Сын вождя недружелюбно покосился на меня. В его глазах читалось презрение. Он смотрел на меня, как на труса. Мне уже было все равно. Раньше я бы, не раздумывая, согласился и сделал бы все, чтобы дикари не думали обо мне плохо. Но тот случай с забитым насмерть пареньком многое изменил. Тело его, кстати, со временем унесли подальше от лагеря и кинули где-то в прерии, ибо смрад стоял невыносимый.
Так вот, в полдень неутомимые воины-кочевники, покорявшие всю необозримую ширь Великих Равнин, померились силами с землепашцами, предпочитавшими оседлый образ жизни бесконечным скачкам и переездам.
День стоял жаркий. Я влез на вершину высокого кедра и оттуда наблюдал всю картину боя. Надо было видеть, как плелись айнаи в сторону лагеря кайовов. Их было всего около семидесяти воинов. Некоторые, гордо задрав головы, восседали на коротконогих уродливых лошаденках, над которыми богатые племена посмеивались, но большинство двигалось пешком. Те, что сидели на лошадях, вели себя так, будто никогда этих животных не видели и даже не пробовали их объездить. Одного из их воинов, видимо, вождя, попеременно косило то в одну, то в другую сторону. Он изо всех сил пытался держаться ровно, но справлялся с этой задачей неважно. Зато он пытался произвести впечатление свирепого гордого и непобедимого воителя. Пешие же индейцы, в большинстве своем, всем своим видом выражали полную рассеяность. Они будто бы не понимали, зачем их сюда выволокли и что сейчас будет происходить.
Другое дело кайова. Эти люди жили войной. Руки их никогда не касались орудий труда, а только резали на куски врагов. Перекрашенные в устрашающий боевой окрас из желтого, красного и черного цветов, сжимающие в руках длинные разрисованные различными узорами копья, они уверенно двигались на встречу жалкому противнику. Что-что, а вот убивать эти дикари умели лучше всех. Кто-то считает, что команчи убили наибольшее количество американцев. Ерунда. На самом деле, кайова лишили жизней добрую половину славных предков нашей нации, некогда потом и кровью, в ужасных страданиях заселявших неосвоенный край. По несправедливому решению рока слава отошла к их более известным собратьям.
Вся прерия внимала могучему военному пению. Какое-то время краснокожие словно соревновались между собой, используя свои вокальные умения. Песнь кочевников, сулящая смерть проигравшим и славу победителям, ясное дело, звучала громче и в разы уверенней. Их противников это, к слову, очень раздражало, что было заметно по их поведению. Айнаи насупились, покрепче сжали копья и луки, и с боевым кличем ринулись в атаку. Их клич почему-то напомнил мне жалкое завывание, когда я услышал душераздирающий и по-настоящему вселяющий ужас вопль моих угнетателей. Несмотря на все усилия землепашцев, кайова нисколько не испугались. Дождавшись удобного момента, когда враг подберется ближе, они приступили к хладнокровному его уничтожению. Пять воинов вражьего племени пали замертво в первые секунды схватки, еще двоих сразил Маленький Жеребенок, мастерски используя свой лук. Меткости ему было не занимать. Враги приблизились и стали набрасываться на всадников, пытаясь сбрасывать их с лошадей. Некоторым это удавалось, но большую часть нападающих попросту отстреливали, как брехливых псов. Я заметил, что один из айнаев кинулся на вождя, который тоже участвовал в сражении. Атакующий был крепким малым, но Высокому Утесу, похоже, было плевать. Тыльной стороной своего томагавка он ударил противника в живот, тот упал наземь, но снова поднялся и едва не прикончил вождя, махнув палицей прямо у него перед носом. Вождь ловко увернулся и резким ударом топора раскроил сопернику череп. Радостно воскликнув, он сунул томагавк за пояс и слез с лошади. Вынув нож, он снял скальп с поверженного врага, сделав изящное круговое движение лезвием по лбу мертвеца. Он проделал это с полным спокойствием, прямо в гуще боя, словно яростной схватки и вовсе не было. С одной стороны, это можно объяснить тем, что оседлых индейцев никто не боялся, с другой, чтобы совершать такие бесбашеные поступки нужно обладать недюжинным бесстрашием. Высокий Утес не переставал удивлять. Вроде бы был мудрецом, но в бою совершал всякие глупости прямо-таки с юношеским азартом.
