– Люди добрые! Да что ж это делается? Опять Васька Катьку убивает!

В разбитое окно, как в «черную дыру», влетела стайка ангелов.

Там, наверху, больше никто не кричал, и это еще больше возбудило зевак.

Некоторые из них решительно побежали к подъезду, остальные, задрав голову, выкрикивали: «Милиция!». И вдруг – полное изумление! Из подъезда выходит Катя, с улыбкой на лице, в модном красном джерси.

Толстая Соня схватилась за сердце:

– Катюша! Ты куда, в милицию?

– Еще чего. В магазин!

Соня так и осталась стоять с открытым ртом, пока красное джерси не скрылось за углом дома.

– От же, падлы! – покачала Соня головой. А в небе все еще сверкала радуга…

   5

   Больше всего на свете я любила субботу. Папа, мама, я и мой младший брат в субботу ходили на обед к бабе Мане, к папиным родителям.

 В маленькой комнате двухкомнатной коммунальной квартиры на первом этаже двухэтажного восьмиквартирного дома жили мои любимые баба Маня и дед Абрам.

Сосед по коммуналке, Андрейка, был жутким антисемитом, и, нужно сказать, это создавало моим родственникам-евреям определенные неудобства для проживания.

– Деда, а чего Андрейка такой злой?

– Ой, он – не злой, он – несчастный.

– А чего он несчастный?

– Он в тюрьме сидел долго.

– А долго – это сколько?

– 15 лет.

– Да-а, долго… А зачем его выпустили?

– Чтоб бедным евреям жизнь малиной не казалась.

– Деда, а ты бедный?

– Нет, что ты! Я – богатый!

– А где ты прячешь свое богатство?

– А зачем его прятать?! Вот оно! Золото мое! – и дед звонко смеялся и поднимал меня на руках высоко, к самому потолку.

На обед приходили папины сестры со своими мужьями и детьми – моими двоюродными братьями. Вся семья садилась за стол, накрытый клеенчатой белой скатертью, и баба Маня носила с кухни горячую еду: украинский красный борщ с чесночными пампушками, еврейский цимес и жаркое с бараниной, а потом, когда все уже опускали ложки в тарелки с борщом, она приносила холодные закуски: овощные салаты и форшмак. Детей, как правило, кормили на кухне и за стол, где обедают и разговаривают взрослые, не пускали. Меня, к примеру, это нисколько не огорчало, мне всегда разговоры взрослых казались неинтересными и скучными. Я была на три года старше своих братьев, поэтому они редко приставали ко мне со своими играми, и я была предоставлена сама себе.

Я выходила во двор, такой маленький, чистый, зеленый, с огромной круглой клумбой, садилась на деревянную лавку возле сарая и болтала со своей Душой.

– Скажи, а на небе холодно?

– Как кому. Кому-то холодно, кому-то жарко.

– А тебе как?

– Мне – нормально.

– А там лучше, чем здесь?

– Лучше!

– А зачем ты тогда сюда прилетаешь?

   Душа хмыкнула:

– На тебя посмотреть!

– Нет, ну правда!

– Да уж правдивее не бывает. Оставь тут тебя без присмотра, так непонятно, что из тебя вырастет.

– Думаешь, я стану плохая?

– Может, и не плохая, но уж точно не такая, как надо.

– А как надо?

– Надо так, чтобы ты смогла научиться любить.

– Любить? А разве я не умею?

– Пока нет.

– Странно… а мне кажется, что я люблю … маму, папу, деда, тебя…

   Душа улыбнулась:

– Конечно любишь! Но любовь – это нечто большее, чем простое чувство. Надеюсь, что ты это сможешь когда-нибудь понять…

– А когда я смогу это понять?

– Этого я пока не знаю.

6.

 Лето было в самом разгаре, и мама сказала, что мне скоро семь лет и осенью я пойду в школу. Это сообщение оставило меня равнодушной. Я уже догадывалась, что школа – это нечто вроде детского сада, а возможно, еще и хуже. Однако уже в этом возрасте я хорошо понимала, что такое неизбежность, и принимала неизбежные события без особого душевного протеста. К тому же во мне прижилось такое порой полезное качество, как умение жить сегодняшним днем. Насчет полезности этого качества со мной явно захотят поспорить мечтатели и прожектеры, но я даже и не собираюсь вступать в дискуссии по этому поводу – умение мечтать и строить планы не менее полезное качество, и с этим спорить глупо.

