– О, спасибо, – произнесла она так, словно думала о чем-то другом, когда Кристофер свалил сверток с книгами ей на шаль. – Мне нечего дать взамен.

– Я всё еще плачу за Трогмортена, – ответил Кристофер.

– Он настолько ценный? – безучастно спросила Богиня.

Медленно и безжизненно она начала сдирать чары с книг. Кристофер с интересом заметил, что у нее с их разрыванием возникло не больше проблем, чем у него. Быть Живой Ашет явно означало обладать сильной магией.

– Похоже, хорошие книги, – вежливо произнесла Богиня. – Я прочитаю их… Когда смогу сосредоточиться.

– Ты заболела? – спросил Кристофер. – Чем?

– Это не микробы, – слабо ответила Богиня. – Это Празднество. Оно было три дня назад. Ты знаешь, что это единственный день в году, когда я выхожу наружу? После многих месяцев тишины и темноты в Храме я внезапно оказываюсь на солнце – еду в повозке, одетая в громадные тяжелые одеяния, увешанная драгоценностями, с раскрашенным лицом. Все вокруг кричат. И прыгают на повозку, пытаясь прикоснуться ко мне – знаешь, на удачу, будто я не человек, – по ее лицу медленно потекли слезы. – Думаю, они не замечают, что я живая. И так продолжается весь день: крики, и солнце, и руки, хлопающие по мне, пока я вся не покроюсь синяками, – слезы потекли быстрее. – Когда я была маленькой, это было волнующе. Но теперь – просто отвратительно.

Белая кошка Богини вбежала в комнату и собственнически запрыгнула ей на колени. Богиня слабо погладила ее. «Совсем как Трогмортен сидел на моей кровати», – подумал Кристофер. Храмовые кошки знают, когда их люди расстроены. Он подумал, что благодаря собственным недавним ощущениям от города отчасти может понять, как Богиня чувствовала себя во время Празднества.

– Думаю, это оттого, что я всё время заперта здесь, и вдруг оказываюсь снаружи, – объяснила Богиня, гладя Бети.

Кристофер собирался спросить, не проклятие ли Ашет постоянно убивает его, но понял, что сейчас не время. Богиню необходимо было отвлечь от мыслей об Ашет. Он сел на плитки рядом с ее подушками.

– Знаешь, ты очень умная – сразу поняла, что серебро не дает мне творить магию, – сказал он. – Я сам об этом не знал, пока папа не отвел меня к доктору Посану.

И он рассказал ей о чарах левитации.

Богиня улыбнулась. Когда он рассказал ей про старую миссис Посан и ночной горшок, она повернула к нему голову и почти засмеялась. Это настолько явно пошло ей на пользу, что он продолжил и рассказал о Замке и Габриэле де Витте, сумев даже это представить забавным. Когда он рассказывал ей, как продолжает видеть львиную лапу, она уже ухохатывалась.

– Ну, какой ты глупый! – хихикнула она. – Когда я чего-то не могу сделать для матушки Праудфут, я просто притворяюсь, что могу. Просто скажи, что ты видишь руку. Он поверит тебе.

– Мне такое никогда в голову не приходило, – признал Кристофер.

– Нет, ты слишком честный, – Богиня пристальнее посмотрела на него. – Серебро принуждает тебя говорить правду. Я вижу, благодаря Дару Ашет. Вот ты и привык никогда не лгать, – упоминание об Ашет отрезвило ее, и она серьезно произнесла: – Спасибо, что рассказал мне о себе. Думаю, у тебя отвратительная жизнь – еще хуже, чем моя! – и она вдруг снова заплакала. – Мы оба нужны людям только ради пользы, которую они могут из нас извлечь! – прорыдала она. – Ты – из-за своих девяти жизней, а я – из-за свойств моей Богини. И мы оба пойманы, застряли и оказались в ловушке жизни, в которой будущее полностью распланировано другими – словно длинный-длинный туннель без выхода!

Кристофер был слегка ошарашен тем, как она всё представила, хотя злость из-за того, что его принуждают быть следующим Крестоманси, несомненно заставляла его большую часть времени чувствовать себя в ловушке. Но он видел, что Богиня говорит в основном о себе.

– Ты перестанешь быть Живой Ашет, когда вырастешь, – заметил он.

