Сегодня, поскольку я понемногу начинала приходить в себя после цикла химии, я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы пройтись по петляющей тропинке вниз, мимо хоккейной площадки, вокруг карусели. Я остановилась и стала смотреть, как маленькие дети, в основном в сопровождении нянь, хватались за стеклопластиковых лошадок так крепко, как только позволяли их крошечные кулачки, и пищали от удовольствия, когда лошадки подпрыгивали вверх, вниз и снова вверх.
В то лето, когда нас с Джейком еще не отпустило любовное торнадо, он уговорил меня пробраться на карусели после наступления темноты.
– Не думаю, что это хорошая идея, – сказала я, отметив предполагаемый урон репутации сенатора в случае, если нас арестуют. – Вряд ли старший помощник за решеткой – то, к чему в газетах отнесутся снисходительно.
Но он тем не менее открутил замок, схватил меня за руку и потащил за собой. И это было потрясающе. Совсем как будто мы снова стали трех-, или четырех-, или пятилетними, как малыши, которых я сегодня увидела. Ночь была ясная, и, хотя в Нью-Йорке не увидишь звезд, в темноте парка казалось, что я их вижу. Мы сидели на пестро раскрашенных лошадках, смотрели в небо, любовались светом небоскребов, пронзающих облака, и слушали регги, доносившийся с летнего фестиваля неподалеку. Около часа мы не говорили ни слова, а потом Джейк слез с лошадки, прижался ко мне и поцеловал. А потом мы рухнули в объятия друг друга, как точно не стали бы делать, будь нам пять лет…
Карусель остановилась, музыка стихла. Дети рассыпались в разные стороны, кто-то плакал. Я тоже решила потихоньку уходить, сунула руки в карманы, потуже затянула шарф вокруг шеи. Вряд ли кто-то, кроме меня, заметил резкий холодный ветер. Если он вообще был.
Я приближалась к выходу из парка, когда услышала свое имя за спиной.
– Натали? Нат? Это ты?
Обернувшись, я увидела, как Лила Джонассон, моя однокурсница и в первый год учебы – соседка по комнате, моя лучшая подруга, не считая Салли, и одна из будущих подружек невесты у Салли на свадьбе, – Лила машет мне рукой, стоя под высоким кленом. Идеально выпрямленные, безупречно подкрашенные светлые волосы, темные джинсы, подчеркивающие стройные, как у газели, ноги, и убийственные туфли на шпильках. Лила была воплощением того, как должна выглядеть знаменитость, пусть даже она была знаменитостью лишь в нашем кругу. Знаменита она была в основном благодаря шпилькам, которые носила довольно часто. Впервые мы встретились в самом начале учебы. Мы сели рядом после того, как обе получили заявки от женского клуба, в которых от нас требовалось немедленно явиться на ланч. Я посмотрела на свой свитер с монограммой, покрутила жемчужный браслет и подумала – ну что, черт возьми, у меня может быть общего с этой девицей? Но в разговоре за курицей гунбао мы выяснили, что цвет волос и длина внутреннего шва рукава имеют мало общего с тем, кто ты на самом деле. Конечно, она с радостью оставила бы меня ради бокала вина с начинающей моделью «Армани», но ее недостатки были ясно видны с самого начала. Во всяком случае, те, о которых я знала.
– Боже, я знала – это ты! – Лила подошла поближе. – Что ты тут делаешь среди бела дня? У меня перерыв на ланч, и… – Тут она побледнела. – Как ты?
Я выдавила из себя улыбку. Очевидно, инстинкт болтать сработал прежде, чем она осознала обстоятельства разговора с больной раком мной.
– У меня все хорошо. – Я кивнула. – Правда хорошо. – Опустив глаза, я оттолкнула ногой хрустящие листья.
– Прости меня, – сказала она, прижимая меня к себе в объятии. – Я должна была позвонить. Салли все мне рассказала несколько недель назад, а я собиралась на работу, и… вот дерьмо. Нет мне оправданий.
– Да все нормально. Правда, – прошептала я в ее кашемировый шарф и шагнула назад.
– Я просто… – Она подняла руку и вновь безвольно уронила. – Я просто не…
– Знала, что сказать? Понимаю. Все нормально, правда, Ли. Многие люди мне не позвонили. Если совсем честно, большинство. Ты не одна. – Я пожала плечами и перевела взгляд на свои кроссовки. В пособии по этикету нет главы о том, как сообщать друзьям, что у тебя рак – по правде говоря, я рассказала об этом лишь тем, кому не рассказать было нельзя. Соответственно, найти слова поддержки для друга, которому угрожает смертельное заболевание, – тоже задача совсем не такая простая, как книжка-раскраска. Я позволила Салли рассказать о моей болезни нескольким избранным людям, чтобы они не узнали мрачные новости непосредственно от меня. Кроме того, я не особенно много общалась с друзьями прежних лет, не считая маленькой группы, к которой принадлежала и Лила. Так что нет ничего удивительного в том, что с тех пор как я ушла из жизни старых друзей, они не особенно стремились вернуться в мою.
