— Тебя это не забавляет? — слышит голос Питера рядом с собой, вновь тяжело вздохнув.

— Не особо, — ей просто лень препираться, лишь поэтому переходит в тень платформы, останавливаясь у стены и опираясь на неё.

— Меня лично буквально чуть-чуть, — усмехается парень, становясь рядом с ней. Плечом прижимается к прохладному камню, наблюдая за дочерью Аида, что задумчиво смотрит куда-то вдаль, будто сквозь все поезда и стены здесь.

— Где бы ты хотел сейчас оказаться? — спрашивает она внезапно, поворачиваясь к нему.

— Где-то однозначно далеко от Небраски, может на севере. А то что-то жарко здесь, — хмыкает, видя, что девушка всё так же хмуро и отрешенно смотрит вокруг. Стивенс всё же почему-то наивно продолжает, будто бы желая вытянуть её из состояния апатии:

— А ты? Где бы ты сейчас хотела оказаться вместо душного Линкольна? — сначала дочь Аида ровным счётом ничего не говорит, будто бы не заметив вопроса. А затем Питер слышит тихий, будто бы шелестящий голос:

— Далеко отсюда, в прохладном месте, в полной тишине, где нет таких проблем. Где нету проблем Лили с биполяркой, где нам не надо ехать неизвестно куда и волноваться, что завтра какая-то дрянь типа той медузы-горгоны или ветряного монстра насквозь проткнёт мой живот, — она усмехается, выдохнув.

Питер кивает, кривя рот. Потирает ладони, оглядываясь по сторонам.

— Тебя никак не волнует биполярка Лили? — спрашивает Мари устало, так и не глядя на сына Гермеса. Тот пожимает плечами:

— Это видно и вначале было. Резкая смена настроения, фанатичные идеи. Просто сам факт того, что что-то не так. По меньшей мере пять человек из тысячи больны биполяркой, поэтому это — банальная закономерность, что рано или поздно тебе встретится кто-то необычный, — он вздыхает, печально улыбнувшись.

— Ты оптимист, — внезапно произносит Мари, переводя взгляд внимательных зелёных глаз.

— А ты всё упорно усложняешь, и сегодня, похоже, день очевидных фактов, что мы открываем о друг друге, — он подходит чуть ближе, замечая, как девушка чуть отступает назад, от него.

— Я реалистка, — фыркает, закатив глаза.

Разговор заканчивается. Питер смиренно складывает руки на груди, отслеживая, на что она смотрит.

И будто в пустоту, видимую только ей.

А Стивенс понимает, что у некоторых в их компании могут быть секреты посерьёзней, чем болезнь Лили, или даже чем его собственные тайны.

***

Мари восемь и она уже ощущает себя взрослой.

Она точно помнит весь тот роковой день, что случился полгода назад. Помнит, как медленно выходила из дому, прощаясь с приёмными родителями.

Помнит, как неспеша зашла в класс, привычно улыбнувшись некоторым одноклассникам.

После урока её задерживает учитель, мило улыбнувшись девочке, что уже неуверенно косится на дверь наружу, желая лишь побыстрее уйти отсюда. А он всё убеждает, что им надо поговорить об её успеваемости, хоть та и идеальна.

Мари нервно моргает, тяжело дыша.

Учитель резко сбрасывает её цветной рюкзак с парты, растягивая губы в улыбке.

Вуд испуганно отскакивает назад, тихо вскрикнув.

А затем её резко хватают за запястья, тяня к себе.

Она визжит, но за стеной — школьный коридор, что и так полон всяких криков и разговоров.

Её не слышат, даже когда Мари переходит на визг, когда учитель резко рвёт белую блузку на её груди.

Глаза мужчины горят, а из глаз девочки всё текут и текут слёзы.

Она набирает как можно больше воздуха в лёгкие, а затем кричит, уже чувствуя, как ненормальный напротив неё рывком садит её на парту.

Ей страшно и она совсем не понимает, что происходит.

Но тот случай, слава Богам, ничем не заканчивается: дверь в класс открывается, когда молодая женщина, школьный психолог, заглядывает внутрь, тут же оробело вскрикивая.

Но Мари на всю жизнь запоминает резкие прикосновения вспотевших рук мужчины к её коже. И после этого избегает физического контакта с людьми, всё ещё в глубине души чувствуя страх.

Мари двенадцать и она скептично смотрит на группу школьников на два класса старше неё.

