Ситуация в системе образования, как зеркало, отражала всю сложность духовных поисков татарского общества, силу и мощь устоявшихся представлений, которые выдавались за истину. Ученики Марджани тесно общались и устраивали дебаты с шакирдами других медресе. Как утверждает Ш. Шараф, «все его ученики были вынуждены следовать за течением того времени и посвятить себя таким предметам, как логика и калам. Шакирды той эпохи говорили: «Хорошо зная логику, можно изучить всё. Философские понятия являются ключом ко всем наукам». Поэтому они не уделяли должного внимания религиозным предметам». Ш. Шараф даже предполагает что «если бы Марджани обучал по методу, указанному в книге «Мукаддима», ученики, подверженные влиянию общего течения, покинули бы медресе, так как в нём не изучали бы считающиеся в то время важные предметы».
Сам Марджани очень переживал, что его реформаторские идеи не оказывают влияния на людей и что в их продвижении у него мало союзников. Иногда он открыто выражал недовольство методами преподавания и говорил: «Все мои планы относительно преподавания, которые я строил в Бухаре, не осуществились. Здесь тратят время на бесполезные занятия, а нужных предметов не изучают. Ах, такое уж время, что поделать! Я бы не преподавал ни один из нынешних предметов».
Ш. Шараф, подводя некоторые итоги деятельности Ш. Марджани в области образования, утверждает: «…хотя мысли Марджани о реформировании методов преподавания не встретили доброжелательный приём, они сделали своё дело. Его мысли и произведения распространились среди народа и дали толчок общественной мысли. Они подготовили народ к всеобщему пробуждению. С этого времени стали очевидны недостатки методов преподавания Бухары, появилось желание изменить школы и медресе. Когда был поднят вопрос о джадидском методе преподавания, прогрессивные татарские мыслители быстро поняли суть проблемы и стали преподавать, изменив систему образования в школах и медресе».
В сборнике представлены очень серьёзные статьи Ш. Шарафа, К. Тарджемани, Т. Ильяса, Г. Баруди и др., которые представили Ш. Марджани крупнейшим богословом. Его вклад в развитие богословской мысли, действительно, является настолько значимым, что он, вне всякого сомнения, внёс свой огромный вклад в возвращение богословской мысли в то русло, в которое, благодаря огромным интеллектуальным усилиям, её направили ещё в VIII-Х вв. основоположники четырёх мазхабов, ученики Абу-Ханифы, Абу Мансура ал-Матуриди и др. Особое место в истории мусульманской богословской мысли занимает конец IХ – начало Х в. Именно в этот период развернулась борьба против идей мутазилитов и практически окончательно сформировались основы богословско-правовых школ, в частности, ханафитский мазхаб с матуридийской акидой. Хотя и прошло почти тысяча лет, Ш. Марджани сталкивался со схожими проблемами. Это, в первую очередь, было обусловлено тем, что за этот длительный период произошло смешение трёх фундаментальных явлений ислама – вероубеждения, теологии как науки (калам) и богословских традиций. Даже не просто смешение явлений, а подмена понятий и неправильная расстановка приоритетов. К. Тарджемани пишет, что до появления трудов Ш. Марджани, которые чётко объясняли сущность вероучения, смысл калама как науки и роль традиций, «калам и вероучение воспринимали как одно и то же, и всё, о чём писалось в книгах по каламу, считалось исламским вероубеждением. Однако большинство наших книг по каламу не имело отношения к вероубеждению, т. е. написанное в них не имело твёрдых доказательств, существовало множество утверждений, по разным причинам просто помещённых в книги по каламу… И те, кто не верил хотя бы в одно из этих утверждений, обвинялись в заблуждении и неверии (куфр). Таким образом, среди мусульман продолжали господствовать раздробленность и разногласия». Ш. Марджани в своих трудах чётко расставил акценты. В своей книге «ал-Хикма ал-балига» он писал, что «так как доказательства вероубеждения основываются на предание (накл) и священное откровение (вахи), оно является истинным знанием, здравый ум также согласуется с преданием. Но так как разум, не укреплённый доказательствами из традиции, не может полностью избавиться от сомнений и фантазий, в религиозных делах он не может действовать самостоятельно. Поэтому каждая группа, которая в вопросах религии опирается лишь на разум, как мутакаллимы, не сможет достичь истины и гармонии».
