– Нет, это не связано ни с Бэт, ни с Ронни.

– Тогда что? Не тяни, Тони, я теряюсь в догадках.

– Если ты дашь мне сказать…

– Что?

– Мэри… Мне написала Мэри. Она попросила меня о встрече и уже направляется сюда.

– Что?! Сейчас?! Мэри направляется сюда, чтобы поужинать с нами?

– Разумеется, нет, дорогая. Она написала мне на прошлой неделе. Кстати, она предложила встретиться завтра. Мэри известно, что сейчас мы здесь отдыхаем, и… подумала, что после счастливых дней, что мы провели вместе, это место как нельзя лучше подходит для встречи – так сказать, на нейтральной территории.

– Ну, она знает, что больше никогда не будет желанным гостем в нашем доме, – после того, что она сделала. По правде говоря, я не хочу ее видеть. И почему здесь? Какая наглость!

Тони взял Айлин за руку, заметив, что ее голос стал резким, а лицо потемнело от гнева.

– Послушай, дорогая, я виноват в этом так же, как и она, – а быть может, даже больше. Ты меня простила… – «Простила, но не забыла», – следовало бы добавить ему. – Возможно, Мэри хочет все исправить, возобновить нашу дружбу. А поскольку мы все вместе провели в этом городе так много прекрасных дней, полагаю, ей кажется, что тут это будет сделать куда легче, чем дома. Мэри ведь тоже не молодеет. Возможно, ей плохо. Думаю, нам нужно выслушать ее.

– О, неужели?

Айлин отвернулась и молчала так долго, что Тони посмотрел на часы, вспомнив о заказанном в ресторане столике. Он мысленно отругал себя за то, что лишь сейчас заговорил о Мэри. Тони надеялся, что, предвкушая ужин в любимом месте, его жена легче воспримет эту новость. «Впрочем, я далеко не впервые недооценил серьезность ситуации», – подумал мужчина с сожалением.

Когда Айлин вновь повернулась к мужу, ему не понравилось выражение ее лица, хотя ее слова можно было принять за примирение.

– Ладно, давай с ней встретимся. Послушаем, что она скажет после стольких лет.

– Спасибо, дорогая. Это очень великодушно с твоей стороны. Мэри сказала, что ближе к полудню будет ждать нас на Голубой скамейке. И еще она сказала, что сегодня вечером остановится в нашей гостинице.

– Час от часу не легче! Какого дьявола?..

– Понятия не имею, дорогая. Возможно, она боялась разминуться с нами. Вдруг мы не согласились бы с ней встретиться?

– Звучит безысходно…

– Да, думаю, тут ты права. Но давай послушаем, что она скажет.

Айлин тяжело вздохнула:

– Ладно, Тони, как скажешь.

– Вот и молодец!

Поцеловав жену в щечку, он вновь бросил взгляд на часы и принялся складывать в карман мелкие деньги.

– Пора идти. Кажется, мы уже опаздываем на несколько минут.

– Ты спускайся – и, возможно, тебе стоит перезвонить из холла в ресторан, чтобы предупредить о нашем опоздании, – а я проверю, все ли положила в сумочку.

Как только дверь за Тони захлопнулась, Айлин схватила лист бумаги и в спешке написала пару слов. Затем взяла один из элегантных синих конвертов и вывела на нем: «Для миссис Мэри Фостер». Если поспешить, она еще успеет оставить письмо на стойке регистрации, пока Тони занят телефонным разговором.

В тот летний день, обещавший стать замечательным, двое рабочих целенаправленно шагали вдоль центрального причала; их грубые ботинки отбивали ритм по старым деревянным доскам, а на плечах висели тяжелые сумки с инструментами.

В такое теплое утро следовало трудиться с огоньком – ведь им предстояло восстановить легендарную Голубую скамейку, одну из старейших и весьма почитаемых достопримечательностей на побережье.

Старая скамейка, которую из года в год заботливо окрашивали в цвет небесной лазури, сразу бросалась в глаза тем, кто часто находил на ней умиротворение и возможность немного отдохнуть.