– О господи! – прохныкала она. – Ну вот теперь мне еще хуже. Я просто… я не знаю. Мне нет оправданий. Но я просто боялась, что скажу что-нибудь не то, еще хуже все испорчу и поступлю как засранка.
Я взяла ее за руку.
– Лила, ну правда. Все в порядке. Пойдем прогуляешься со мной. Я как раз собиралась еще раз пройтись по этой тропинке.
Мы с Лилой почти закончили мой второй марафон, когда на меня накатила волна головокружения. Мостовая поплыла под ногами, и деревья внезапно выстроились в диагональ. Я сжала руку Лилы, чтобы не упасть, но не помогло. Вместо этого я потянула ее за собой, и мы обе повалились на вянущую траву у тротуара.
– О господи, позвонить кому-нибудь? – Перепуганная Лила полезла за мобильным в кожаную сумочку от «Прада». – Нат! Посмотри на меня, посмотри же! Что с тобой?
Доктор Чин предупреждал меня о приступах головокружения и переутомлении. Лила гладила меня по спине; я зажала голову между колен, как учили в старших классах, рассказывая об оказании первой помощи, и замычала:
– Нет, нет, это просто побочная реакция. Все хорошо.
Не знаю, как долго мы с подругой сидели там, в осеннем тепле чудесного нью-йоркского дня. Когда мое дыхание стало ровным, а глаза смогли смотреть в одну точку, я медленно поднялась и сообщила ей, что хочу продолжить прогулку. Я собиралась завершить начатое, пусть это даже всего-навсего несчастная прогулка со старой подругой спустя пять недель после того, как мне диагностировали рак.
– Нат, ты слишком устала. У тебя лицо такого же цвета, как… как у меня стены. Давай доедем на машине. – Она подняла руку, желая поймать такси, проезжавшее по парку.
– Нет, – сказала я твердо. – Я дойду пешком.
– Натали, не глупи. Ты упадешь в обморок, не дойдя до конца парка. Хватит. Тебе это вредно!
– Не надо указывать, что мне вредно, а что полезно! Не надо говорить, когда мне хватит! – закричала я, и Лила отступила на шаг назад. – Откуда, черт возьми, кому-то другому знать, как мне будет лучше? Я работаю, я правильно питаюсь, я неплохой человек, а потом раз – и выясняется, что все это ничем, ничем мне не поможет! Так какого же хрена со мной случилось такое? – Без предупреждения по моим щекам скатились две крупные слезы, словно последние капли шторма на прошлой неделе. Лила прижала меня к себе и держала в объятиях, пока меня не перестало трясти.
– Прости, – сказала я, опустив взгляд. – Ты просто желаешь мне добра, а я веду себя как ненормальная.
– Ради всего святого, это цветочки по сравнению с тем, как ты вела себя на последнем курсе, когда узнала, что Брэндон тебе изменяет. Вспомнила? Если уж я это выдержала, так со всем остальным точно справлюсь. – Она рассмеялась и протянула мне упаковку носовых платочков. Потом сказала: – Хорошо, я сдаюсь. Мы продолжим прогулку.
Она сжала мою руку, и мы пошли вперед.
– Слышишь меня, рак? – сказала я с ухмылкой. – Я не остановлюсь ни перед чем, пока ты сам не признаешь меня непобедимой.
Дорогой дневник!
Хорошая новость: теперь я почти не думаю о Неде. А когда думаю, мне уже не так сильно хочется помчаться в магазин спорттоваров, купить там алюминиевую биту и вышибить ему мозги. Ведь это хорошая новость, правда? Это я к тому, что поняла его. Почему он ушел. Нет, не так. Я никогда не ПОЙМУ, почему он поступил именно так именно ТОГДА. Но общую картину, мне кажется, я поняла. По правде говоря, дневник, мы не так-то много времени уделяли нашим отношениям, даже если думали, что достаточно. Я знаю это, потому что моя жизнь не особенно сильно изменилась с его уходом. Я все так же в одиночку съедаю большую часть пищи, я по-прежнему больше доверяю Салли, чем кому бы то ни было, и, если не считать злости, я не испытываю к нему других чувств, я по нему не скучаю. Хм. Будем разбираться. Может быть, когда окончательно разберусь, смогу выслушать и его точку зрения. Но сейчас мне и так спокойно.
