Она села на картонку рядом с Ясноглазым, обхватив коленки.

– Я могу наняться официанткой. Или поварёнком, судомойкой – да мало ли. Завтра пойдём что-нибудь поищем. Всё будет хорошо. Мы с тобой заживём лучше некуда, вот увидишь.

Бекки легла, обняла Ясноглазого, он положил ей голову на грудь. Её окутало сонной теплотой, и она с радостью задремала.

Её разбудили через несколько минут, по крайней мере, Бекки так показалось. Ясноглазый вскочил и зарычал. Где-то в отдалении слышались шаги. Они приближались. По потолку заплясал луч фонарика, обшарил стены, нацелился прямо на Бекки. Ослеплённая, она закрылась от света руками.

– Это моё место, я тут сплю! Что это ты тут делаешь, чтоб тебя разорвало?

Голос был сиплый, злобный, язык у пьянчуги заплетался. Лица его Бекки не разглядела. Но вдруг из пятна света выпрыгнул пёс и бросился на неё со злобным оглушительным лаем – это был настоящий боевой клич, эхом раскатившийся по пустому зданию. Не успела Бекки пошелохнуться, как Ясноглазый бросился на пса и они сцепились, рыча и воя. Грубые руки схватили Бекки и поставили на ноги.

– Ну-ка, ну-ка, кто это у нас тут? Девчоночка?!

Бекки чувствовала, как воняет у пьянчуги изо рта. Она пнула его и услышала, как он заорал. А потом вывернулась и побежала прочь, отчаянно зовя Ясноглазого. Она услышала, как псы дерутся где-то впереди в темноте, и помчалась на звук. Теперь ей было видно, что они катаются по земле, схватились не на жизнь, а на смерть, рычат и кусаются.

Бекки не стала медлить. Кинулась их разнимать. Ей даже удалось обхватить Ясноглазого за шею и оттащить. Но тот, другой пёс бросился на неё – и укусил. Она почувствовала, как ей в запястье вонзились зубы, и затрясла рукой. Но как она ни крутила, ни дёргала руку, чтобы высвободиться, пёс её не отпускал. Бекки слышала, как топает к ней, спотыкаясь, тот пьянчуга – вот он выронил фонарик, вот выругался и громко зарычал на Бекки, будто дикий зверь. Бекки в ужасе ударила незнакомого пса со всей силы кулаком в нос, и ещё, и ещё – и наконец он разжал зубы. Внезапно очутившись на свободе, Бекки кликнула Ясноглазого и со всех ног помчалась наверх, а весь паркинг так и гудел от яростных воплей и лая. И вот они очутились на улице, выскочили в дыру в заборе и бросились прочь.

Они бежали по пустой тёмной улице, пока Бекки не выбилась из сил. Голова у неё кружилась. В руке дёргало, ноги так ослабели, что она и идти толком не могла. Она чувствовала, что из раны на запястье капает кровь, понимала, что укус нешуточный и нужно к врачу, но думала только об одном – надо идти вперёд, найти какое-то убежище и спрятаться: вдруг тот пьянчуга гонится за ними?

Потом она поняла, что кругом повсюду огни. Оказывается, она забрела в заброшенный торговый центр – и там-то и обнаружила несколько больших мусорных баков, стоявших в галерее со стеклянной крышей. Бекки уже еле переставляла ноги и понимала, что далеко не уйдёт. А здесь тоже можно спрятаться – вполне подходящее убежище, не хуже других. Они с Ясноглазым забрались за баки и тихо свернулись там – Бекки раскачивалась, обхватив себя за локти, и старалась забыть о страшной боли и хоть немного успокоиться. Она увидела, что и Ясноглазому досталось – у него было сильно порвано ухо. Попыталась погладить его, но оказалось, что рука не слушается. Попыталась заговорить – и голос странно загудел в голове. Бекки обнаружила, что лежит на земле, но не могла понять, как так вышло, ведь только что она сидела. Хотела снова сесть, но на это не было сил. Перед ней был Ясноглазый, но она то видела его, то нет. Бекки собрала всю силу воли, чтобы не потерять сознание, но ничего не могла поделать.

