Кроме высокого чувства и страсти еще одна черта объединяет нас – это любовь к дорогому и недоступному. Ты посмотрела на сумки и часы и прищурила хитрые в эту минуту глаза и сказала не своим голосом: «Мы с милым отдыхали в Италии и сделали там кое-какой шоппинг. Цены, конечно, безумные, но разве можно устоять, когда видишь новые модели и цвета, которыми не торгуют на севере из-за мимикричности к окружающей среде. Милый купил мне бесподобный кошелек от Гуччи. А может быть и не от Гуччи, но очень красивый и при этом уже полный всяким замечательным барахлом, так что мне не надо было переезжать в новый кошелек со своим старым барахлом».
У тебя есть замечательное качество – вселять в себя что-то абсолютно инородное и представлять это для моего интереса. Про дорогое и недоступное можно было сохранить до утреннего пробуждения. Я бы сохранил. Но ты живешь по принципу дорога ложка к обеду, и нет предела щедрости твоих талантов. Я уже говорил тебе и раньше, что когда у нас кончатся все средства для жизни на вилле, и нам придется жить под передвижной крышей, мы сможем использовать твои скрытые таланты. Они накормят нас и напоят. Возможно, что нам придется купить тебе ослика или, пожалуй, ламу – она ближе твоему характеру. И мы все вчетвером будем ходить по дорогам средиземноморья с представлениями. Я буду представлять тебя, а ты будешь представлять все остальное…
Между сумками и связками часов под лавкой ты увидела расписную хохламскую миску со всякими женскими штучными украшениями явно восточного происхождения. Китаец заметил твой интерес и сказал, что это не его товар, а одного господина из Тибета. Ты спросила, скоро ли придет хозяин товара, потому что тебе нравится вон тот браслет из вишневых косточек.
Дутый китаец ответил, что теперь, наверно, скоро, потому что уже прошло два дня с тех пор, как он ушел.
Ты обожаешь восток и тонко его чувствуешь, не то, что я.
Ты говоришь мне, что тебе очень хочется поносить тот браслетик (он такой миленький), чтобы я что-нибудь придумал на счет китайца и другого, которого уже два дня все ждут.
Мне кажется, что китаец понимает нашу речь, но делает вид, что не понимает. Я говорю тебе следовать за мной. Ты держишься молодцом: хоть и закусываешь губы, но идешь рядом.
Мне приятно бывать в подобных местах и видеть твое желание приобщаться к новому. Оно заводит и меня. Казалось бы, что можно найти интересного на обычном рыбном развале в деревне, которой и на картах нет? Но ты находишь. За тобой нужен глаз да глаз. Не успел я оглянуться, как ты уже прижимаешь две круторогие раковины к ушам и слушаешь пульс подводного мира.
С витыми раковинами на голове ты похожа на девочку-фавна, если такие бывают.
Мы возвращаемся с китайцу, и я предлагаю ему продать мне все тибетское добро оптом в дополнение к подносу с розовыми лягушками.
Ты спрашиваешь меня, зачем нам мертвые лягушки, ведь их уже не выпустить на волю. Я говорю, что они не мертвые, а уснувшие, и это очень лакомая штука, если приготовить с пастой.
Ты согласна попробовать, если я пообещаю, что будет вкусно.
Лягушки выглядят замечательно, они похожи на перепелок, но по вкусу значительно интереснее.
Я называю китайцу среднеевропейскую цифру.
Китаец переминается с ноги на ногу и улыбается. Если китайцы улыбаются, то значит, что они не всем довольны. И этот, в дутом не по сезону пальто, не был исключением.
Я добавляю к покупкам фальшивый дамский рюкзачок от Луи Виттона и утраиваю цифру. Китаец перестает улыбаться и лезет под лавку за рюкзаком и тибетским добром. Мы забираем поднос с лягушками, переложенными какими-то листьями и льдом и идем к машине. Ты несешь миску и рюкзак и спрашиваешь меня:
– Как вообще китайцы попали в Европу. У нас на севере они тоже есть, но те скорее чукчи, чем китайцы. Тоже смеются много и сырую рыбу едят без соли. Это такая мерзость.
