— Они ещё не открывали бутылку, — вздыхает Рэджи, заглядывая за угол, прямо в комнату, где горит свет. — Но они прихватили её с собой. Почему именно в спальню?

Мы находимся на втором этаже, прямо возле комнаты, где спят родители Рэджи. Напротив — спальня старшего брата, а дальше по коридору — комната Рыжего. Я никогда не был в этом доме, Рэдж стеснялся звать друзей, зная, что отец не одобрит. Я это понимаю. К тому же, он до последнего не хотел рассказывать нам, что дома у него твориться настоящий хаос.

— Слышишь? — мой друг берёт меня за рукав и подтягивает ближе к приоткрытой двери, откуда доносятся голоса. — Они говорят обо мне. Бутылка уже открыта. Скоро их вырубит.

— Что говорят? — спрашиваю я.

Рэдж молча подносит указательный палец к своему рту, а затем кивает на дверь, мол, слушай. И далее мы слышим интересный диалог. Хотя, это, скорее всего, монолог.

— Знаешь, я очень люблю своего сына. Но эта его болезнь… Мне кажется, его сглазили в этом вшивом колледже. Пару раз мне пришлось зайти в это место, и, если сказать помягче, люди там слишком уродливы. Школьной формы там нет, директор совсем помешался на самовыражении. Как только я переступил порог школы, на меня чуть не сбила с ног (конечно, случайно) девчонка из группы поддержки. Брат, ты знаешь, какие у них короткие юбки? А как они ярко красят своё лицо? А потом они идут в полицию и пишут заявление об изнасиловании. Даже смешно! Когда я заканчивал колледж, такой чертовщины не было. Мы носили форму, да и… понимаешь? Они его испортили. Моего сына. Он стал этим… отребъем. Я пытался исправить его, но он портит репутацию нашей семьи. Я ведь заместитель прокурора этого вонючего города. Меня здесь все знают, как и мою семью. Я не могу допустить этого позора — первой страницы в местной газете, где моего сына, не дай бог, поймают за неподобающее поведение. Каждую неделю, когда нам приносят газету, я молюсь Господу, чтобы там не было ничего ужасного.

— Ужасного? — наконец подал голос другой мужчина.

— Не хочу однажды увидеть, как на страницах красуется фото, где Рэджи целуется с другим парнем. Это будет позор для всей нашей семьи. Я не знаю, что делать с младшим сыном. Может, отправить его на реабилитацию?

— Вот ведь урод, — выдыхаю я. Рэджи прячет глаза, я не вижу выражения его лица. Уверен, ему сейчас погано. Его отец наговорил сейчас много лишнего, вместо того, чтобы принять сына таким, какой он есть.

Проходит минут пять, но мы ничего не слышим. В комнате стало тихо.

— Давай! Они вырубились, — Рэджи открывает дверь и заталкивает меня внутрь. Я вижу, как два мужчины (рыжий — явно отец моего друга) лежат на кровати, открытая бутылка виски стоит на полу. Бокалы валяются на кровати и они пустые.

— И что ты предлагаешь? — спрашиваю я, опасаясь того, что Рэджи может сделать со своим отцом после услышанного совсем недавно.

— Действуем по плану.

Чёрт. Знали бы вы, какой план мы составили… Хотя, всё равно ведь сейчас узнаете. Пока я наблюдал за тем, как Рэджи снимает брюки со своего отца, мы оба слышим, как открылся гараж.

— Быстрее. Чего стоишь?! Помогай! — гавкает Рэджи в спешке. Я стягиваю штаны с другого мужчины. Как же всё это дико. И теперь замечательный план мести уже не кажется мне таким замечательным. А вот Рыжий очень увлечён этим занятием.

Через минуту оба мужчины лежат в одних трусах. И если другой мужик в обычных серых труселях-бомберах, то отец Рэджи в обтягивающих красных плавках, облегающих его прелести.

— Смотреть противно, — кривится мой друг. Понимаю. Мне тоже.

— Мы сделали всё, что хотели, — говорю я. — Уходим. Твоя мать приехала.

— Нет. Далеко не всё. Это лишь часть плана. О последнем пункте я забыл упомянуть. Однажды отец вытащил меня на улицу голышом, чтобы унизить при моих друзьях. Это было в начальной школе, Кью. Мы с тобой ещё не были знакомы. Это было ужасное зрелище.

— Что ты такого сделал, чтобы получить такое наказание? — ужасаюсь я.