Как видим, в своих произведениях Ш. Марджани резко отзывается о каламе, не считает калам наукой. Поэтому некоторые его современники и богословы ХХ в. выражали удивление в связи с тем, что он и сам занимался каламом, по крайней мере в своих трудах много внимания уделяет богословским проблемам. Причина такого неприкрыто негативного, иногда враждебного отношения к каламу у Ш. Марджани было обусловлено, в первую очередь, тем, что калам в ХVIII-ХIХ вв. стал тем учением, который отдалял мусульман от основных первоисточников – Корана и сунны. Опираясь только на калам, философию и логику, мусульманские учёные стали рассуждать о фундаментальных понятиях ислама. Не глубокие знания первоисточников, а логически правильно выстроенные поверхностные представления о вере для мусульманской молодёжи казалось наиболее эффективным методом самоутверждения в мусульманском сообществе. А.-Х. Максуди в качестве примера приводит такую ситуацию, сложившуюся в татарских медресе: «Так как шакирды Кшкара были слабы в области религиозных знаний, но натасканы по логике, каламу и мудрости, они были сильны в диспутах. В спорах, возникавших на собраниях по религиозным вопросам, они даже стали побеждать. Так, слушающие это простые люди начали считать, что кшкарцы более образованы». Поэтому даже сам Марджани, «поддавшись влиянию этого, был вынужден разрешить преподавание этих наук, привезти книги из Египта, Стамбула и Индии и проводить эти уроки чаще остальных». Безусловно, Ш. Марджани и сам является крупнейшим представителем мусульманской богословской мысли. Он, критикуя мусульманское богословие – калам, в первую очередь имел в виду его мутазилитский период, представители которого были очень близки к арабо-мусульманской философии. Нельзя не обратить внимание и на то, что Ш. Марджани практически никак не оценивает наследие Абу Мансура ал-Матуриди, одного из крупнейших представителей постмутазилитского калама Х в. Остаётся догадываться, что используя понятие «ханафитская акида», он в принципе был согласен со многими положениями учения ал-Матуриди, т. е. классический калам ему был не так и чужд. Это ещё раз подтверждает мнение практически всех авторов сборника о том, что Ш. Марджани очень тонко чувствовал глубинные проблемы мусульманской богословской мысли и очень остро и точно реагировал на них.
Среди таких проблем, на которые особо обращал внимание Ш. Марджани и нашли отражение в данном сборнике, К. Тарджемани выделяет такие как «таухид и калам, атрибуты и имена Аллаха, возникновение и вечность Вселенной, пророчество и чудеса, определение группы «спасшихся», вопрос сотворённости Корана, халифат и достоинства сахабов, вопрос, что делает человека неверным, отношение философов и мыслителей к исламу».
Подчёркивая то, что все эти вопросы для богословской мысли во все времена были актуальными, хотелось бы выделить несколько из них, которые и сегодня являются более чем актуальными.
Например, проблема обвинения в неверии сегодня некоторыми экстремистскими группировками превращается главным инструментом борьбы с теми, кто являются другими по образу жизни, по мировоззренческим установкам и т. д. К. Тарджемани пишет, что ещё тогда «этот вопрос среди мусульманских учёных стал подлинным бедствием. Он настолько распространился и утвердился в исламском мире, что лишь немногие из великих учёных, служащих религии и знанию, смогли остаться в стороне от него. Если мусульманские учёные или простой человек увидит что-то или услышит о чём-то, что противоречит их обычаям, привычкам или слабым риваятам, переписанным у алимов позднего времени, они будут считать это неверием и заблуждением, начнут проклинать, даже если это дело никак не противоречит шариату. Вред, причинённый этим исламу, очень велик». Свою позицию Ш. Марджани по этому вопросу излагает очень убедительно, утверждает К. Тарджемани, приводя его высказывание о том, что для обвинения человека в неверии «нужно знать, что он без всяких объяснений отрицает существование чего-то, что было передано от Пророка надёжным путём, и обвиняет Пророка во лжи. Для этого необходимо доказать, что отрицаемый человеком текст передан надёжным путём и отрицающий знает об этом, что человек отрицает текст без всяких объяснений и осознанно. Однако узнать всё это может лишь очень умный, обладающий трезвым умом и хорошей нравственностью человек, который к тому же хорошо осведомлён о взглядах и вероубеждении отрицающего». Даже при соблюдении всех этих условий, считает Марджани, нужно действовать «на основе хадисов Пророка «Если кто-то скажет другому: «Эй, неверный!», один из них будет неверным», «Закрывайте глаза на ошибки тех, кто произнёс «Ля иляха иллял-лах», не обвиняйте их в неверии», «Если кто-то обвинит в неверии человека, произнёсшего «Ля иляха иллял-лах», он сам будет ближе к неверию». Этот же принцип он распространяет и на мусульманских философов, которых пытались обвинять в неверии. К. Тарджемани приводит высказывание Ш. Марджани о том, что уважаемый всеми мусульманами мыслитель Газали «говорит такие слова, в особенности, обвиняет таких чистых от неверия людей, как Фараби и Ибн Сина, в неверии, совсем не соответствует его образованности и знаниям, степени его наставления и сострадания к творениям Аллаха. Какое же доказательство он нашёл для обвинения этих двух в неверии? Конечно, причиной этого может быть лишь излишний фанатизм в отношении философов».
