— Это изменение звука, происходящее при перемещении источника относительно слушателя.
— Э? — повторяет она.
Да, это сложнее, чем я думал.
— Сигналка у машины звучит на пару тонов ниже, если ты стоишь на другом конце улицы. Если подойдёшь ближе, тон будет выше, соответственно.
— А, — выплёвывает она. Боже, она похожа на обезьяну, которую посадили в клетку, дали ей палку, и она не может сообразить, что если этой палкой достать до красной кнопки в двух метрах от неё по высоте, она откроет дверь. Хотя, наверное, она из тех тупых обезьян, которые не в курсе, что бананы съедобны. Если такие макаки, вообще, есть. Хотя, вот среди людей, например, есть дауны. Может, среди животных тоже есть дауны?
Сэм, ты глупая макака.
Я думаю, но не говорю этого. Ещё чего не хватало — вылететь в окно из-за её протяжного вопля. А пока лететь буду, ещё и оглохну.
Моя спутница разворачивает карту и внимательно её изучает. Я с интересом изредка поглядываю на неё, удивляясь, как она вообще в ней разбирается. Знаю, я общаюсь с этой девушкой всего три дня, но, поверьте, я слишком привык к её присутствию рядом. И раньше она была гораздо молчаливее, нежели сейчас. Теперь же она веселится, смеётся, радуется чему-то. Чему? Я до сих пор не пойму. Но она меняется, в общем. Хотя, может быть, настроение у Сэм поднялось из-за этой раритетной ржавой развалюхи. Кстати, машина держится молодцом, ещё ни разу не заглохла.
— Зачем ты вообще рассказал об этом твоём эффекте хлоплера?
— Доплера, — поправляю её я.
— Неважно. Я не физик.
Куда уж тебе до Ната…
— И какое это имеет значение? — не понимаю я.
— Зачем доказывать атеисту, что Бог существует? — она улыбается. Хм. Не такая уж она и глупая. Последующие два часа мы молчим. Я веду машину, попутно смотрю на зеркало заднего вида, иногда боковым зрением замечаю, как Сэм разворачивает карту, крутит её в разные стороны. Мы останавливаемся в двух местах: в минимаркете на заправке после четырёх часов езды, и ещё через пару часов я заезжаю за сигаретами. Сэм просит мармеладных червячков, и я удивляюсь — она кажется мне моложе лет на пять в этот самый момент. Пожав плечами, через полчаса я заезжаю в ещё один магазин, попутно заправив машину.
На часах — два ночи. Сэм спит на заднем сидении, а я пытаюсь не уснуть прямо за рулём. Дорога меняется на нечто наподобие сыра — иногда ямы, иногда — прямая дорога. Но чаще всего нас колбасит в разные стороны, и я пару раз слышу, как Сэм недовольно фыркает сквозь сон. Я знаю, что моей собаки на той крыше нет уж и подавно. Знаю, что мы зря едем туда, потратив кучу денег на бензин. Знаю, что всё это бессмысленно. Но мы все равно едем, и напрашивается вопрос — зачем? Я слишком глуп, чтобы ответить на него даже самому себе. Озвучивать эти нелепые вопросы вслух мне не хватает смелости. Может, Сэм и надеется найти эту собаку, но скорее всего она просто напросто рада хоть ненадолго выехать из того маленького городка, где знакомые её матери точно знают о местонахождении Сэм, но почему-то до сих пор ничего не предпринимают. Мы оба в ловушке под названием — родственники. Мои уже мертвы, но они умудряются винить меня за содеянное даже в гробу. Её же мать ещё жива, но это даже хуже — она может приехать и навестить дочурку.
Я не скучаю по прошлой жизни. Я не жалею о том, что сделал. Я виню себя лишь за то, что моя собственная трусость не спасла жизнь собственной девушки. Я еду искупить вину — вот ответ на мой же вопрос. Я обрываю себя на мысли хлопнуть ладонью по лбу. Я направляюсь туда с конечной целью — найти собаку, ведь этого бы хотела Джуди. Может, это мой шанс на спасенье? Если найду пса, Джуд перестанет являться ко мне во снах и убивать себя снова и снова? Это кажется мне логичным. Может, собака мучается, испытывает боль, или же попросту банально скучает, бродя по знакомым мне улицам рядом с подъездом. Как я мог не подумать об этом? Вернее, ответ уже приходил ранее, но я попросту о нём забыл.