Если верить архивам, эта небольшая скамейка уже более восьмидесяти лет гордо возвышалась на одном и том же месте, где неизменно, год за годом, местные жители и многочисленные гости побережья могли обрести столь необходимое убежище. Дэнни восхищенно качнул головой. «Очень печально, но мы можем так никогда и не узнать, как эта малышка тут появилась», – мысленно сказал он себе. А как бы хотелось выяснить, кто ее здесь установил – незыблемо стоять всем ветрам назло. Временами старушку было немного жаль – когда отдыхающие уезжали и она начинала грустить, отчего краска на ней трескалась и осыпалась, а перила покрывались ржавчиной. Должно быть, эта скамейка была свидетельницей множества незабываемых мгновений и хранит секреты печальных влюбленных, некогда нашедших тут пристанище. «Хочется верить, что она простоит на этом месте еще долго, после того как мы с Джоном покинем этот мир», – подумал Дэнни, и его лицо озарила мягкая улыбка.

– Дэнни, братишка! – Джон Фергюсон окликнул коллегу, который быстро шел впереди него. – Притормози, друг! Нет нужды торопиться начать еще один трудный рабочий день. Да еще и в такую адскую жару!

Он тяжело, обреченно вздохнул.

– Если бы в мире была справедливость, мы с тобой сейчас валялись бы на пляже, принимая солнечные ванны.

– Черта с два, старина! – Дэнни и не подумал сбавить шаг. – Мы тут не для того, чтобы валяться на пляже. Нравится тебе это или нет, но мы с тобой, Большой Джон, – всего-навсего двое работяг, которым платят. С ограждением покончено, так что давай посмотрим, что еще нужно сделать. И, скажу тебе, мы должны радоваться тому, что нам все еще удается заработать в такие времена!

Дэнни продолжал торопливо шагать по причалу. Большой Джон тащился за ним, возмущенно восклицая:

– Да не беги ты! Куда так спешить? Эта скамейка еще всех нас переживет, зуб даю!

Джон завел свою пластинку, и теперь его было не остановить.

– Я серьезно, Дэнни! Пора сбавлять обороты. Годы у нас уже не те. Мы давно не мальчишки, такова уж правда жизни!

Очень кстати их отвлекла орава ребятишек: держа в руках мороженое, дети неслись по широким каменным ступеням к набережной.

– Чудно, как этим сорванцам удается избегать серьезных травм… в такой сутолоке. – Покачав головой, Джон отвернулся и пошел дальше.

Дэнни задержался на мгновение, провожая детей взглядом.

– Словно во время рождественской распродажи в Co-op![9] – рассмеялся он. – Толпы взбудораженных женщин, готовых вытрясти друг из друга душу и дерущихся за удачную покупку, словно кошки с собаками. Просто бедлам, вот что я тебе скажу!

Джон рассмеялся:

– Правда? А тебе-то почем знать? Или ты и сам бывал в тех очередях?

Он взял приятеля за плечо и подтолкнул его вперед.

– Довольно прохлаждаться! Займи свои мысли чем-нибудь полезным. Давай же, пока начальство не увидело, что мы бездельничаем.

С этими словами Джон быстро зашагал дальше. Дэнни приноровился к темпу коллеги, стараясь идти в ногу с ним. Здоровяк молчал, а Дэнни продолжал болтать:

– Мы с тобой отменно провели пару лет, да? Жили сегодняшним днем, кутили до рассвета, просаживая на скачках последние штаны! Наслаждались жизнью, несмотря ни на что и не думая о последствиях.

Теперь, когда годы их уже не щадили, воспоминания о былых похождениях одолевали друзей с особой силой. И каждый вспоминал лишь лучшее, несмотря на пережитые горести и невзгоды.

Джон дружески ткнул товарища локтем:

– Но мы с тобой прекрасные игроки – были и есть. Разумеется, когда остаются силы после тяжелой работы.

Дэнни всегда удавалось вызвать улыбку на лице Джона. В его глазах вновь запрыгали шальные огоньки при мыслях о старом добром прошлом. Отличавшийся прагматичностью, Джон был из числа тех людей, что всегда говорят прямо. В целом довольно прилежный, он любил работать и зарабатывать, а также все то, что могли дать ему деньги. Теперь, в шестьдесят лет, Джон был благодарен судьбе за то, что сохранил здоровье и работоспособность, но очень сожалел о том, что время пролетело так быстро. Большой Джон все еще умел мечтать, но теперь делал это с тяжелым сердцем.