Её лучшая подруга заболела, поэтому приходится сталкиваться с одиночеством. Приходится мирно выживать и пытаться вписываться в социум.

А это не так уж и легко, особенно если общество не горит желанием принимать тебя к себе.

Иллюзорный мирок ребёнка рушится стабильно и планомерно.

Толчок в спину и последующее резкое падение на пол.

Она поднимает зелёные глаза на блондинку из той группы.

— Почему ты здесь, м, малолетка? Моя сестра в твоём классе, говорит, что ты дикая заучка и упорно не даёшь ей списать, — а старшая всё наступает, заставляя Вуд начать ползти назад, испуганно глядя на обидчицу.

Затем она пытается убежать, но никак: как минимум пятеро школьников окружают её, обзывая, и не давая уйти. Глаза девочки с разноцветным рюкзаком горят испугом, но тем плевать.

Ей больно достаётся в тот день, отчего последующие четверть часа она плачет, забившись в туалетную кабинку девчачьего туалета.

О том инциденте узнаёт лишь Макс, увидев большой синяк на её ключице.

Но с того дня она больше не ходит одна по пустынным коридорам.

Больше не заглядывается на людей, привлекая большое внимание.

Она попросту забывает, как быть ребёнком. Впрочем, как и быть совсем беззащитной.

Мари четырнадцать и она уже старается выражать как можно меньше эмоций.

Она спокойно воспринимает всё, но после одного случая ещё долго плачет у себя в комнате, заперев дверь.

Ей хватает лишь ещё одного случая, чтобы совсем потерять желание общаться с людьми.

На улице, что уже погрузилась во мрак, она замечает подозрительного типа.

И из-за этого нервно ускоряет шаг, попутно иногда оглядываясь.

Но тот всё не отстаёт, следуя за ней.

Она петляет по улицам, но все кафе закрыты.

Хренов праздник, но плевать.

В какой-то момент она просто срывается на бег.

И резко бежит через дорогу, слыша оглушающие сигналы машин, а затем странный грохот.

Оглядываясь, видит лишь медленно бьющегося об лобовое стекло желтого такси того подозрительного мужчину.

Стекло разбивается вдребезги, но издалека Мари видит что-то тёмное и жидкое, растекающееся на капоте машины, пестрее кровавым оттенком.

И он эта бежит, не оборачиваясь. Забегает в дом, тяжело дыша, но затем тут же заскакивает в свою комнату, запираясь.

Медленно съезжает по поверхности двери вниз, оседая на пол.

А затем тихо душит рыдания и хрипы, что вырываются из собственного горла.

И тихо всхлипывает, чувствуя, как внутреннюю дамбу прорывает.

Мари — сломанный несколько раз в жизни человек.

Девушка, никогда не имевшая свою семью, никогда не знавшая ни настоящую мать, ни отца.

Не бывшая любимой по-настоящему на протяжении долгих лет.

Вуд была добрым ребёнком с открытым сердцем и эмоциями, что всегда мог увидеть любой.

Но жизнь предпочла плохие обстоятельства, вместо хороших, чтобы поменять полукровку.

Те, что сломали её. Те, что в какой-то момент вдребезги разбили её ранее ясную душонку, что теперь стала чуть тёмной.

И есть ли всё ещё у кого-то вопрос, почему она так закрыта в себе порой?

***

Лео тяжело сглатывает, замечая резкий взгляд ди Анджело, стоящего рядом с ним, направленный в сторону Питера, что как раз находится рядом с Мари.

— Брось, они же не дети, — усмехается сын Гефеста.

— Плевать, но ему всё же не стоит постоянно приставать к ней, — хмуро отвечает Нико, прищурив глаза.

— Перестань уже чрезмерно опекать свою объявившуюся младшую сестрёнку, — Вальдес складывает руки на груди, оглядывая вокзал.

Полдень. И ждать им вплоть до десяти вечера, как назло.

— Я не опекаю её, я просто пытаюсь намекнуть, что она может прекрасно постоять за себя.

— В смысле? — удивлённо поворачивается Лео, чувствуя тёплые лучи солнца на коже. Ди Анджело тихо продолжает:

— Когда она по-настоящему разозлится, то, уверен, может возникнуть та же ситуация, что и со мной. Тёмной энергии внутри неё может оказаться очень много, дети Аида — далеко не пустышки, как я понял, — ди Анджело откидывает чёлку с глаз.