— Здравствуйте, это Жак Нильсон. Вы вчера приводили к нам в клинику собачку.

— Да, я помню. Как он?

— С Найсом всё хорошо. Совсем скоро он восстановится после операции и сможет вернуться домой.

— Это хорошо, — облегчённо вздохнула Скарлет. — Что-то ещё?

— Да… Вы вчера обещали мне свидание… Ну так вот — завтра у меня выходной. Вам удобно завтра?

— Да, вполне, — Скарлет совершенно забыла о своём обещании и потому несколько опешила, но отказаться от своих слов не смогла.

Молодые люди условились о времени и месте встречи, и разговор был окончен. Только теперь Скарлет в полной мере осознала, что сделала — согласилась на свидание с совершенно незнакомым мужчиной! Её напугала эта мысль. Девушке необходимо было собраться с мыслями, что она и попыталась сделать, начав ходить из стороны в сторону по комнате, словно зверь в клетке.

С одной стороны, Жак ей понравился. Он с добротой и пониманием отнёсся к ней и её любимцу. Казалось бы, этого достаточно. К тому же, это всего лишь свидание. Никто не заставляет её общаться с ним после и уж тем более вступать в долгосрочные отношения, если что-то пойдёт не так.

Но, с другой стороны, Скарлет видела Жака лишь один раз в жизни! Он — незнакомец! А вдруг у него дурные намерения?!

Но эту мысль Скарлет сразу же выкинула из головы. Если подозревать каждого парня в плохом, то можно никогда не устроить личную жизнь. К тому же, он назначил свидание в достаточно людном месте. Просто нужно быть начеку — не соглашаться идти к нему домой и в другие сомнительные места, тогда всё будет хорошо. К тому же, отменить свидание всё равно уже нельзя — это просто некрасиво.

Но тут к Скарлет в голову пришла мысль, что она не вполне соответствует этому человеку. Он, судя по всему, — бунтарь, которому плевать на общественное мнение. В душе Скарлет такая же, но внешне… В стенах школы её рыжие волосы воспринимались как протест, но здесь так ходит каждая вторая, и далеко не все из них бунтуют. Девушка чувствовала потребность что-то в себе изменить, так, чтобы её характер был виден при одном взгляде на неё. И она даже знала, что именно она может сделать прямо сейчас.

Скарлет знала, что к отцу на дом приходил парикмахер. Также она знала, что папа — ярый блюститель личной гигиены и ни за что не позволит стричь себя той же машинкой, которой уже стригли кого-то другого. Значит, скорее всего, у него есть личная машинка, которая, вероятно, находится в его кабинете.

Вообще-то Скарлет запрещено было заходить в кабинет отца, но он ещё не вернулся с очередной презентации своей книги, а значит ничего не узнает, если девушка сделает всё быстро и аккуратно.

Скарлет забежала в кабинет и принялась рыться в ящиках письменного стола, пытаясь запомнить, как и что лежало до её вторжения. Наконец, отыскав машинку, она направилась в ванную.

Сняв верх от пижамы и завязав волосы в высокий хвост, оставив лишь пряди на висках, Скарлет включила машинку. Мгновение — и волосы с висков уже лежали на полу. Девушка думала о том, чтобы выбрить себе ещё и затылок, но быстро поняла, что самостоятельно она этого не сделает.

Девушка распустила волосы и посмотрелась в зеркало. Она осталась довольна результатом — дома она могла ходить с распущенными волосами, чтобы папа ничего не заметил, а на улице — убирать волосы в хвост, показывая миру всю себя.

Но теперь Скарлет нужно было поторопиться, чтобы до прихода отца успеть замести следы преступления.

========== Компромисс ==========

Ирэн сидела в своей комнате и с грустью смотрела на мольберт у окна, на свои работы. Из головы всё никак не шли слова матери, сказанные обо всём этом. Хлам. Неужели её старания, её мечты, её радость от того, что с каждым разом выходит всё лучше и лучше — тоже хлам? Ирэн так не считала. Ей хотелось поговорить с матерью, попробовать убедить её дать ей шанс. И сегодня был идеальный для этого вечер.