– О, я так хочу перестать! – прорыдала Богиня. – Я хочу перестать ею быть сейчас же! Я хочу отправиться в школу, как Милли в книгах про Милли. Я хочу делать домашку, есть сытную еду, учить французский, играть в хоккей и писать строчки…

– Тебе бы не понравилось писать строчки, – сказал Кристофер, обеспокоенный тем, какой эмоциональной она становится. – Честно, не понравилось бы.

– Нет, я хочу! – закричала Богиня. – Я хочу дерзить старостам, и жульничать на контрольных по географии, и ябедничать на подруг! Я хочу быть плохой, так же как и хорошей! Я хочу пойти в школу и быть плохой, слышишь!

К этому моменту она уже стояла на подушках на коленях, слезы лились с ее лица на шерсть белой кошки, и она производила больше шума, чем Трогмортен, когда Кристофер несся через Храм, таща его в корзине. Неудивительно, что из других комнат прибежал кто-то в сандалиях, торопясь и спотыкаясь, зовя задыхающимся голосом:

– Богиня, дорогая! Богиня! Что случилось, милая?

Кристофер крутанулся и нырнул сквозь ближайшую стену, не утруждаясь сначала встать. Он вылетел лицом вниз в жаркий двор, полный кошек. Там он вскочил и понесся к наружной стене. И не переставал бежать, пока не добрался до городских ворот. «Девчонки! – подумал он. – Они и правда Абсолютная Загадка. Подумать только – хотеть писать строчки!»

Тем не менее, поднимаясь по лощине и карабкаясь через Место Между, Кристофер поймал себя на том, что серьезно размышляет о некоторых словах Богини. Его жизнь в самом деле казалась длинным туннелем, спланированным кем-то другим. И причина, по которой он так ненавидел всех в Замке, заключалась в том, что он был для них лишь Вещью – полезной Вещью с девятью жизнями, которая однажды будет слеплена в следующего Крестоманси. Он подумал, что скажет об этом Такрою. Такрой поймет. Завтра – четверг, и он сможет увидеть Такроя. Никогда еще Кристофер не ждал четверга с таким нетерпением.

И теперь он знал, как притвориться, будто овладел колдовским зрением. На следующий день, когда Флавиан протянул к нему львиную лапу, Кристофер сказал:

– Это ваша рука. Теперь я вижу.

Флавиан пришел в восторг:

– Значит, завтра мы отправимся на чудесную долгую прогулку.

Кристофер не был полностью уверен, что так уж ждет ее. Однако он едва мог дождаться встречи с Такроем. Такрой был единственным из всех, кого он знал, кто не обращался с ним как с полезной Вещью. Кристофер выбрался из кровати чуть ли не сразу же, как лег в нее, и промчался сквозь щель в чарах, надеясь, что Такрой поймет и придет пораньше.

Такрой стоял там, прислонившись к утесу в конце лощины, скрестив руки на груди и выглядя смирившимся с долгим ожиданием.

– Привет! – произнес он таким тоном, словно был удивлен видеть Кристофера.

Кристофер понял, что излить свои проблемы Такрою будет не так просто, как он думал, но лучезарно улыбнулся ему, начав натягивать свою одежду.

– Здорово снова тебя видеть, – сказал он. – Мне столько всего надо тебе рассказать. Куда мы пойдем сегодня?

– Безлошадная повозка ждет в Восьмой серии, – осторожно произнес Такрой. – Ты уверен, что хочешь пойти?

– Конечно, – ответил Кристофер, застегивая ремень.

– Ты прекрасно можешь рассказать мне свои новости и здесь, – сказал Такрой.

Это обескураживало. Кристофер поднял взгляд и заметил, что Такрой необычно серьезен. Его глаза были окружены морщинками, но не улыбались. И из-за этого ужасно неловко было начинать о чем-то рассказывать.

– В чем дело? – спросил Кристофер.

Такрой пожал плечами:

– Ну, для начала: в последний раз, когда я тебя видел, твоя голова была разбита в…

Кристофер забыл об этом:

– О, я так и не поблагодарил тебя за то, что ты принес меня сюда!

– Не бери в голову. Хотя, должен признать, это было самое тяжелое из всего, чем я когда-либо занимался – поддерживать себя достаточно плотным, чтобы провести повозку через междумирье, и тащить тебя сюда. И я всё время думал, зачем я это делаю. На мой взгляд, ты был совершенно мертв.