Медленно я останавливаю машину и смотрю на спящую Сэм. Она — сама невинность — мило сопит во сне, иногда дергая левой бровью. Я понимаю, что не ошибся — она очень похожа на неё. На Джуди. И эта мысль кажется настолько ужасающей, что мне хочется выпрыгнуть из машины и больше никогда не встречаться с этой девушкой.
Лучше бы я ошибся.
Лучше бы мы никогда не встречались.
Лучше бы я был настоящим идиотом, и не заметил бы сходства с ней. Но этого не изменить.
Еще через пару часов, ближе к рассвету меня начинает клонить в сон. Я понимаю, что нам следует остановиться, к тому же, мы как раз находимся в каком-то пригороде, где наверняка есть гостиница. Сэм уже не спит, но так как она до сих пор не проронила ни слова, я тоже считаю правильным молча вести машину. Она догадывается, что я хочу спать (только идиот бы не догадался) и понимает, зачем я останавливаю машину у заправки. Мы заправляемся, и уже через десять минут я нахожу по карте ближайшую гостиницу — она здесь всего одна, на самом деле.
Через полчаса мы стоим в номере, я влюбленным взглядом осматриваю кровать, желая утонуть в одеяле и забыться хотя бы на пару часов (в лучшем случае, на десять). Сэм понимает. Я рад этому. Она действительно всё понимает. Умная девочка. Она уходит в ванную комнату, а я подлетаю и падаю на кровать, с наслаждением вытянув ноги как можно сильнее. Мой рост не позволяет вместиться на кровать всем телом, поэтому ноги немного торчат в нижней части кровати. Благо, там нет спинки или чего-то подобного. Мне плевать.
Вспоминаю о своих ночных кошмарах. Вдруг я напугаю Сэм во сне? Она снова попытается меня разбудить, и не сможет, пока кошмар не закончится. Я боюсь засыпать, мне страшно даже подумать о том, каким образом Джуди снова убьёт себя в моём кошмаре. С каждым разом её убийства всё изощрённее и ужаснее. Я устал просыпаться в собственном поту. Но ничего не могу с собой поделать — я вел машину около десяти часов (я учитываю перерывы, перекуры и так далее). Мне не составляет труда провалиться в сон за считанные секунды.
Сэм ложится рядом и гладит меня по голове.
Что? Что ты делаешь?
От неё пахнет шампунем. Я успеваю подумать о том, что последний раз меня примерно так же гладили по голове в больнице, когда я пришёл навестить мою Джуд. Она водила рукой по моему затылку, зарываясь пальцами в волосы — от её прикосновений у меня по коже бегали мурашки. Сейчас их нет. Но тепло растекается где-то в области груди, смешиваясь с приятным чувством внизу живота. Нечто похожее на бабочек, но я не тринадцатилетняя девочка, поэтому скажу, что это чувство похоже на банальную радость, которую ощущает ребёнок, когда получает в подарок на день рождения щенка.
И умиротворение. Внутри так тихо. На душе спокойно. Никаких мыслей.
Этой ночью мне не снятся кошмары. Я просыпаюсь и вижу её лицо, спокойное и умиротворённое. Кусок моей синей толстовки зажат в руке девушки, и я невольно вспоминаю Натаниэля той ночью. Сэм — мой антидепрессант. Похоже, я начинаю привыкать к ней, как к сигаретам. Выскальзывая с постели, я замечаю, что в ванной горит свет. Иду на свет, словно уже мёртв и вижу его в конце тоннеля.
— Куда? — Сэм непонимающе моргает, сонно морща лицо.
— Там свет горит, — отвечаю я.
— Я зажгу свой.
Что-то в её взгляде и в сказанных словах заставляет меня остаться. Сэм вскакивает на ноги и, словно бабочка, порхает по направлению к большим тёмно-бордовым шторам. Секунда — и свет озаряет комнату.
— Осень — сплошные разочарования, — грустно говорит она, внимательно рассматривая происходящее за окном. Я не понимаю, о чём она, но затем до меня доходит смысл сказанных слов. Я её понимаю. Тоска, постоянные дожди, ветра, и ненависть к осени — ведь люди хотят от этой поры года нечто иное, чем-то, что она им предоставляет. Они хотят тёплую осень, которая будет гладить их кожу своим теплом, изредка балуя их тёплыми осенними дождями, усыпая землю желтой листвой. Осень должна вдохновлять людей, но никак не заставлять их болеть банальной простудой по два раза в месяц.