Сегодня мама не пришла к ужину, ссылаясь на мигрень. Ирэн знала, что если уж когда и беседовать с матерью на такие серьёзные темы, то только во время её головных болей. В эти моменты у неё не было сил спорить и ругаться, поэтому её можно было склонить к разумному компромиссу. Ирэн хотела оказаться в родительской спальне ещё по одной причине — на одну из годовщин она писала их совместный портрет. Ей хотелось знать, висит ли он ещё в изголовье их кровати или же мать и этот подарок сочла хламом. Ирэн решила, что если не увидит портрета, то сразу же уйдёт, не только из комнаты, но и из дома, и никогда больше не заговорит с родителями. Ей было страшно уходить, поэтому в глубине души она надеялась, что её подарок всё ещё там, а не на ближайшей помойке, но она и понимала, что в ином случае любые разговоры бесполезны.

Ирэн подошла к родительской спальне и постучалась. Из-за двери сразу прозвучал тихий голос матери:

— Заходи, Ирэн, открыто.

Ирэн вошла в комнату и первым делом осмотрела стены. Портрет висел на своём месте. Только убедившись в этом, Ирэн решилась заговорить:

— Как ты поняла, что это я?

— Слугам я приказала не беспокоить меня, а отец вошёл бы без стука. К тому же, ты всегда пользуешься моей головной болью, чтобы что-то выпросить. Разве тебе не стыдно за это?

В словах матери звучал упрёк, и он был совершенно справедлив, но Ирэн всё равно решительно не понимала, за что ей должно быть стыдно — разве мать не сама виновата в том, что по другому с ней невозможно общаться?

Девушка решила сделать вид, что не слышала упрёка и начала разговор с наиболее нейтральной темы:

— У тебя над головой висит мой подарок. Я его не купила, я сделала его сама, ночами не спала. Его ты тоже считаешь хламом?

Мать прикрыла глаза и устало усмехнулась:

— Ах, ты об этом. Хочешь правду? У меня очень талантливая дочь. Мне было бы жаль расставаться с твоими работами, но это крайняя мера. И в том, что мне придётся к ней прибегнуть, виновата ты. Ты не умеешь совмещать приятное с полезным, ты видишь в своём хобби профессию и не понимаешь, что оно не принесёт тебе прибыли. А я не хочу, чтобы моя дочь жила в нищете.

— А я хочу быть счастлива, мама. И счастье не только в деньгах. Да и к тому же, ты же сама сказала, что я талантлива. Так почему ты считаешь, что я не смогу заработать на своём таланте?

— Хорошо, Ирэн, — Хелен Смит явно хотела поскорее закончить этот разговор, и потому была готова согласиться с чем угодно, лишь бы избежать дальнейших взаимных упрёков. — Я готова пойти на компромисс. Заодно и проверим, сколько сможет принести тебе любимое дело. Сможешь самостоятельно организовать выставку — к тебе больше никто и никогда не подойдёт с претензиями касательно выбора профессии. Но ты должна не только организовать её, но и выйти в плюс. В деньгах я тебя не ограничиваю — бери столько, сколько нужно, но вернуть ты должна будешь хоть долларом больше. А если не сможешь — унаследуешь бизнес, как хочу того я. Согласна?

— Да, — Ирэн была не очень уверена в своих силах, но такое решение матери радовало её.

— Вот и замечательно, — Хелен Смит тоже была довольна собой и надеялась, что теперь дочь оставит её одну. — Это всё, о чём ты хотела поговорить?

Ирэн не знала, стоит ли ей говорить о том, что волновало её сейчас намного больше, чем будущая профессия, но всё же решила, что другого шанса может и не быть:

— Нет, это не всё. Насчёт заявления…

— Мне казалось, что я уже сказала тебе всё, что думаю по этому поводу. Никакого заявления не будет. Я не позволю тебе позорить нашу семью.

— В чём позор, мама? Наоборот — если мы накажем мерзавца, то все будут знать, что семья Смит не прощает обид. Больше никто не посмеет причинить нам зла, — оттараторила Ирэн фразу, которая уже пару часов крутилась у неё в голове.

— А если мы не будем предавать этот случай огласке, то никому и в голову не придёт, что нас вообще можно обидеть.

— Но Фреду же как-то пришло это в голову…

— Это — случайность. В которой виновата ты! — Хелен Смит лишь слегка повысила голос, но острая боль тут же ударила ей по вискам, что заставило её вновь заговорить спокойно. — К тому же, теперь уже всё равно ничего нельзя сделать. Заключение врача я сожгла, новое обследование тебе делать не будут — слишком много времени прошло, а на слово тебе никто не поверит.