Наутро, когда мусорщики пришли забрать баки, они обнаружили, что за ними в полузабытьи лежит девочка. Из раны у неё на руке шла кровь. Девочку сторожил золотистый грейхаунд, который, судя по виду, побывал в нешуточной схватке. Мусорщики сказали врачам из «скорой», что не заметили бы девочку и так бы и уехали, если бы к ним не выскочил грейхаунд: он всё лаял и лаял, чтобы привлечь внимание, а потом повёл их за баки, где лежала раненая. Врачи сказали, что, если девочка выживет – а в этом они сомневались, столько крови она потеряла, – спасителем её будет именно грейхаунд.

Я – бегун, я – спортсмен, я – охотник. Но не боец. Драка в ту ночь была первой в моей жизни. До сих пор меня всегда выручали быстрые ноги. На этот раз я не мог убежать. Он выскочил на нас словно из ниоткуда, прыгнул прямо на меня, рычал, скалил зубы. Кажется, он был меньше меня, но прямо весь состоял из мускулов, зубов и злобы, и я сразу понял, что он не упустит случая вцепиться мне в горло. Пришлось мне драться в полную силу, ведь иначе я бы погиб. Или я, или он.

Я продержался некоторое время, но быстро понял, что мне не хватает ни силы, ни хитрости. Мой противник был уличный задира, прирождённый убийца. Мы трепали и рвали друг друга, и я чувствовал, что слабею. Если бы Бекки не разняла нас вовремя, для меня всё кончилось бы гораздо хуже. А так я отделался прокушенным ухом. Бекки повезло меньше.

Я не понимал, как ей плохо, пока мы не выскочили за ограду и не побежали по улицам, а там я обернулся и увидел, что она не бежит, а еле волочит ноги. Остановился подождать её. Она ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть, и я подбежал к ней.

– Кровь не останавливается. – Бекки тяжело дышала и стискивала запястье. – Никак не останавливается.

После этого мы пошли помедленнее, и Бекки всё время разговаривала, но вскоре я понял, что говорит она не со мной, а сама с собой. И ещё ей никак не удавалось идти прямо. Она постоянно наталкивалась на меня, спотыкалась на ровном тротуаре. Несколько раз падала на четвереньки, а потом то ли не хотела, то ли не могла встать. Я подбадривал её, убеждал подняться, она всё-таки вставала, и мы шли дальше, а потом очутились у каких-то залитых светом витрин. Там Бекки нашла мусорные баки, забилась за них и позвала меня.

Она прижалась ко мне:

– Ясноглазый, я так устала, так устала…

Ей стало совсем трудно говорить. Она прислонилась спиной к стене, закрыла глаза, немного отдохнула, потом снова открыла глаза. Тут она заметила, что у меня порвано ухо.

– Ой, Ясноглазый, что я с тобой сделала! – воскликнула она. – Так нам больше нельзя. Утром я отведу тебя в какой-нибудь приют, я поспрашиваю, в хороший, не то что у Крейга, и оставлю. Мне это прямо нож острый, ты же понимаешь, Ясноглазый, но у нас нет выхода. Там за тобой будут ухаживать. Пристроят в хорошие руки. Потом я позвоню маме, она приедет и заберёт меня. Наверное, мы с тобой никогда не увидимся, зато у тебя всё будет хорошо, правда? А это главное!

Потом глаза у неё снова закрылись, и она повалилась набок, прямо на землю. Я попытался растолкать её, потому что её голос утешал меня и без него мне вдруг стало очень одиноко, но она не спала, то есть не как обычно. Она лежала неестественно тихо, словно без чувств, и лицо у неё было бледное – такого я у неё ещё не видел, совсем белое. Я свернулся рядом, положил голову ей на плечо. Надо её согреть, подумал я, вот я и согрею. Но мы с ней так замёрзли, что даже теплом поделиться не могли.

Проснулся я от грохота грузовика и мужских голосов. Слышался лязг и звон бьющихся бутылок. Это забирали мусор из баков. Я хотел и дальше прятаться. Но Бекки так и не проснулась, я не понимал, что с ней. Ведь грузовик грохотал очень громко, и мусорщики перекликались прямо над ухом, а значит, Бекки очень худо. Как я ни старался, ничего не помогало. Бекки не просыпалась.