– Я думаю, что эти пришли через Индию и Иран с караванами ацетатного шелка. Некоторые из них знают европейские языки, но стесняются своего произношения и молча понимают, что им говорят. Китайцы в Америке вытесняют другие расы с большим успехом: среди них много врачей и инженеров. К тому же некоторые из них любят занимать муниципальные позиции – целый день читать свои газеты и курить.
– Кому пойдет рюкзачек? Мне всегда такой хотелось. Разве я тебе не говорила?
– Говорила, вот мы и купили. Ты думаешь, что он выглядит как взятка?
– Успокойся, он выглядит, как дань. Фальшивые взятки не гарантируют результатов. Мне аутентичность не так важна, но что от тебя получила –это приятно.
Иногда ты говоришь со мной, как мировой судья из чеховского рассказа. Я теряюсь, что движет тобой в такие минуты, не знаю, как реагировать и только киваю в ответ.
На машине до нашей виллы мы добираемся за час. Я думаю, что если прямо сейчас начать готовить, то у нас будет ранний обед, а потом можно будет пойти в город, попить вина и послушать местных караоке исполнителей. Слушать итальянцев не так смешно, как другие народы, потому что многие из них поют не хуже оригинальных исполнителей. Пока я готовлюсь к приготовлению пищи, ты вываливаешь на мраморную поверхность столешницы содержимое из хохламской миски и смотришь – чтобы взять в руки первым делом. Я не смог удержаться, чтобы мельком не взглянуть на тибетское добро и сразу отметил про себя два предмета, явно из другой компании. Тем временем ты уже одела на руку браслетик из вишневых косточек. Оказалось, что они только выглядели косточками, а на самом деле были темного цвета кораллами.
Я не больший любитель готовить, но правильных размеров кухня и оборудование на ней определяют сознание повара. Валеркина кухня была создана не просто для того, чтобы посидеть и погонять чаи, а для стряпни в первую очередь. Эти многоярусные полки, уставленные специями и приправами, специальные вина и ликеры для создания настроения в самом блюде, всякие доски для резки и тесаки для рубки, миксеры и скороварки помогли бы и самой нерадивой хозяйке готовить нормальную пищу, а не хватать в сухомятку что попало, а потом охать от недоумения в желудке.
Пока я доставал все необходимое для готовки, ты нашла еще парочку интересных предметов украшения восточных красавиц и ходила теперь, пожимая плечами и потряхивая бедрами. Я не решился тебе сказать, что одно из них, головное украшение, предназначено для породистых скакунов, а другое для жриц любви. Но это не имело никакого значения, потому что и то и другое было очень к месту и органически вплеталось в твой имидж.
– Ты думаешь, мне стоит это снять сегодня вечером, когда пойдем в город?
– Думаю, что не стоит. Тебе очень к лицу эта тюбетеечка без дна, а колокольчики на поясе можно использовать, чтобы подзывать бармена.
– Какой же ты ехидный, писатель. Нет чтобы сказать что-нибудь приятное, типа нам чаще нужно ездить в места, где продают интересное. Такое ведь не купишь в обычной ювелирке, а в других местах это стоит безумно дорого. Ты просто расстроен, что в миске нет ничего интересного для мужчин.
– Мне глянулся там один предметик, и, если он не поломан, я бы мог его оставить для себя.
Пока я не начал мыть и резать, мы подходим вместе к столешнице, и я показываю тебе явно мужское украшение, исполненное в стиле артдеко: шестигранный локед с пружинным замочком, который работает. Я открываю его. В нем фото молодой полной блондинки с белым котенком на руках. Я вынимаю фото. На обратно стороне что-то написано карандшом на иврите и год – 1940.
– Настоящее артбздеко. Должно быть принадлежало военному человеку – портрет его девушки. Ты можешь смело его взять себе – того солдата уже нет в живых. А давай, найдем эту девушку? Бабушку?
– С какой целью – напомнить ей, какой пышкой она была 70 лет назад?
– Не обязательно такое напоминать. Может это было не так важно для нее. Может ее солдат любил ее и такой и такой на груди своей носил в атаки.
Я посмотрел на твой на 2/3 пустой стакан с Bloody Mary, решил сменить тему разговора и взял в руки другой не принадлежащий компании украшений предмет.
