«Оставьте сообщение на автоответчик, и я обязательно перезвоню, когда освобожусь».

Я закатываю глаза. Нат, вот ведь засранец. Затем я замечаю на экране, что сейчас почти половина восьмого утра. Он не занимается физикой. Он попросту спит. Ведь встаёт наш Умник по выходным ровно в восемь. И после того, как я осознаю эту величайшую истину (Кью потерялся во времени), мои веки начинают тяжелеть, а ноги сами несут меня в комнату. Я падаю на кровать, даже не раздеваясь, и мгновенно вырубаюсь.

Меня будит звонок телефона.

— М-м-м, — мычу я, не в силах сказать «привет» или «какого чёрта?!».

— Кью, это очень срочно.

Затуманенным взглядом я смотрю на часы и понимаю, что проспал до середины дня. Нат встревожен. Его голос дрожит.

— Что случилось? — я сажусь на кровать и провожу рукой по волосам.

— Ты можешь приехать? — по голосу я слышу, что-либо мой друг плачет, либо у него обычный насморк. На заднем фоне рыдает его девятилетняя сестрёнка Ариэль. Вряд ли она расстроена из-за насморка Ната. Случилось что-то очень плохое. Дурное предчувствие буквально бьёт меня по лопаткам. Меня за мгновенье прошибает током, и я цепляюсь в трубку посильнее, вдавливая её в щеку.

— Да, конечно.

Я не переодеваюсь, и все в той же белой мятой футболке, в тех же синих штанах, что и вчера, выбегаю из дома, надев куртку и захватив сигареты. Уже через пять минут я стою напротив двери своего друга (наши дома находятся рядом) и тянусь пальцем к кнопке звонка, но не успеваю нажать. Нат открывает весь бледный, не дождавшись, пока я наконец решусь позвонить. Они ждут меня. Ариэль стоит сзади и держит брата за рукав свитера. Щёки красные, слёзы продолжают капать на ковёр. Я бросаюсь на колени к малышке (я очень сильно её полюбил за время общения с Натом) и вытираю слёзы с её прекрасного маленького личика.

— Что произошло?! — рычу я, думая, что виноват в этом старший брат.

— На кухне расскажу. Ари, малышка, посмотри мультики, — Нат, по-прежнему белый как мел, провожает сестру в гостиную и включает телевизор. Машет мне головой в сторону кухни, и я, предварительно разувшись, иду за ним.

— Я, между прочим, уже не маленькая, — бурчит Ариэль, но мультики не переключает.

— Ну? — я всем своим видом показываю недовольство от волнения за малышку и от ожидания.

— Мать положили с передозом, — он шмыгает носом, и я замечаю в его глазах панику. — Чёрт возьми, мне всего лишь семнадцать, Кью. Мне страшно.

Я вспоминаю, каким был в свои семнадцать лет. Поверить не могу — это было всего лишь три года назад. Я жил один, совсем один. Завёл собаку, чтобы не чувствовать себя одиноким. Отец иногда приезжал ко мне и давал денег на еду и прочие расходы, иногда я даже брал эти деньги, когда не мог платить за жилье. На самом деле я работал и пытался ни от кого не зависеть. Отец был очень богат, у него был свой бизнес, и я мог жить с ним. Но уже тогда я понимал, что он — настоящее чудовище, и как-то причастен к смерти мамы. Я бы ни за что не ужился с ним под одной крышей. Ни за что! Собака позже умерла, спустя полтора года. Тогда я уже был знаком с девушкой. Да, той самой. Ничем хорошим это не кончилось. Глядя на Натаниэля, я понимаю, как ему тяжело. Если с его мамой что-то случится (помимо алкоголизма; до наркотиков у неё руки не доходили до этого дня), малышке Ариэль придётся худо. Отца-то у них нет. Нат не протянет без поддержки. Не проживёт без взрослого человека в доме. Он сам-то на самом деле ещё ребёнок. Ничего толком делать не умеет — весь в своей физике, в писанине, в распечатках учебников. Он даже яичницу пожарить не сумеет, даже так хреново, как Сэм.

Воспоминания о ней греют душу. Я вышвыриваю эту девушку из головы — не время думать о подобном.

— Останься, Кью. Я боюсь за Ариэль. Мне нужно уехать к маме, следует заплатить за лекарства, и… — он поспешно тараторит, вспоминая все свои предстоящие дела, но я обрываю его на полуслове, обнимая за плечи. Он благодарно смотрит прямо в глаза, отстранившись через какое-то мгновенье, и я едва сдерживаюсь, чтобы не пустить слезу. Да, парни тоже плачут, особенно когда привязываются к чужим сёстрам. Я очень люблю Ариэль и хочу, чтобы у этой малышки всё было хорошо. Как у таких хороших детей бывают настолько дерьмовые родители? Жизнь умеет шутить, только чувство юмора у неё хреновое.