И поскольку такова жизнь, как только я смирилась с одним, начались новые неприятности. Понимаешь, дневник, я все чаще думаю о Джейке. Чуть больше, чем надо бы. И еще я подозреваю, что немножко, совсем немножечко увлеклась Заком. Ой, я особенно не рассказывала, кто такой Зак. Сам факт, что он мой гинеколог, уже должен бы отпугнуть меня от него навсегда. Лила шутит, что он видел больше вагин, чем целая бейсбольная команда (а она знает, что говорит, потому что этой весной разбила ему сердце на миллион осколков, взяв и бросив его без предупреждения). Но он поразительно похож на Патрика Демпси[4] и к тому же звонит несколько раз в неделю, чтобы узнать о моем самочувствии, и, когда он звонит, я почти забываю, что у меня рак; довольно глупо, учитывая, что по этой причине он и звонит, но тем не менее. Уточню еще раз: Зак не похож на гинеколога, он не похож даже на бывшего гинеколога. Зеленые озера глаз, стройное тело спортсмена и волнистые волосы, которые так очаровательно вьются у лба… я сомневаюсь, что такому вообще можно было разрешить работать гинекологом, учитывая, что большая часть его пациенток находят его, тридцатичетырехлетнего, куда более сексапильным, чем их собственные мужья. И те десять минут, что он говорит со мной по телефону, я снова чувствую себя нормальной женщиной, у которой может быть нормальный роман с нормальным мужчиной.
Так что между жалкими пережевываниями мыслей о Джейке – где он? играет ли в группах? думает ли обо мне? (в поисках ответа если не на все, хотя бы на несколько вопросов я вчера вечером почти два часа копалась в «Гугле») – и мыслями, что, несмотря на растущее влечение к своему гинекологу, у меня никогда в жизни ничего с ним не получится, я впадаю в панику. Все это я выплеснула на Дженис во время очередного сеанса.
Убедив меня, что а) я все еще сексуально привлекательна для мужчин (ха! если бы, дневник!) и б) такой эмоциональный кавардак абсолютно нормален, Дженис сказала, что не уверена, стоит ли с помощью дневника открывать двери в прошлое (помнишь охоту на бывших), когда на меня свалилось столько проблем; но осуждать меня она не стала. Так и сказала: «Я здесь не чтобы осуждать вас, Натали, а чтобы помочь». Как будто от этого я перестала видеть в ее словах осуждение. Это все равно как в старших классах, когда мама, бывало, подожмет губы и скажет мне: «Ну, если ты считаешь это правильным решением…», когда было ясно, что она считала это абсолютно неправильным решением, но делала вид, что не закладывает бомбу пассивной агрессии. Я сказала Дженис, что надеюсь, углубившись в прошлое, разобраться с настоящим; она кивнула и сказала: да, это прогресс.
Остаток сеанса мы провели в беседе о моей теории, что в любых отношениях – дружеских, романтических и т. д. – есть альфа и бета. То есть сильная личность, скала, так сказать, и личность послабее, которая опирается на эту скалу. Говоря о личности послабее, я не считаю ее менее важной в отношениях; напротив, если сойдутся два сильных человека, они могут оттолкнуть друг друга, как те полярные элементы, которые мы изучали на уроках химии.
Я не знала, почему эта теория о вожаке так важна для меня, пока Дженис не предположила, что мне было бы неплохо найти еще кого-нибудь, на кого можно опереться, не считая тебя, дневник. Чтобы мне не приходилось в одиночку тащить такую тяжесть. Я сказала ей, что мне по душе одиночество и по большому счету я уже давно привыкла полагаться только на себя. (Не обижайся! Я нахожу тебя идеальным собеседником.) Она кивнула и сказала, что все понимает, но нужно двигаться хотя бы черепашьими шагами, не бояться принимать маленькие подарки от людей, раскрывающих мне объятия, пусть даже на них нельзя всецело опереться. Я вспомнила, как Салли в прошлые выходные вызвалась быть у меня на посылках, когда у меня не было сил даже сходить за туалетной бумагой, и как Лила после нашей прогулки отпросилась с работы, чтобы посидеть со мной в кафе и рассказать мне свежие сплетни о наших друзьях. Хотя все это, дневник, если честно – ведь вся штука в том, чтобы быть честной, – все это ощущалось довольно вяло.
Ладно, дневник. Я понимаю, что это всего-навсего вторая запись, а я уже забыла о своей изначальной цели – отправиться в прошлое, чтобы не погрязнуть в бесконечной жалости к себе. На этой неделе, честно, я соберусь, перестану гуглить Джейка и займусь Колином из старших классов, а потом Брэндоном. Будет весело! (Оцени глубину сарказма.)