Очень скоро с айнаями было покончено. Выжившие с позором спасались бегством. Их предводитель, то и дело с ужасом оборачивавшийся назад и осматривавшийся по сторонам, улепетывал быстрее всех на своем низкорослом пони. Все это сопровождалось дружным хохотом триумфаторов. Короче, потерпевшие сокрушительное поражение горе индейцы в очередной раз доказали, что владеть табуном прекрасных скакунов не в состоянии, и что лучше бы им продолжать выращивать кукурузу. Насколько помню, они больше не совались в подобные набеги. Говорят, с оседлыми племенами никто не сравнится по части обороны своих владений. Что ж, возможно так оно и есть. Я, во всяком случае, ни о чем подобном не ведаю. Зато мне достоверно известно, что налетчики из них - никудышные. Чтобы прийти к такому выводу, достаточно просто посмотреть на то, как они вели себя при наступлении. Двигались гурьбой, как стадо баранов. Не то кайова, или команчи. Понятно, что о настоящем боевом построении они не имеют ни малейшего понятия. Но, все же, действуют в бою слаженно и дисциплинировано, как воины, а не огородники.
Прошло еще около трех недель после этого столкновения. Высокий Утес собрал военный совет в своем типи, на который собрались все предводители боевых отрядов. От одного из них Маленький Жеребенок узнал, что было принято решение покинуть восточные земли и двигаться к реке Колорадо, в центральный Техас, на ежегодную церемонию Танца Солнца. Он передал мне эти сведения, очевидно, не зная чем заняться. Уже очень долгое время он со мной не разговаривал, и сообщил мне эту новость явно без всякого удовольствия. Весть о том, что кайова собираются идти в сторону славной реки Колорадо, вселила в меня надежду. В то время многие белые поселенцы селились именно там, а близость цивилизации не могла не радовать. Хотя я понимал, что освободиться из этого "неофициального" плена мне вряд ли удастся.
Мы, не мешкая, собрались и покинули берега Нечес. Я заметил, что вождь и его сын посматривают на меня неодобрительно, даже с некоторой долей злобы. Остальные члены племени, впрочем, тоже не были довольны тем, что я бездейственно сидел на дереве, когда другие проливали кровь. Я и раньше не мог похвастать многочисленностью друзей среди кайовов, но теперь недругов стало намного больше, чем раньше. Те дикари, что доселе относились ко мне с равнодушием, теперь сменили свою позицию и стали откровенно меня ненавидеть. Во время этого путешествия одна старуха подошла ко мне и несколько раз больно ударила палкой по ноге. Я сидел на лошади, а бить всадника у дикарей считается жестоким оскорблением. В мою сторону сразу обернулось несколько человек. Они смотрели на меня, как на недочеловека. Я стал ощущать, что Маленький Жеребенок тоже постепенно начинает испытывать ко мне ненависть. Изо всех сил пытался я не обращать на это внимания, но страх перед вероятным возвращением в прежнее положение раба, ничего не стоящего, посещал меня с каждым днем все чаще.
По пути нам встретилась небольшая группка бедняков из племен нече и анадарко. Оспа, некогда завезенная в эти земли испанскими и французскими миссионерами, и затем удачно распространившаяся многие годы, изрядно их потрепала. Вид этих несчастных вселял дикий ужас. Лица - в язвах, на руках и ногах - куча лопающихся смердящих волдырей. Кайова не проявляли к ним сочувствия. То, что эти пропащие люди являлись представителями конфедерации кэддо, на руку им, конечно, тоже не играло. Воины прогнали их колющими ударами копий, непрестанно ругаясь при этом, одного даже убили. Забавно.... Ведь именно от кэддоанского слова Taysha (друг) Техас получил свое название. На необъятных просторах этой земли к людям, от чьего языка получила она свое название, дикари, чья родина была расположена чуть севернее, относились, как к скоту. И они, как прокаженные у стен Иерусалима, скитались в поисках пропитания.
