– Цыц! Попробуй только пикнуть! Убью! – и твердая рука зажала мне рот.

А когда я почувствовала подол платья на голове и шершавые, словно кора дерева, пальцы у себя в трусах, я отчаянно не то закричала, не то подумала: «Нхо-а-э! Нхо-а-э!!»

   12

Семен в этот вечер не торопился домой. Усталость, накопившаяся за многие годы ненормированной работы, почему-то именно сегодня дала о себе знать вдруг навалившейся, словно гора на плечи, депрессией. Но будучи человеком от природы оптимистичным и доброжелательным, Семен решил прогуляться, чтобы весенний ветерок развеял непрошенную тоску и помог снова увидеть в его, Семена, жизни нечто пусть не прекрасное, но приятное.

   Он шел по улице, переводя взгляд с молодой свежей травы на газонах на зеленые, напоминающие звериные лапки листья каштанов, стараясь избавиться от навязчивых безрадостных мыслей.

   Собственно, а чему радоваться? Тому, что жизнь напоминает бег по заколдованному кругу – весна, лето, осень, зима, весна…

   Сколько их, таких кругов, было? Сорок? Сорок …

   Уже сорок.... А ничего значительного, по-настоящему

   ценного, ни-че-го!

Дети… дети? Ну и что? Какая в этом особенная заслуга? Дети есть у всех, или почти у всех. Разве только в этом миссия человеческая: воспроизвести себе подобных? Да какая миссия, Семен?! Какая у тебя может быть миссия? У обыкновенного маленького серого еврея? Семен! Семен, Семен…

А чего ж тебе надо? Чего тебе неймется? Посмотри вокруг – все живут так! Вон твой начальник Гольдман, не скажешь, что придурок, похоже, всем доволен. Огорчение у него вызывает только мысль, что какой-нибудь прощелыга может подвинуть его с тепленького насиженного места. А это очень может быть. Еврей у руководства – это, мягко говоря, подозрительно! Хе-хе… если ты еврей, то сиди и не высовывайся, а то засунут глубже, чем сидишь! Так что в этом смысле мне повезло больше, чем Гольдману… я сижу глубже некуда… ой, Семен! Ну что ты, в самом деле? Что тебя, в конце концов, не устраивает? То, что в твоей жизни все очевидно и предсказуемо? Так может, это счастье? Завтра будет то же, что и сегодня, а послезавтра, то же, что и завтра… если, конечно, мир не перевернется… Держи хвост пистолетом, а нос по ветру!

Семен часто мысленно разговаривал сам с собой, иногда он не замечал, как начинал произносить свои мысли вслух, и если кто-нибудь оказывался рядом и становился свидетелем его размышлений, Семен смущался и отшучивался: «Люблю поговорить с умным человеком!»

   Он настойчиво пытался убедить себя в том, что жизнь не так уж плоха и бессмысленна, и практически уже добился успеха и стал в это верить, как вдруг налетевший непонятно откуда ветер пригнал огромную тяжелую тучу, из которой, словно стрельба без предупреждения, начался ливень. Семен, у которого, конечно же, не было с собой зонтика, поспешил укрыться от дождя под аркой ближайшего дома. За считанные минуты в небольшой арке оказалось приличное количество народа, и, для того чтобы поместится на сухом пространстве, всем пришлось достаточно плотно прижаться друг к другу. В центре возбужденной подмокшей толпы оказалась влюбленная парочка, которая, не обращая ни на кого внимания, стала откровенно целоваться. Семен почему-то почувствовал себя неловко и отвел глаза в сторону. Боковым зрением он увидел то, что заставило его сердце замереть и оборваться. Рядом с ним стояла его тетка Надя, которая умерла пару лет назад в психиатрической больнице.

   «Не может быть!» – подумал Семен, и тихонько, сам не зная почему, спросил:

– Надя?

   Женщина повернула к нему голову и улыбнулась:

– Вы ошиблись…

Семен это уже понял. Эта женщина совсем не была похожа на Надю. И отчего это вдруг ему померещилось? Но сердце еще по инерции бешено колотилось, и Семен, отчего-то разозлившись, вышел под ливень. Он промок за считанные секунды, и, может быть, это окончательно развеяло его унылые мысли. И он рассмеялся: «Нет, я не жалею ни о чем! Я жив! А жизнь прекрасна! И удивительна!»

