю? Правда? «Послушай, Крейг, ты достаёшь мою маму, заставляешь её готовить, убирать, работать на твоей ферме, будто рабыню, да и меня тоже, когда я не в школе, а сам никогда ничего не делаешь. Скажи, Крейг, ты когда последний раз убирал на псарне? А, и вот ещё что: ты почему постоянно меня шпыняешь? То я у тебя „малолетка-скандалистка“, то „неженка“, то „расфуфырилась, как Барби“. Извини, Крейг, но тебе-то какое дело? И вообще, кто дал тебе право мной командовать? Ты, собственно, кто такой? Ты мне не отец».

Она перевела дыхание и немного успокоилась. И продолжила:

– Мама, опомнись! Ты же сама видишь, что он думает только о деньгах, о ставках, о том, как выступят на бегах его грейхаунды. И знаешь что? Он же не любит собак. Более того, он даже не хочет, чтобы я их любила. Постоянно ставит мне палки в колёса. «Не вздумай их гладить», – говорит. «Им вредно, – говорит. – Это бегуны, спортсмены, не пудельки какие-нибудь, не комнатные собачки». Мама, он их просто эксплуатирует, а когда они перестают приносить деньги, перестают побеждать, отдаёт их в приют! Знаешь, мама, я старалась наладить отношения. Серьёзно. И жалею только о том, что вы с ним познакомились. Не понимаю, что ты в нём нашла. Правда не понимаю.

Бекки видела, что в пылу наговорила лишнего, что испортила прекрасный день, что довела маму до слёз и что потом будет ругать себя за то, что опять сделала её несчастной. Однако на этот раз мама, к её удивлению, не заплакала. А глубоко задумалась.

– Ты не понимаешь, – произнесла она наконец. – Он был со мной хорошим и добрым. Нам было весело вместе. А мне так недоставало веселья.

– Мам, но ведь этого хватило ненадолго…

Мама промолчала. Несколько минут она деловито разливала воду по поилкам. А потом продолжила:

– Но ведь всё не так уж плохо, правда, Бекки? У тебя есть собаки. Ты же любишь собак!

– Конечно люблю.

– Вот и хорошо. И ещё мы с тобой есть друг у друга. Как говорится, если судьба дала тебе лимон – сделай лимонад. Помнишь песенку «Не волнуйся, будь счастлив»? – И они вместе принялись её напевать.

Тогда мама Бекки улыбнулась ей, и Бекки почувствовала, как много она хотела сказать этой улыбкой: возможно, кое с чем в тираде Бекки мама была готова согласиться, но пока не могла в этом признаться. И не исключено, что никогда не сможет. Тут собаки в псарне на другом конце двора вдруг подняли лай. Тогда Бекки с мамой услышали, как по дороге к ферме катит фургон, как дребезжит под ним решётка, положенная поперёк дороги, чтобы овцы не разбежались. Мама с дочкой переглянулись, и Бекки поняла, что возвращения Крейга мама боится не меньше, чем она сама. Хозяин приехал.

С порога конюшни они смотрели, как Крейг нацепляет на шею новому псу строгий ошейник и выволакивает из фургона – со своими собаками Крейг не церемонился. Тут он заметил Бекки с мамой.

– Ну как вам? Классный пёсик, а? Красавчик! Пока маловат, но ещё подрастёт. Не бегает, а летает, поверьте на слово. И обошёлся дёшево. Через несколько месяцев догонит Альфи, а то и перегонит! – Пёс дёрнулся, хотел убежать, но Крейг рванул цепь и подтащил его поближе. – К ноге, ты, рохля! Видите? Его так и тянет бежать. Прямо создан для этого. Знаете, кто перед вами? Чемпион. Я серьёзно. Пёс что надо. У него впереди одни победы. А значит, деньги, куча денег. Вот увидите!

Грейхаунд – светло-золотистый с белым пятнышком на груди – стоял, натянув цепь, и дрожал, испуганно озираясь.

– Иди сюда, Бекки! – Крейг помахал рукой. – Чего рот разинула? Топай сюда. Подсадишь его к Альфи. Хочу, чтобы Альфи научил его всему, что сам знает о собачьих бегах. И раз уж вы тут, покормите-ка его. А кстати, что у нас на обед? Умираю с голоду!

Бекки помедлила, тщательно рассчитав время. Ей не нравилось, когда ей командовали, и она хотела донести это до Крейга. Поэтому она подчёркнуто не спеша поставила навозные вилы к стене, а потом, волоча ноги, двинулась через двор к Крейгу, буравя его взглядом. Всё в нём было ей неприятно – и громогласность, и резкость, и стремление постоянно быть в центре внимания. Бекки терпеть не могла даже смотреть на него, поэтому старалась этого не делать. Нет, Крейг не был ни уродом, ни грязнулей, дело в другом. Просто вид у него вечно был омерзительно самодовольный.

– Смотрю, ты не торопишься, вот и хорошо, – заметил он и передал ей цепь. – И не вздумай его баловать, ясно тебе? Безо всяких сюси-пуси! – Бекки точно знала, что он сейчас скажет. – Это бегун, спортсмен, не пуделёк какой-нибудь, не комнатная собачка!

– А как его зовут? – спросила Бекки.

– Как хочешь, так и назови. Главное – смотри за ним как следует.

Не прошло и минуты, как Бекки осталась во дворе один на один с новым псом. Она повела его к псарне, и все остальные собаки, все четырнадцать, повысовывали носы сквозь решётку, изучая новенького, а некоторые даже встали на задние лапы и взволнованно затявкали.