Настоящая же причина ее растерянности была в том, что в бригаде все знали: на нее положил глаз сам начальник политотдела подполковник Акиев. И хотя Насте пока удавалось отшивать все его притязания, это только еще больше распаляло подполковника, он буквально не давал проходу лейтенанту медицинской службы Ворониной, из-за чего за глаза ее даже стали называли ППЖ – походно-полевой женой начпо. И сейчас Настю бросало в жар от одной мысли, что Илье могут невесть что про нее в бригаде наговорить. А в том, что злые языки найдутся, сомневаться не приходилось. С первого дня ее появления в медроте на нее с плохо скрытой завистью пялились все бабы гарнизона. Как же! Не успела приехать, как на нее сразу запал сам начальник политотдела бригады, а она, видишь ли, еще кочевряжится, цену себе набивает!

Настя же относилась к этому мужлану как к неизбежному злу. Акиев обладал практически неограниченной властью в их гарнизоне, и лейтенанту медицинской службы Ворониной жаловаться на домогавшегося ее подполковника было некому. Всемогущего начпо побаивался даже замполит бригады. Замполиты батальонов и рот в Афгане были боевыми офицерами, участвовали в операциях и командовали в бою подразделениями. Офицеры же политотдела в основном лекции на политзанятиях читали и на «боевые» не выезжали, но гонору у них было хоть отбавляй. И если замполит бригады во всем подчинялся комбригу и был рядовым коммунистом, то начпо бригады – это номенклатура Главного Политического Управления Вооруженных Сил СССР, и его указания были обязательны для всех членов КПСС, включая и командира бригады. Брежневской конституцией 1977 года в пресловутой шестой статье была законодательно закреплена руководящая и направляющая роль КПСС, так что начальник политотдела Акиев как бы руководил комбригом по партийной линии.

Свое превосходство Акиев обычно демонстрировал на общем построении бригады. Через десять минут после того, как комбриг подполковник Шатров начинал выступление перед личным составом, вдалеке возникала фигура Акиева, нарочито неспешным шагом направлявшегося к трибуне, и вся бригада следила за этим «явлением начпо народу». Его лицо всегда выражало какое-то недовольство и пренебрежение к окружающим. В подразделениях его видели редко, но благодаря своим стукачам-информаторам он знал о каждом офицере и солдате все, что его интересовало, в основном – негатив.

Политработников батальонного и ротного ранга, по должности непосредственно подчиненных ему, Акиев держал в абсолютном страхе и смотрел на них как удав на кроликов. Его тяжелого взгляда боялись почти все офицеры. Особенно те, кто планировал поступать в академию или мечтал перевестись в престижный округ, ведь начальник политотдела мог исковеркать судьбу любому офицеру. Поэтому люди не тянулись к такому «отцу-командиру», а подчиненные ему политработники обращались к нему только в крайнем случае. Начпо держался со всеми высокомерно, был неразговорчив и скрытен.

Самым обидным для Насти было то, что за нее совершенно некому было заступиться. Начальник политотдела здесь бог и царь, и в бригаде никто пикнуть против него не смел. «Илья, конечно, другое дело», – подумала Настя и отговаривать его от поездки с ней не стала.

До аэропорта они доехали на желто-белом такси без особых приключений. Настя провела Илью к стоявшему под погрузкой большому вертолету Ми-6, на котором она прилетела вчера утром из Кандагара. Неподалеку готовилась к вылету железная птичка поменьше – вертолет сопровождения Ми-8. Со знакомым командиром экипажа Ми-6 Настя договорилась насчет Ильи без проблем. Тот в это время помогал солдатам перегружать из кузова КамАЗа в салон Ми-6 какие-то ящики и коробки. Спустя полчаса погрузка была закончена и КамАЗ тут же укатил, после чего все, кто принимал участие в погрузке, и Настя, которая была единственной дамой в их компании, укрылись от жары в тени вертолета.

Вскоре к ним подошел бортовой техник и сказал, что вылет задерживают по погодным условиям, пояснив это тем, что в зоне полета начинается песчаная буря – «афганец».

Илья про этот «афганец» был наслышан – среди ясного неба вдруг налетает сильный ветер и небо затягивается тучами красно-коричневой пыли, которая засоряет глаза и скрипит на зубах. Эти песчаные бури были настоящим бичом для авиации, и собравшимся в тени Ми-6 пассажирам ничего не оставалось делать, как ждать, пока им дадут «добро» на вылет.