— Привёл школьного друга к себе домой, а затем отец увидел, как мы сидим за пианино, я кладу свои пальцы на его, учу этого парня играть «Собачий вальс». Отец сразу заподозрил что-то неладное. Выгнал моего друга, а меня вытащил на улицу голышом. Трусы он стянул с меня уже на пороге. Пнул меня ногой в грязь. Но, знаешь, что странно? Никто из прохожих не смеялся. Все были в ужасе. Но всё равно это был такой позор, Кью! Я должен отплатить ему той же монетой.

Глядя на лицо своего друга, я понимаю, что ему это действительно нужно. Но видеть голых мужиков мне не очень хочется.

— Можешь отвернуться, — понимает Рэдж. — Я сам справлюсь.

Я с радостью поворачиваю своё туловище задницей к происходящему, и соответственно — лицом к выходу. Моя правая нога уже готова бежать. Я слышу, как сзади ткань скользит по телу. Через полминуты Рэджи смеётся.

— Бог мой, Кью. Да у него здесь тату. Жесть какая.

Моё любопытство взяло верх, но то, что я увидел, чуть не вызвало тошноту. Видимо, отец Рэджи издевался над сыном очень часто, и очень сильно, раз этот парнишка решил сделать такое. На кровати лежит два голых тела (извращение), левая рука отца Рэджи покрывает член лежащего рядом брата (инцест), а тату в области паха отдалённо напоминает какую-то сидящую на живом члене девочку в розовом платье (просто пиздец).

— Теперь отец никогда и не подумает о том, чтобы поднять на меня руку. Это тебе за все те годы унижения, папа. За всё, о чём ты не думал. За ночи, проведённые в страхе под одной крышей с тобой.

Рэджи фотографирует сие чудо сверху, чтобы было видно все пикантные подробности, в том числе и тату, и мы выбегаем в коридор. Успев спрятаться в комнате старшего брата Рыжего, мы стоим у двери и ждём, пока женщина, по совместительству, жена этого придурка-извращенца, войдёт в спальню. Закричит. Конечно же, она закричит. Звонко, пронзительно, так громко, что вылетят окна, лопнут бокалы. Так, словно она выступает в опере. Так, будто увидела двух голых мужиков, которые лапают друг друга за член.

Но мы не слышим крика. Это кажется нам странным. О чём сейчас думает мать Рэджи, глядя на эту картину? Почему она не подаёт признаков жизни? Ничего не говорит? Может, они ожидала увидеть нечто подобное? Минуты через две каблуки стучат по направлению к лестнице. Затем хлопает входная дверь. Мы выходим из комнаты, Рэджи напоследок заглядывает в спальню родителей и говорит:

— Ну надо же, она оставила записку.

Мы на минуту находим в комнату, чтобы прочитать послание. Действительно, на животе мужчины красуется листик, где написано всего пять слов.

«За всё, что ты сделал».

— Пора уходить, — Рэджи улыбается. — У меня превосходная мать. Она всегда защищала меня, и даже сейчас… но я не могу позволить, чтобы отец подумал, что это сделала она. Он же не даст ей спокойно жить.

— У тебя ведь есть фото, которым ты сможешь шантажировать своего отца. Он ничего не сделает. Больше — нет.

Но мой друг всё равно забирает записку и мнёт её в кулаке по дороге к машине. Мы уезжаем домой, и я с радостью отмечаю на лице у Рэджи облегчение, а следом — спокойствие. Думаю, его отец и так поймёт, за что его семья решила «пошутить» над ним таким образом.

— Спасибо тебе за помощь, Кью.

— Брось! — машу рукой я. — Было весело. Хоть и дико… странно.

— Покажу это фото Нату, вот он обалдеет! — говорит Рэджи.

— Только Ари не показывай, — смеюсь я.

Я паркую машину у дома, и мы заходим внутрь. Как только я открываю дверь, в нос бьёт до боли знакомый запах. Яичница с беконом жарится на сковороде, а на кухне сидя за столом, Нат играет с сестрой в шахматы.

— Какая прелесть! — хлопает в ладоши Рэджи. — Хочу тебе кое-что показать. Только закрой глаза ребёнку.

— Господи, Рэдж! — орёт Умник, глядя в экран телефона. — Жесть какая. Убери эту гадость.

— Зацени его татуировку. Вот ведь извращенец! — смеётся Рыжий. А я продолжаю стоять как вкопанный посреди гостиной. Здесь так предательски здорово пахнет беконом и жареными яйцами, что я невольно начинаю надеяться, а вдруг…