Вторая наша игра называлась «Сила взгляда». Нужно было, не улыбаясь, смотреть в глаза выбранному из встречных прохожих парню, а потом, когда расходились, один раз обернуться. Как в песне: «я обернулся посмотреть, не обернулась ли она…». Но оборачиваться по правилам игры можно было не более одного раза, как будто парень сильно похож на какого-нибудь вашего знакомого. Иначе это выглядело бы просто приглашением познакомиться.
Результат игры тот же – шестьдесят процентов из встречных пытаются познакомиться. Но оборачиваются девяносто девять процентов.
Когда мы стали взрослей, классе в седьмом – восьмом, мы начали играть в более опасные игры из этой же серии. Одна называлась «Немой намек». Все то же, что и выше, но выбранному парню мы еще подмигивали, прежде чем пройти мимо. Результат потрясающий: восемьдесят процентов из выбранных особей реагировали почти моментально.
С девятого класса мы стали включать в свои игры и взрослых мужчин. Эти были более осторожны, но процентов пятьдесят из «подмигнутых» всегда набиралось.
Потом, когда перед нами стали останавливаться тачки и водилы спрашивали, не нужно ли нас куда подвести, мы придумали ту самую игру с халявным катанием на машинах. Игру мы так и назвали: «Халявная тачка». Но это была опасная игра и мы отдавали себе в том отчет, потому старались никогда не забывать о безопасности, о тех правилах безопасности, про которые я уже рассказывала.
Были у нас и не только уличные игры. Например, игра для компаний, под названием «Клиент созрел». Попав вдвоем в какую-нибудь компанию, мы выбирали парня, обязательно какого-нибудь недотепу, чтобы не влюбиться, и начинали наперебой оказывать ему знаки внимания. Кому первой он назначал свидание, та и выигрывала. Кстати, частенько попадались жуки (среди-то недотеп!), назначавшие свидание обеим. Но выигрывала всегда первая.
Глава девятнадцатая,
в которой мы и время убиваем друг друга
«Ах время, время, времечко
Жизни отмеряет ход…»
(из старой поп-песни)
Известно, что время – странная штука. Оно быстротечно и медлительно одновременно. Оно живительно и оно же убийственно. Оно лечит раны и ранит в самое сердце. Время делает нас молодыми, и оно же старит нас. Время можно измерить с точностью до тысячной доли секунды, и одновременно оно различно для каждого человека, для каждого существа, для каждой планеты или галактики. Мы всю жизнь убиваем время, а в итоге оно убивает нас. Мы всегда зависим от времени и не можем избавиться от этой зависимости, но время никогда не зависит от нас. Оно диктует нам наши поступки, и мы не знаем, что с этим делать. Время всегда играет против нас. Оно всегда спешит, даже когда ползет как улитка. Мы то торопим время, то хотим остановить его. Но время никогда не останавливается. Мы никогда не знаем, что нам делать с нашим временем, мы только думаем, что знаем, а потом всегда оказывается, что мы потратили время не на то, и если бы вернуть,… но время вернуть нельзя. Пожалуй, это его единственный недостаток времени – его нельзя вернуть, оно всегда уходит безвозвратно. Время не оставляет нам никаких шансов на исправление ошибок. Каждая наша ошибка останется с нами на всю жизнь. В другой раз, возможно, мы и не ошибемся, но это уже будет другой раз, а та ошибка, которую мы уже совершили, так и останется нашей ошибкой навсегда. Навсегда – страшное слово. Оно говорит нам о том, что наша жизнь вечна. Иначе, зачем это слово? Ведь если нет вечной жизни, то нет и понятия «навсегда». Но мы не знаем даже, как провести один единственный день. Не знаем, что мы должны делать, не знаем, чем нам заняться. Не знаем, правильно ли мы поступаем, когда делаем то, что делаем. Мы вынуждены ежедневно убивать время в надежде, всего лишь в жалкой надежде, что поступаем правильно. И даже наша уверенность в своих действиях, еще не говорит о нашей правоте. Одни с уверенностью обманывают, другие с уверенностью воруют, третьи с уверенностью грабят и убивают. А по сути все мы занимаемся только тем, что убиваем время, тратим свою жизнь в поисках призрачной мечты, занимаемся самообманом.
