Книга Эмиля Гермера называется скромнее – просто «Лоскутки детства». Но «одеяло» сшилось из них довольно яркое, приковывающее внимание. Это, я бы сказал, наглядное пособие по нашей истории. По той истории, которую мы с ним прожили (мы с Эмилем почти ровесники). И что приятно – это не монументальная история, которой мы пресытились еще в школе (в большой степени искаженная)… Это – история действительной, реально прожитой нами жизни, «дворовая правда», правда дворов, лестниц, коммунальных квартир и их обитателей. Как ни странно – свидетельств реальной жизни этой эпохи (сороковые – двухтысячные) на удивление мало. Гораздо больше про Древний Рим. А про нас… Про сражения – да, про блокаду – да, но вот про нас, «пронзивших восемь десятков лет», не попавших по возрасту на войну, спасенных от блокады и вернувшихся в наш город – реальных свидетельств крайне мало… тут я испытываю жажду – и автор эту мою жажду полностью утолил. Таких доскональных воспоминаний, как у автора этой книги, не вспомню. И что вызывает самые лучшие чувства при прочтении – воспоминания эти не политизированы, не «морализированы», но и не демонизированы – дышишь подлинным воздухом той жизни, которая почти и не засвидетельствована никем, тем более – так скрупулезно, как в этой книге. И хотя та жизнь по трудностям и опасностям превосходит теперешнюю – именно это и привлекает при чтении.

Автор показал себя настоящим писателем – он умело монтирует «лоскутки», и там, где внимание может ослабеть – добавляет «перцу», озорства, неповторимой экзотики тех лет. Уверен, что книга прочтется с неослабевающим интересом – я прочел ее фактически не отрываясь.

О названии – «Лоскутки детства». Многие доморощенные критики из числа так называемых приятелей, которым я доверительно сообщил название этого, весьма зна́чимого для меня труда, поторопились сразу же обозвать его (название) кто претенциозным, а кто и избитым (хотя где они встречали подобное – не знаю). Но Бог с ними, с критиками, – у нас уже давно на каждого читателя приходится сотня пишущих, а на каждого пишущего – сплошные критики. А вот просто читатель стал явлением редким (за исключением конечно читателей детективов, боевиков, фэнтэзи и сентиментальных дамских романов). И его, читателя, пожалуй, уже пора заносить в «красную книгу». Или, по меньшей мере, писать это слово с заглавной буквы.

Особенно трудно создавать нечто автобиографическое, поскольку три четверти всех начинающих авторов выбирают почему-то именно этот жанр. Конкурс получается сумасшедший. И так неохота встраиваться в эту толпу соискателей успеха, а приходится – ведь я вынашивал и рожал этот текст не один год. Именно этот. И вдруг отказаться от него по причине банальности выбранного жанра?

Конечно, значительно больше гарантия успеха у мемуаров уже известного писателя, написанных на закате дней. Но есть и обратные примеры – Лев Толстой, Аксаков, Горький и т. д., начинавшие в литературе со своего детства. Так что дело явно не в том когда писать мемуары, а как!

Лично мне очень импонирует утверждение А. П. Чехова, что он может сделать интересный рассказ, взяв в качестве объекта для творчества что угодно, хоть чернильницу. В нем я вижу уверенность не только в собственном таланте, но и уважение к таланту Мастера вообще. Мастера, способного увлекательно написать на любую тему.

Исключительно точно совпадают мои ощущения при написании этих мемуаров и со словами нашего выдающегося беллетриста и мемуариста Юрия Нагибина:

Поэтому мне так обидно слышать советы, периодически поступающие от одного умного человека и талантливого писателя, который, выслушав очередной сюжет из этой повести, советует добавить то там, то тут остроты и драматизма, – то есть то, чего не было. Забывает он что ли каждый раз основной посыл данной вещи, который я неоднократно пытался до него донести?

Правильно сказал всем известный «…лучший, талантливейший поэт советской эпохи»: «Мало ли, что можно в книжке намолоть!» Действительно, намолоть можно много и разного – сколько развелось этих «мельников», уму непостижимо! А вот сермяжной правде, которая где-то сочнее, а где-то, увы, преснее (но зато Правда), – ей, по-моему, совсем другая цена. Особенно в биографическом романе, в интерьере ох какой непростой эпохи!

Но, конечно, при этом никто не отменял и «читабельность» написанного. В этом и весь фокус: написать правду, но живо и увлекательно. Еще одна цитата: «Увлекательность – вежливость писателя». Жаль, не помню кто сказал. Но точно помню – кто-то из весьма выдающихся.

Так почему все-таки «Лоскутки детства»? Лоскуток, как известно, маленький обрезок ткани, часто цветной, сам по себе абсолютно ничего не представляющий. Но будучи подобраны определенным образом и сшиты между собой, лоскутки могут стать очень красивой и самобытной вещью – наволочкой, ковриком, и даже скатертью или покрывалом. Так и воспоминания, – будучи сшиты из отдельных эпизодов, они могут дать талантливую, увлекательную картину чего угодно: эпохи, куска истории целой страны, но также и жизни (или ее части) обычного человека. Что, кстати, тоже может оказаться небезынтересным… А может стать свидетельством беспомощности «портного», взявшегося за эту, только на вид простую работу.

Вообще-то, по сути, любые интересные и сколько-нибудь яркие воспоминания – это, прежде всего, соединение отдельных лоскутков, отдельных эпизодов жизни в одну неразрывную ткань, и гораздо реже – последовательное во времени, скрупулезное жизнеописание. Вряд ли след в мемуарной литературе и душе читателя оставят тексты, авторы которых боятся упустить малейшую деталь своей «бесценной для потомков» жизни.

Но может быть я неправ, поскольку вот фрагмент из дневника Чехова: – «Сегодня утром был дождь. Хорошо позавтракал, а потом ходил гулять. После обеда вздремнул, а вечером пошли встречать Леку…». – Чехова! Не какого-нибудь там…

Ладно, Читатель. Извини за мистификацию. Правда, я тебе не лгу, что это – Чехов. Но это не из дневника нашего великого беллетриста и драматурга А. П. Чехова, а его отца, Павла Васильевича. Не имея ничего против этого милого человека, принявшего некоторое участие в появлении на свет нашей национальной гордости, тем не менее, по-моему, можно определенно утверждать, что литературный талант сыну достался явно не от отца.