   Дома вкусно пахло жареной картошкой и котлетами. Семен снял мокрую одежду, принял горячий душ, переоделся и поужинал вместе со всей семьей. Нет, правда, вот оно – счастье! Дом, семья и вкусный ужин. А завтра – суббота. Значит, нет повода для грусти…

   Дочь, Анжела, запершись в спальне, терзала аккордеон, издавая немыслимые звуки; сын, Ромка, с компрессом на горле, сидел за каким-то учебником; жена, Анна, гладила пересохшие простыни, разбрызгивая на них воду, которая сердито шипела под горячим утюгом, – в общем, обыкновенная жизнь. Так разве есть другое счастье?

   И Семен светло вздохнул.

   Вечер прошел как обычно: в половине десятого пришлось сделать строгий вид и заставить детей улечься в кровати, потом, развесив на стульях у кроватей старые покрывала, чтоб дети не подсматривали телевизор, Семен с женою посмотрели какой-то нудный фильм про тракториста и улеглись спать. Семен обнял жену, поцеловал ее в лоб и закрыл глаза.

– Сень, слышишь? – Анна чмокнула мужа в плечо.

– А? – вскинулся Семен.

– Да тише ты! Чего так громко?

– Задремал уже. Ну?

– Анжелка сегодня такая странная домой пришла. Я прямо испугалась. Коленки разбиты. Говорит, упала. Спрашиваю, как музыка. Говорит, нормально. Схватила аккордеон и, ты ж слышал, весь вечер дрынчала… А Женя звонила, говорит, на уроке ее не было… я не стала ни о чем с ней говорить, думаю, с тобой посоветуюсь…

– С кем не стала говорить, с Женей?

– Да нет же, с Анжелой.

– А Жене что ты сказала?

– Что? Ну, сказала, что разберемся.

– А в чем тут разбираться? Вранье нужно пресекать сразу!

– Это понятно! Но почему она вдруг начала врать? Значит, что-то случилось.

– Знаешь, один раз отлупить за вранье, и перестанет что-то случаться.

– Ну, это не метод!

– А какой метод? Сделать вид, что ничего не случилось?

– Нет, конечно! Может, с ней нужно как-то поговорить…

– Так чего ты не поговорила?

– Я думала, может, у тебя лучше получится…

– Почему у меня это должно получиться лучше? Ты же мать…

– А ты – отец!

– Я отец, это понятно. Но это не значит, что я лучше тебя разбираюсь в воспитании детей.

– Я и не говорю, что лучше… но ведь нужно что-то делать… Анжелка и так странная, а если, как ты говоришь, без разбора пресекать, то знаешь… так можно и ребенка потерять… не дай бог, вон как у Гельфандов…

– У каких Гельфандов?

– Ну, помнишь Тому Гельфанд, с моей старой работы?

– Смутно… а что с ней?

– С ней – ничего… хотя, как ничего? У нее сынишка повесился… тринадцать лет ребенку было… В шкафу, на папином галстуке.

– А причина? Что у них такое произошло, они что, издевались над ним?

– Ты что?! Интеллигентная семья. Что Тома, что Борис ее. Илюша, сын их, был такой тихий, спокойный…

   В школе у учительницы пропал кошелек… а у них в классе Илюша был один еврей… все остальные – гои… и сказали… что он украл… Вот Илюша вернулся со школы и повесился… а кошелек, оказалось, эта учительница дома забыла…

– Господи боже мой! Ужас какой!

– Вот и я о том. У детей в этом возрасте психика, знаешь, какая подвижная… Тут надо десять раз подумать, прежде чем, как ты говоришь, «пресечь».

– Ты права… Но поговорить с Анжелкой все равно надо… Она ж не просто так урок прогуляла… Причина-то какая-то была…

– Конечно была… Только захочет ли она о ней рассказывать – вот вопрос…

– А ты аккуратненько начни, издалека… Ты ж у меня умница, – и Семен погладил жену по щеке.

– Ладно, попробую… спи… Я что-нибудь сама придумаю…

– Хорошо… завтра расскажешь.

– Мгм. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи… – Семен закрыл глаза и почти тотчас же провалился в темную бездну сна.

   Семену очень редко снились сны. Обычно он просыпался с таким чувством, что только минуту назад закрыл глаза, и шесть-семь часов ночного сна не оставляли в его сознании не малейшего следа. Ему даже порою было обидно, что столько времени утекает, как песок сквозь пальцы, а он этого даже не чувствует. Может быть, он над этим и не задумывался бы, если б не его приятель юности Димка