Чёрт. Прямо как я.

Может, Сэм права?

Она кладёт руку мне на плечо, и я слышу, как она пытается сдержать слёзы. Тихо всхлипывая, моя спутница отворачивается, её рука скользит по плечу и исчезает, оставив на ткани лишь немного тепла. И я понимаю, почему привыкаю к ней всё больше и больше. Она — мой выход, моё спасенье, мой здоровый сон. Благодаря ней я, возможно, искуплю свою вину. Именно поэтому я решаюсь сказать следующее:

— Я убил своего отца. Моя девушка погибла из-за меня.

Зажмуриваюсь. Не хочу видеть ужас в глазах Сэм. Она наверняка сейчас выскочит из машины. Ведь я сказал о том, что убил.

Но она отвечает, даже не дрогнув:

— Я потеряла ребёнка из-за нападения собственной матери. Я не смогла спасти своего брата.

И мы оба понимаем, глядя в глаза, как же сильно я ошибался. Мы похожи. Мы, практически, одинаковы.

Хорошо это?

Или же нет?

========== Глава 6 ==========

Сэм молчит до тех пор, пока я не въезжаю на широкую трассу, проезжаю мимо нужного поворота, но затем разворачиваюсь и мчусь обратно по дороге, плавно съезжающей направо. Не понимаю, зачем, но я еду к тому самому месту, где умерла Джуди. Я устроил пожар в доме, уничтожил остатки всего живого в том злачном месте. Я сжёг тела, не смог похоронить Джуди по всем законам и правилам. Может, ещё и поэтому она до сих пор является ко мне во снах. Она умерла рядом с моим отцом, у которого насквозь была прострелена голова. Моей девушке пустили пулю в живот, она умерла у меня на руках, впервые сказав, что любит меня, жаль только, что слова эти были сказаны насильно, вернее, на прощанье. Они ударили по моим нервам — я впервые заплакал за такое долгое время. Однажды маленький пятилетний «я» пустил слезу, но на похоронах матери. Особняка больше нет, я его сжёг. Выходит, я везу Сэм к пустому фундаменту, остаткам древесины, кирпичных стен и пепла, если его ещё не развеяло.

Хотя, конечно же, его развеяло. Целый год прошёл.

Много людей побывало на этом месте, ведь раньше там был особняк Прайсов, самых влиятельных людей в нашем городе. Подростки фотографировались в сгоревшем здании. Долгое время это считалось местом преступления, не знаю, может, многие так считают и по сей день.

— Каким был твой любимый возраст? — спрашиваю я, понимая, что до места назначения нам ещё ехать минут пять-десять.

— Семнадцать.

— Я ожидал, ты скажешь что-то вроде пяти или десяти. Почему именно семнадцать?

— В этом возрасте уже не чувствуешь себя наивной дурочкой, как в шестнадцать. Ты взрослеешь, но недостаточно, как в восемнадцать или двадцать, чтобы почувствовать давление со стороны родителей, ведь тебе срочно нужно съезжать и заводить свою семью, идти работать и так далее. Тебе просто семнадцать, ты еще не совсем взрослая, но и уже не наивная школьница. Ты можешь дать отпор. Или сбежать, — последние слова Сэм говорит грустным голосом.

Мы некоторое время молчим, затем она задаёт встречный вопрос. Я отвечаю:

— Четыре года. Да, это банально. Но в этом возрасте моя мама была ещё жива. Я до сих пор помню, какими тёплыми были её пальцы, когда она гладила меня по щеке на ночь. Я помню её голубые глаза, которые с любовью смотрели на меня двадцать четыре часа в сутки. Я был её маленьким героем, она любила меня больше всех на свете.

— Что с ней произошло? — Сэм вдруг посерьезнела и внимательно посмотрела на меня. В её взгляде есть капля сочувствия, но и любопытство тоже.

— Мой отец довел её до самоубийства, ровно так же, как твоя мать довела до этого твоего брата.

Не знаю, почему Сэм вообще решила, что её брат погиб из-за матери. Да, она обращалась с детьми, словно тиран и деспот. Она била их ремнём. Ей было плевать на психику своих детей. Но, может, этот парень решил уйти из жизни вовсе не из-за матер?

Выражение Сэм стало настолько холодным, будто она хотела заморозить меня насмерть. Может, зря я вспомнил о её брате? Всё-таки, о плохом не стоит вспоминать.

— Я не хотел тебя расстроить, мы больше не будем вспо… — говорю я, но она меня перебивает.