Через пару часов к соседнему Ми-8 подъехала на БТР группа из десяти человек в полной экипировке, а спустя еще полчаса подошли экипажи обоих «вертушек». Разрешение на вылет наконец было получено. Все пассажиры Ми-6, а их было человек двадцать, вошли в его огромный салон и расселись на скамейках у иллюминаторов. К ним из кабины летчиков вышел бортовой техник. Он проверил крепление грузов и сообщил пассажирам, что они полетят другим маршрутом – зайти на Кандагар с севера не получится, там продолжает дуть «афганец», поэтому им придется сделать большой крюк, дабы облететь песчаную бурю с юга.

Когда вертолет поднялся в воздух и начал набирать высоту, в иллюминатор было видно и сопровождавший их Ми-8, который летел параллельным курсом на той же высоте, отстреливая тепловые ловушки, будто салютуя им. Насмотревшись на этот салют, припавшие к иллюминаторам пассажиры начали подремывать – шум от винтов все равно не давал спокойно поговорить. При крейсерской скорости Ми-6 двести километров в час пассажирам на его борту казалось, что вертолет просто завис на месте, настолько медленно проплывала под ними земля, расчерченная на небольшие квадратики полей, садов и виноградников.

Илья же с интересом разглядывал в иллюминатор незнакомые ему афганские пейзажи. Смотреть, правда, было особенно не на что – кругом горные вершины и пустыня, посреди которой можно было кое-где разглядеть тянущуюся вдоль рек «зеленку» – полосу плодородной земли в предгорьях Гиндукуша, орошаемой горными потоками через систему арыков. Вот они выбрались из окружения гор, и вертолетная пара, отбрасывая на землю две скользящие тени, пошла над кишлаками, сверху похожими на лабиринты из плоских крыш домов, окруженных глинобитными заборами. «Вертушка» сопровождения следовала за ними словно привязанная, в точности повторяя их траекторию движения. Затем опять потянулись горы. Вертолеты мирно парили в воздухе, кружа над вершинами и погружаясь в ущелья, над которыми рваными клочьями поднимался мокрый туман.

Где-то на пятидесятой минуте полета, когда они пролетали над горной грядой красно-бурых скал, Илья заметил, как на одной из вершин вдруг ярко заискрила «сварка». Это стреляли по ним из ДШК – крупнокалиберного пулемета Дегтярева-Шпагина, прозванного в Афганистане «королем гор», который Илья сверху принял за работающий сварочный аппарат.

Вертолет сопровождения дал залп по «сварке» неуправляемыми реактивными снарядами (НУРСы), но промазал и теперь стремительно набирал высоту для захода на второй круг. Илья увидел внизу уже две пульсирующие точки. Вскоре заговорил бортовой пулемет их десантно-транспортного Ми-6. Всем его пассажирам теперь было уже не до сна. Настя крепко обхватила сидящего рядом Илью, будто он мог ее в этой ситуации как-то защитить. Чтобы успокоить пассажиров, из кабины летчиков вышел в салон бортовой техник, и в этот момент что-то застучало по днищу вертолета, будто кто-то бил по нему кувалдой. Схватившись за ногу, борттехник упал как подкошенный. Вопя от боли, он стал кататься по полу, а по его брючине расползалось кровавое пятно.

Настя первой бросилась к раненому технику, а вслед за ней кинулся и Илья. Вдвоем они стали удерживать кричащего раненого.

– Да у него артерия перебита! Илья, быстро возьми у летчиков аптечку, там должен быть жгут! – скомандовала Настя, пытаясь руками зажать сквозную рану, из которой толчками вырывалась алая кровь.

Илья бросился в кабину и через минуту вернулся с аптечкой. Настя сноровисто наложила жгут выше места ранения и остановила кровотечение, а чтобы облегчить раненому страдания, вколола ему из шприц-тюбика промедол, который подействовал довольно быстро, и борттехник перестал наконец кричать. Разрезав ножом из аптечки его штанину, Настя осмотрела рану и ужаснулась – крупнокалиберная пуля раздробила бедро чуть выше колена правой ноги, из зияющей раны торчали обломки костей. Она поспешно накрыла рану стерильной салфеткой и туго перебинтовала ногу бинтом, а под жгут вложила записку, указав время, когда он был наложен.