На улице солнечно. Я думаю, куда бы отвести Ариэль, чтобы отвлечь от всего, что она видела сегодня. Парк — банально. Кинотеатр — водил её на прошлых выходных. Аллея цветов? Скучно. Все цветы давно завяли к осени. Теперь там обычная дорожка с лавочками. Мои размышления прерывает пролетевший мимо меня Натаниэль. За его спиной рюкзак, в кармане торчат деньги.

— Спрячь получше, чтобы не потерять, — советую я, глядя на то, как Нат нагибается, чтобы обуться, а деньги из заднего кармана начинают вываливаться.

— Спасибо, дружище, — он хлопает меня по плечу, — за всё спасибо.

Я улыбаюсь и закрываю за ним дверь. Ариэль выключает телевизор и смотрит прямо на меня. Я вздыхаю и направляюсь к дивану. Сажусь рядом с ней. Девочка смотрит на меня очень внимательно, пытаясь прочесть мысли. Я всегда хотел младшую сестрёнку, чтобы заботиться о ком-то кроме себя. Моя собака умерла, я не смог ей помочь. С девушкой тоже не вышло, хотя я старался предотвратить всё это, правда, старался. Это слишком долгая история, связанная с тем, что я впутал её в семейные дела. Она лишь хотела помочь. А вот я ей помочь не смог.

Ариэль — мой третий шанс доказать, что я могу о ком-то заботиться. Иначе я бесполезный человек. Тупая, бездарная, эгоистичная бездарность — вот кто я.

— Хочешь сходить куда-нибудь? — спрашиваю я, и Ариэль отрицательно мотает головой. Я вижу, как у неё буквально с языка срывается вопрос. Она молчит, но очень хочет спросить. Я закатываю глаза и говорю, мол, спрашивай.

— Кью, я уже не маленькая, — повторяет она. — Я хочу знать, почему маму так часто кладут в больницу.

Я удивляюсь, Ариэль такая умная. Речь развитая, мышление тоже. Она говорит не «ложат», а «кладут». Она читает книги. Она не избалована. Я хочу себе такую сестру.

— Твоя мама сорвалась, — отвечаю я. — У неё, можно сказать, слабая сила воли. Врачи лечат её зависимость. Скорее всего, её закроют в другом месте. То, что она делает, повторяется слишком часто.

Я не стал говорить ей слова, вроде: «наркотики», «нарко-центр» и подобное. Язык не поворачивается сказать Ариэль, что её мама — наркоманка.

— Она пьет алкоголь. Слишком много. После всего этого она становится невменяемой. Она уже не моя мама, — Ариэль плачет, и я снова с нежностью вытираю указательным пальцем очередную слезинку на её щеке. Мокрый след остаётся на коже. Её глаза красные — она мало спала сегодня ночью.

— Она всегда будет твоей мамой. Тебе нужно поспать, — говорю я и укладываю голову Ари себе на колени, попутно наматывая белокурый кудрявый локон себе на палец. Она с радостью пристраивается на моих джинсах и начинает сопеть, закрыв глаза.

— Ты такой хороший. Я хочу, чтобы у меня был такой братик, как ты, — Ариэль сонно шепчет и улыбается.

— У тебя ведь уже есть Натаниэль, — в растерянности отвечаю я.

— Один братик это хорошо, а два — ещё лучше.

Я улыбаюсь. Она — лучший ребёнок на свете. Паршиво, что ей так не повезло с родителями. Я невольно думаю о родителях Сэм. Интересно, какая у неё семья? Странная, как у Ната? Может, притворно-сладкая, как у Рэджи? Или такая же мёртвая, как моя? Словно услышав мои мысли, Ариэль дёргается во сне. Я приглаживаю её кудрявые волосы и продолжаю сидеть, не шевеля ногами. Кое-как дотянувшись до пульта, я включаю телевизор, уменьшаю громкость и переключаю на политический канал. Не люблю политику, но надеюсь попасть на интересные новости.

Так и случилось. В новостях говорят о смерти одного из подростков, который был тяжело ранен. Остальные по-прежнему в тяжёлом состоянии. Я покачиваю головой и переключаю канал. Пусть бурчит на заднем плане, пока я напишу смс Натаниэлю.