– Джавад, царь отрёкся от престола! – закричал Вовка, вбегая в мастерскую.

– Что такое «отрёкся»?

– Понимаешь, не хочет больше быть царём.

– Вах! Почему?

– Дедушка Спиридон говорит, не может царь править народом, не умный, а потому злой. Воевать не умеет, не хотят люди ему подчиняться.

Джавад вспомнил небольшого роста человека в офицерском мундире, с неподвижным, бледным лицом, рыжей бородкой.

– Вовка, а ты хотел бы быть царём? – спросил Джавад.

– Конечно, хотел бы, плохо, что ли? Конфеты целый день есть.

Ребята выбежали на улицу. Смешавшись с толпой, они дошли до площади. Здесь в центре толпы стоял человек. Энергично размахивая рукой, он громко и горячо говорил. Стёкла пенсне ярко поблескивали на солнце. Джавад узнал товарища Олега. Закончив речь, он соскочил на землю. Вслед за ним на «трибуну» забрался среднего роста плечистый матрос. На поясе у него висела деревянная кобура маузера.

– Назукин, Назукин, – прошелестело в толпе.

– Граждане! Дорогие товарищи! Братья матросы! Только советская власть может дать нам истинную свободу, равенство, землю крестьянам, фабрики и заводы рабочим. Ни царь, ни Временное правительство…

Джавад не слушал оратора. Он искал глазами брата среди тех, что стояли возле сложенной наспех трибуны. И увидел его. Манаф был рядом с портовым грузчиком Василием и товарищем Олегом…

– Вот теперь мы можем собираться в дорогу, – сказал Манаф, с радостным лицом вбегая в мастерскую. – Через день будем в поезде.

Манаф, приподняв ночью одну из досок пола, стал доставать винтовки, пистолеты разных систем, ручные гранаты. Глянув на изумлённое лицо Джавада, он, приложив палец к губам, стал аккуратно заворачивать оружие в бельё, одежду, тряпки, газеты и всё это укладывал на одеяло, матрацы, заворачивал, потом туго обвязывал верёвками.

– Время ещё тревожное, в пути всё может случиться. Ты поедешь в отдельном купе. Эти вещи внесёт Василий. Помнишь портового грузчика?

– Помню.

– Он положит их на багажную полку и скажет: «Мальчик, взбирайся наверх, чего тебе толкаться под ногами?» Залезай и не сходи без надобности, пока не доедем. Я буду рядом. Если начнётся обыск, ты скажи: «Не моё», а лучше всего притворяйся спящим. По закону спящих в вагоне детей не должны будить. Ты меня понял?

– Разве это всё не твоё?

– Моё, но на Кубани неспокойно, у всех отбирают оружие.

…Провожать кавказцев на вокзал пришли дружки Джавада, Спиридон Мартынович и друзья Манафа. Товарища Олега не было, его срочно вызвали в Северную столицу – так объяснил Манаф.

Прощаясь, Спиридон Мартынович и Вовка прослезились.

– Возвращайся быстрее, – кричали мальчишки, когда Джавад протискивался в набитый людьми вагон.

Грузчик Василий был в купе. Без напряжения подняв тяжёлый груз, сложил его на верхней полке.

– Слушай, пацан, чего тебе вертеться под ногами, полезай наверх и ложись, а я там с дружками буду сидеть, в картишки поиграю.

Джавад только и ждал этого. Василий кинул хурджины Джавада на вещи. Мальчик быстро забрался, с удовольствием растянулся на опасном грузе. Манаф прошёл в соседнее купе.

Наконец звякнул вокзальный колокол, дежурный дал свисток, паровоз загудел и тронулся. День, ночь и снова день шёл поезд, останавливаясь и трогаясь с такими толчками, что Джавад едва удерживался, чтобы не слететь вниз. Но его не столько пугало падение, как страх за то, что какое-нибудь оружие или «бомба» (так он назвал гранату-лимонку) может вдруг разорваться.

«Как это я не догадался спросить Манафа, может это случиться или нет? Но он же мне родной брат, не положил бы такой груз, если бы была опасность», – успокаивал Джавад сам себя.

Наступила вторая ночь. Мерно стучали колёса вагона. Джавад проснулся от шума шагов, говора. Приоткрыв глаза, посмотрел вниз.

– Граждане, куда едете, что везёте? – Луч карманного фонаря скользнул по вещам, полусонным лицам пассажиров.