— Нет. Если человек умер, о нём нельзя забыть, никогда. Даже и пытаться не стоит. Ты можешь спрашивать о брате. То, что произошло — этого не изменишь.

Я задумываюсь над тем, смогу ли когда-нибудь забыть Джуди? Сэм права — это невозможно… да и неправильно.

— Я раньше любила осень, а теперь она нагоняет тоску, смывает ливнями все мои надежды на светлое будущее, — говорит Саманта, глядя в окно. Может, мы просто повзрослели? В детстве я любил осень. На самом деле, в раннем возрасте я любил многие вещи, которые ненавижу сейчас.

Я заезжаю по тропинке к тому самому месту, где раньше было кирпичное высокое ограждение — оно же и осталось на месте, а вместо дома, к сожалению, лишь ровная поверхность.

— Куда ты меня привёз?

— Здесь умерла моя мать. Здесь погиб мой отец. Здесь я потерял свою девушку.

Кирпичные стены, полусгоревшие деревянные планки и прочий мусор, а затем переводит взгляд на меня. Я останавливаю машину возле ограждения, пожимаю плечами и говорю:

— Смерть у нас в крови.

Она, кажется, ошарашена. Немудрено. Я сам до сих пор в ужасе. До последего надеюсь, может, я сплю, а когда проснусь, Джуди лежит в больнице, после операции на сердце. Мне придётся её навестить. Я увижу её, скажу, что все будет хорошо, и что она умница, пережила такую сложную операцию.

Нет. Это не сон. Лишь пустые надежды.

Хватит мечтать, Кью. Ты уже далеко не ребёнок.

Мы вылезаем из машины и медленно идем по направлению к этой самой поляне. Ветер пытается сдуть нас с ног, сделать так, чтобы мы потеряли равновесие. Сэм цепляется за рукав моего пальто, закрывая половину лица шарфом. Её глаза прищурены, брови нахмурены. Я прекрасно её понимаю, в данный момент мы оба хотим очутиться у камина с кружкой чая в руках.

— Знаешь, у меня идея! — прикрикивает Сэм, пытаясь перекричать ветер. — Вернёмся в машину, ладно?

Нет. Не ладно.

Мы стоим ещё минут пять, она терпит изо всех сил, держит меня за руку, я считаю её героиней. Она стоит на месте, не двигаясь, ради меня, молчит. Ждёт, пока я осмотрю каждый сантиметр земли в этом дворе. Я вырос здесь. В этом доме погибла моя семья. Затем я сжёг дом, но легче-то мне от этого не стало. Когда люди умирают, их закапывают в землю, затем приходят выплакаться на их могилы. Я сжёг дом в надежде, что больше никогда о нём не вспомню. Но даже если у могилы не будет надгробного камня, родной человек всё равно придёт к ней по памяти. Так действуют воспоминания — ужаснейшее бремя, камнем свалившееся на мои плечи. Меня терзают сомнения, я хочу забыть все ужасные вещи, случившиеся в этом доме, никогда не вспоминать о том, как отец избивал меня в детстве, а когда мать заступалась за меня, он бил и её тоже. Хочу забыть, как Джуди умерла на моих руках, окрасив мои ладони в алый цвет. Но воспоминания играют с нами в мрачные и злые игры.

Я наконец решаю развернуться, потащить Сэм за собой и залезть в машину.

— А как же собака? — тяжело дышит она, пытаясь не закашлять. Снимает шарф, греет руки своим тёплым дыханием. Я качаю головой, может, это было глупой затеей? Нам следует вернуться. Найти собаку — значит сыграть в лотерею, где из тысячи билетов нет ни одного выигрышного.

К тому же, я понимаю, что забыл сказать Сэм о местонахождении моей прошлой квартиры во многоэтажном здании. На той крыше я и оставил собаку. Дверь, ведущую туда, не закрыл. Специально. Вдруг собаку найдут. Или она выберется сама, и будет скитаться по улицам до конца своих дней. Всё же лучше, чем смерть.

Я завожу машину, чтобы прогреть салон. С каждой секундой ноги Сэм дрожат всё меньше. Нужно принять решение, но порой это так трудно. Почему людям вообще следует делать постоянный выбор? Яичница с беконом или с курицей? Кофе или чай? Выбор, связанный с ублажением собственных потребностей намного легче, нежели всё остальное. Чаще всего мне хочется, чтобы решали за меня. И тут я вспоминаю, что я не один в этой машине.