Я не жила в ожидании дня рождения, мечтая о каких-то чудесных подарках, как большинство детей моего возраста, и даже почему-то мне не хотелось, чтобы этот день наступил. Моя Душа в эти дни появлялась редко, а когда появлялась, была уставшей и раздражительной, поэтому я предпочитала не донимать ее вопросами, чтобы поменьше слышать ее скрипучий недовольный голос. Появляясь, она, как обычно, располагалась справа и начинала молча раскачиваться на своих крыльях, глядя вверх или вовсе закрыв глаза. Но однажды она со мной заговорила сама:

– Ты знаешь, что тебе скоро семь лет?

– Да.

– Ты уже совсем большая.

– Ты хочешь мне рассказать про школу?

– Нет. Это не главное.

– Да? Тогда что же?

– Ты скоро станешь жить по-другому.

– Это как?

– Ну, например, ты больше не будешь видеть ангелов.

– Почему?

– Так случается всегда, Анжела.

– Я не понимаю.

   Душа подошла близко-близко и обняла меня своими крыльями.

– А тебе не нужно этого понимать. Ты просто знай об этом.

– Хорошо. Только мне очень жаль.

– Я понимаю.

– Скажи, и что, я их больше никогда не увижу, до самой смерти?

– Ну, во-первых, смерти нет, а во-вторых, может, ты их и увидишь когда-нибудь, потом…

– Когда потом?

– Я не знаю когда. Может быть никогда, а может скоро…

– А от чего это зависит?

– Я не знаю.

– Понятно.

– Это хорошо, что тебе понятно, хотя на самом деле это не может быть тебе понятно.

– Да.

   Душа посмотрела вверх и покачалась на крыльях.

– Это еще не все. Я испугалась:

– Что еще?

– Да, не пугайся ты так! Ничего страшного. Просто ты больше не будешь видеть меня.

   Я заплакала.

– У-у-у! Ну, давай мы тут будем разводить сырость по пустякам! – и Душа своим мягким крылом вытерла мне слезы. – Это просто никуда не годится!

– Я сама не знаю, отчего я вдруг заплакала-а-а!..

– Так! Если не знаешь, то и плакать нечего.

– Я тебя тоже когда-нибудь смогу увидеть, как ангелов?

– Нет, меня ты уже не сможешь увидеть, но зато ты всегда будешь чувствовать меня.

– Как это?

– Скоро поймешь. И вообще, видеть – это совсем не главное. Главное – чувствовать. Кто чувствует – тот видит. Чем сильнее чувствуешь – тем лучше видишь.

– А небо я буду видеть?

– Небо? Ну конечно! Поднимешь голову и увидишь небо. Хотя, я тебе точно скажу, большинству людей абсолютно все равно – есть у них над головой небо или нет.

   Я перестала всхлипывать и задумалась.

– Знаешь, – сказала я, – а если я тебя буду, как ты говоришь, чувствовать, то как же мы с тобой будем разговаривать?

– А зачем нам с тобой разговаривать? В словах толку мало. Болтовня – удел глупых! Ты будешь все понимать и слышать без слов.

   Я кивнула головой в знак согласия.

– А можно мне у тебя кое-что узнать? – спросила я.

– Что именно?

– Скажи, а правда я раньше была навозным жуком? Душа лукаво подняла бровь:

– И навозным жуком тоже. А вообще, скоро ты сама сможешь ответить на этот вопрос более точно.

   На следующий день мне исполнилось семь лет. Это был, пожалуй, самый печальный день рождения в моей жизни, хотя внешне все было весело и празднично. Мама испекла «наполеон» и украсила его семью свечами, папа играл на аккордеоне, братишка подарил мне свой рисунок. Он нарисовал голубой акварельной краской ангела. Я перестала видеть ангелов, но я стала чувствовать Душу внутри себя.

 И в этот день я сделала открытие. Я ясно увидела, кем я была раньше. Я была маленькой, щуплой, больной, некрасивой женщиной. Ее бледное лицо с широко открытым ртом повергло меня в ужас. Ее звали Эдит. Меня звали Эдит Пиаф.