Послышался скрип раскрываемых чемоданов, сундучков.

– А ты что зеваешь? Показывай, что в мешке.

В груди, в ушах, в голове Джавада застучало. С каждой минутой эти стуки становились чаще и сильнее. Закрыв глаза, он старался не шевелиться и громче сопеть.

Луч карманного фонаря ударил в лицо.

– Эй ты, парень! – Кто-то дёрнул его за ступню.

Подтянув ногу, Джавад издал невнятное мычание, словно сквозь сон, и продолжал посапывать.

– Чей мальчишка?

– Не знаем, татарчонок, видать, – сказал кто-то из пассажиров.

– Проверить бы надо, что за тюки под ним…

Услышав эти слова, Джавад похолодел от страха. В уме он повторял слова: «Не знаю, эта не моя. Один дядя положил, мой вот хурджин».

– Оставь, – сказал второй голос, – что он может везти, шмотки какие-нибудь.

– Чёрт с ним, пусть спит.

Люди в форме открыли соседнее купе. Джавада бросило в жар…

Наконец Кубань. У вокзала станицы Уманской поезд стоит несколько минут. Сошли быстро, один из пассажиров помог снять вещи. Наняли подводу, отыскали дом, где жил двоюродный брат Дауд с женой и двумя детьми. Дауд в станице Уманской портняжил давно. Здесь у него была пошивочная мастерская, где шил он черкески, брюки галифе, папахи. Привозил с гор для продажи андийские бурки, до которых кубанские казаки были большие охотники.

Дауд очень обрадовался приезду родственников. Но когда узнал, что Манаф везёт оружие в горы, забеспокоился.

– Напрасно с этим делом связался, у нас неспокойно, власть каждый день меняется, ложимся спать, и не знаем, каких правителей Бог пошлёт завтра, обыски – каждый божий день.

– Потому и надо убираться поскорее отсюда, – сказал Манаф и спросил: – Моё письмо получил?

– Да. Можно сказать, мы готовы в путь.

В тот же день Манаф отправился на станцию. Ему удалось договориться с начальником, который обещал за определённую сумму предоставить товарный вагон. На другой день к вечеру погрузились с семьёй, со скарбом… Начальник сам запер вагон на огромный замок, ключ бросил в маленькое оконце пассажирам.

Путь, который можно было преодолеть за двое суток, тянулся неделю. Вагон то отцепляли, загоняя в тупик, то прицепляли опять к какому-нибудь товарняку, простаивали ночь, а то и сутки.

Но вот проехали Грозный, Гудермес. На душе полегчало, когда миновали полустанки Хасавюрт, Чирюрт. Ещё одну ночь простояли в Шамхале, и наконец поезд благополучно прибыл в Темир-Хан-Шуру.

Темир-Хан-Шура – захолустный губернский городок в Дагестане. Расположен среди отлогих возвышенностей в котловине. На северо-западе, у края обрывистых нагорий, над речушкой Шура-Озень стоят красные кирпичные здания – северные казармы. Рядом белый одноэтажный дом с колоннами у парадного подъезда – резиденция губернатора. Ряд казарменных зданий высится на юго-восточных плоскогорьях. На полпути от тех и других казарм, утопая в зелени акаций, раскинулся городок. Разделённые узкими улочками, тесно лепятся друг к другу кирпичные дома под железной кровлей, саманные домики. На южной окраине глинобитные домишки с плоскими крышами.

Центральная улица – Аргутинская. Начинаясь от губернаторского дома, она тянется чуть ли не до южных казарм. В центре города улица образует площадь, посредине которой высится церковь. В районе площади и на Аргутинской находятся дома местной знати, административные учреждения, реальное училище, театр.

На восточной окраине города расположен вокзал. Отсюда берёт начало Вокзальная улица, что тянется до Церковной площади. Первая улица, пересекающая Вокзальную, – Дербентская. Здесь расположены постоялые дворы, небольшие домишки, жестяные, лудильные, шорные мастерские. Тут же недалеко Базарная площадь с длинными рядами мелких лавчонок и огромным, мрачным зданием пассажа, складские помещения, чайные, духанчики. Лавчонки кустарей-ремесленников тянутся и на прилегающих к базару улочках.

От города радиально расходятся крупные и мелкие дороги в разные стороны. В базарные дни по дорогам и тропам пешие, верхом и на скрипучих арбах спешат на базар толпы разноплемённого люда из окрестных и дальних аулов.