— Что ты делаешь? — прошелестел чернокнижник.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл, и одновременно боишься, что я уйду, — произнёс Одинсон, касаясь губами холодных чёрных прядей. — Хочешь быть один и боишься одиночества, так ведь, Локи?

Охотник крепче сжал колдуна в своих объятиях, позволяя почувствовать, как он был важен. Лафейсон никогда бы в этом не сознался, с трудом он понимал, как Одинсон смог раскрыть его намерения. Локи всегда находился в каком-то пограничном состоянии между двух миров. Определённость не была его коньком.

— Я не уйду, — прошелестел Тор — это была его клятва.

— Ты ещё сотню раз передумаешь, — тепло усмехнулся Локи, наслаждаясь примирительными объятиями. — С утра я не позволил тебе перейти эту грань лишь потому, что ты не готов к этому, ты сам не знаешь, чего хочешь, Тор.

— Как будто ты знаешь, чего хочешь, Локи, — укоризненно бросил Одинсон, но не отстранился, всё ещё удерживая колдуна в своих объятиях.

— Я хочу, чтобы ты научился контактировать со своими козлами, хочу, чтобы ты понимал всю серьёзность ситуации, а ты…

— Что? — рыкнул Одинсон на ухо соседу. — Что я? Только не говори, что тебе не понравилось утром, всё равно не поверю.

— Понравилось, ещё как.

Ответ пришёл вовсе не от Локи, голос в своей голове Одинсон определил как мысленные позывы Эроса и вполне мог бы сбросить со счетов, если бы колдун не вздрогнул в его руках, если бы не стал вырываться и шипеть, словно разгневанный кот. Охотник нехотя отпустил колдуна.

— Я прав, — довольно прошелестел своенравный зверь. — Ты влюбился, Локи. Ты спас ему жизнь, готов убивать ради него, даже отпустить, если он захочет уйти…

— Довольно, Эрос, ты сам не знаешь, о чём говоришь, — осёк Локи, резко глянув на кота.

— Я всё прекрасно вижу, — котяра словно ухмылялся, щурил глаза, излучал самодовольство.

Одинсон не собирался как-то выдать свою тайну. Причины, по которой он слышал внутренний диалог с котом, были для него неведомы, но в том, что он слышал верно, не было сомнений. Получалось, Локи снова устроил резню, защищая его.

— Ты принимаешь желаемое за действительное, — нервно отозвался Лафейсон. — Всё не так.

— О чём он говорит? — полюбопытствовал Одинсон, почти физически чувствуя, как между компаньонами назревал конфликт и неминуема ссора.

— Как обычно, мелет какую-то ерунду, — всплеснул руками Локи. — Давай будем завтракать, ты, должно быть, голоден.

— Боишься признаться ему в своих чувствах, — смакуя каждое слово, продолжал настаивать на своём наглый кот. — Он не так глуп и твердолоб, как кажется на первый взгляд. Может, стоит открыться.

— Заткнись, — процедил Лафейсон. — Довольно твоей болтовни.

Тор старался не подавать вида, что ход беседы ему был ясен, но отчего-то сердце в груди затрепетало. Неужто Локи влюбился? Правда? Такое было возможно? А можно ли в него вообще было влюбиться, в человека, который по своему скудоумию дважды хотел убить колдуна? Дважды он был помилован самим Локи, чего-то всё это да стоило.

— Тебе помочь? — мягко поинтересовался Одинсон.

Колдун отрицательно покачал головой, жестом руки пригласил сесть за стол и не мешать. Поведение Локи, его жесты и недовольные взгляды в сторону кота говорили о нервозности и, судя по всему, нежелании признавать чужую правоту. Кот выдержал паузу и снова заговорил:

— Мы снова пустимся в дорогу на поиски нового дома в глуши?

Лафейсон глубоко вздохнул, поставил перед Тором порцию каши, положил себе, но за стол так и не сел, он всё ещё чувствовал себя всё равно что оскорблённым. Кто дал Эросу право думать, что он хоть сколько-то знал его, понимал его чувства? Локи раздражали речи кота, тем более что он был прав, и его поведение в большей степени подтверждало, чем опровергало правоту несносного эгоиста.

— Нет, — сказано было твёрдо. — Мы останемся здесь.

Одинсон поднял на колдуна глаза, Локи ответил прямым взглядом.

— Я думал, после того, как нас тут нашли, — Тор махнул в сторону окна рукой, — и Фенрир полакомился гостями, их станут искать, не исключено, что они не одни.