Весь день мы с Иркой таскались по барам да болтались по центру Москвы с единственной целью – развеяться. Не спеша прошли Арбат два раза туда и обратно. Поглазели на Пушкина с Наташей.
Глава двадцатая,
в которой Ирка читает мне лекции
«Натали, Натали,
Я горю от любви…»
(из старой поп-песни)
Слушать Ирку Иногда было просто невыносимо.
– Ахматова очень любила Пушкина и понимала его, – сказала Ирка, когда мы первый раз подошли к Саше с Наташей. – Так принято считать. На самом деле ни хрена она в Пушкине не понимала, потому что она ненавидела его жену. А раз ты ненавидишь то, что любит твой кумир, значит, ты ничего о нем не знаешь и не понимаешь его. Ахматова просто придумала эту свою любовь к Пушкину, это играло на ее имидж.
– Да ладно тебе, – сказала я. – Какая теперь разница.
– Нет, не ладно! Ты думаешь, это все ерунда? Пока не поймешь человека, его нельзя полюбить по-настоящему. Будешь любить только свою любовь к нему, но не его самого. Если она не могла понять, как Пушкин мог полюбить такую «бесталанную простую женщину», значит, она совсем не понимала Пушкина! Она не могла его понять, а все кичилась своей любовью к нему. Она все считала, что он погиб из-за Натальи. Но это же ерунда!.. Нет, Ахматова не могла понять Пушкина, если так считала!.. Да если б он сам не хотел погибнуть, он бы не погиб. Наталья только помогла ему найти самый лучший, самый благородный способ уйти из жизни. Да и ни столько – она, сколько – судьба. Нет, что ни говори, а Наталья Гончарова была для Пушкина самой лучшей женой, потому что она была настоящей женщиной… не то, что Ахматова для своих мужей, – добавила зло Ирка. – Я думаю, что Ахматова просто завидовала ей, потому и ненавидела.
– Да ладно тебе, я ведь не спорю.
– Нет, не ладно! Это важно!
– Какая теперь разница? Да и чему ей завидовать-то? – не понимала я.
– Нет, нет, ты слушай! Это и тебя касается, если ты поймешь. Всех касается. И запомни, что всегда правы бывают только потомки. Поэтому справедливость всегда находит тех, кто ее заслуживает…
Иногда Ирка была просто несносной.
– И поэтому мы с тобой сейчас видим не просто памятник, – продолжала она, – а саму воплотившуюся справедливость: Пушкин и Наталья вместе, держаться за руки и идут в вечность. С кем бы она потом ни жила, она навсегда осталась женой Пушкина. Я бы на месте мэра дала премию тем, кто этот памятник придумал и воздвиг здесь.
– Так, может, он и дал им премию, – усмехнулась я.
– Может, – серьезно сказала Ирка.
Так она грузила меня весь день то Пушкиным, то Есениным, когда мы проползали мимо ее любимого литинститута. Видимо, наслушалась лекций старых книжных червей от литературы.
Но, в общем, она поступила правильно, и я была благодарна ей за болтовню, которая так или иначе отвлекала меня от моих упадническим мыслей, и Москва казалась мне уже не таким убийственным городом, каким была вчера, и позавчера, и поза-позавчера, и всю прошлую неделю.
Глава двадцать первая,
в которой мы маемся дурью
«Гоп, гоп, гоп, чи да гоп,
а я танцую…»
(из старой поп-песни)
Ах, Москва! Иногда кажется, что это не город, а вселенная.
Постепенно наступил вечер. Москва как старая блудница, к вечеру всегда становится мягче и приветливей. Она зовет вас тысячами огней, она заманивает вас в свои сети, она готова любить вас до самого рассвета, если у вас не пустые карманы. Она готова на все, лишь бы слышать шуршание хрустящих купюр. Она вас напоит и согреет, она укладет вас в теплую постель и усладит ваше тело, она расскажет вам на ночь сказку. Только надо за всё это заплатить.