— Это значит лишь то, что Фенрир не станет теперь подолгу голодать, — самодовольно ответил Локи. — Эрос, иди, ешь.

Колдун меланхолично отодвинул тарелку, а кот тут как тут подскочил на стол и принялся уплетать кашу, щурясь от удовольствия. Одинсон определённо не мог упрекнуть зверя в том, что тот с таким аппетитом поглощал угощение. Охотник ещё не успел толком привыкнуть к вкусной, хоть и простой еде. Он ел с большим удовольствием, наслаждаясь вкусом. Локи же отошёл в сторону и уселся на лавку у окна, поглядывая на улицу. Казалось, он был только рад, что Эрос занял свой рот едой и больше не бросался обличающими речами.

Решение остаться могло не самым лучшим образом повлиять на жизнь в этой избе и на соседство с Тором в частности. Но бежать из раза в раз становилось всё сложнее. Лафейсон не успевал прижиться на одном месте, как приходилось спешно бросать свой дом и бежать в надежде на спокойное существование. Может, пришло время заявить о себе, дать людям понять, что к нему лучше было не соваться? Единственный выход Локи видел в том, чтобы внушить людям ужас. Пускай знают: встреча с ним — верная гибель. Пускай слухи дойдут до святого ордена — ну, отправят они сюда своих охотников Фенриру на потеху.

Локи углубился в свои мысли, проигрывая возможные ситуации, и не заметил, как Тор присел рядом, даже вздрогнул, когда на его колено легла широкая ладонь охотника.

— Локи, ты бы поел.

Лафейсон опомнился, покачал головой, то ли имея в виду, что не хотел есть, то ли отрицая какие-то свои думы и размышления по поводу принятого решения.

— Аппетит пропал, — честно ответил Локи. — Хочу помыться, надо баню затопить.

— Я натаскаю воды, — тут же предложил охотник и, не успел Локи открыть рот, возражая, продолжил: — Не спорь, ладно? Мы теперь вдвоём, тебе не надо всё брать на себя.

— Тор, я… насчёт утра.

— Не надо ничего говорить, — Одинсон поднялся со скамьи и сделал решительный выпад, пусть это будет неожиданностью для соседа: — Я сам полез к тебе, я не жалею, если что, но больше так делать не стану. Договорились? Я ведь не дурак, вижу, что тебе одиноко, но я не тот, кто тебе нужен.

Локи заторможено кивнул, соглашаясь, хотя внутри всё бунтовало, но внешне Лафейсон этого не выдал. Эрос больше не заговаривал, наверное, не хотел сейчас встревать, но Тор отлично понимал, что кот куда лучше колдуна чувствовал, что было необходимо компаньону. Одинсон осознавал: не первый и не последний раз они ходили по тонкому льду, то приближались друг к другу, то скользили в противоположном направлении. Возможно, сейчас ещё не время было ломать этот лёд и бросаться в пучину. Локи ему не доверял, и, наверное, он был прав: слишком импульсивен и непредсказуем был Тор в своих действиях, осторожный чернокнижник всё ещё ожидал подвоха, вспышек ярости или обвинений. Чтобы добиться расположения, Одинсон должен был показать, что заслуживал доверия, что серьёзно относился к Локи, ко всей этой ситуации, в которой они оказались, и ещё к своим непослушным козлам.

***

Тор размёл дорожку до бани и к колодцу, натаскал воды. Локи тем временем отправился в деревню, купил продукты, вернулся и засел в избе. Одинсон принёс питьевой воды в избу. Локи лишь оглянулся на него и мягко улыбнулся. Казалось, все утренние происшествия забылись, словно и не было. Сумбурный день склонялся к вечеру.

Занимаясь обыденными для жителя деревни делами, Тор вдруг начал понимать прелесть жизни вдали от людей, городов, проклятого ордена, охотников и адептов. Одинсон принял решение называть всё своими именами: адепты для него определились как люди с некоторыми способностями, а колдуны — что ж, о них он ничего не знал. Да, Локи был самым настоящим колдуном, если за этим определением скрывалось бессмертие и всеобъемлющая власть над сущим, а также наличие приближённых существ. Тогда, правда, Тор и сам в некоторой степени был колдуном, если у него имелось и то, и другое. Что с этим делать, он пока толком и не знал, но, опять же, Локи был прав: нужно было учиться управляться с козлами. Одинсон словно пересёк невидимую черту между миром обычным и колдовским, шагнуть обратно он уже не мог, оставалось идти вперёд. Но уж если идти этой дорогой, то рука об руку с Локи.