– Прости! – ахнула Хелен. – Пожалуйста, не двигайся!

Она снова направила мой член себе во влагалище. Обхватив двумя ладонями ее ягодицы, я быстро близился к оргазму. Серьезные глаза Хелен Ремингтон смотрели на меня так, словно она оживляла пациента. Влага блестела на коже вокруг ее губ, как блестки на утреннем лобовом стекле. Хелен быстро задвигала ягодицами, прижимаясь ко мне лобком, потом откинулась к приборной доске, когда мимо прогремел «Лендровер», обдав наши окна тучей пыли.

Она поднялась с моего опадающего члена, позволив сперме пролиться в пах, села к рулю, придерживая ладонью мокрую головку члена, и оглядела салон автомобиля, словно прикидывала, как еще можно использовать наш половой акт. Освещенный вечерним солнцем бледнеющий шрам на лице выдавал эти скрытые мотивы, как тайный кордон на захваченной территории. Решив, что надо как-то приободрить Хелен, я высвободил ее левую грудь из бюстгальтера и начал гладить. Возбужденный знакомой формой, я смотрел на сверкающий грот приборной доски, на выпуклую сборку рулевой колонки, на хромированные головки переключателей.

Позади нас появилась полицейская машина; белый корпус тяжело качался на колдобинах. Хелен мгновенно выпрямилась, ловким движением убрала грудь, быстро оделась и начала поправлять макияж, глядя в зеркало косметички, – дистанцировалась от собственной жадной сексуальности.

Однако Хелен Ремингтон явно не переживала из-за половых актов в тесном салоне автомобиля, припаркованного где-нибудь на служебных дорогах, в переулочках и на полночных парковках. Когда я в течение следующих недель забирал ее из дома, который она снимала в Нортхолте, или поджидал у вестибюля иммиграционной службы, казалось невероятным, что у меня есть какие-то сексуальные отношения с этой чувствительной женщиной-врачом в белом плаще, терпеливо выслушивающей жалобы туберкулезного пакистанца.

Как ни странно, наши половые акты происходили только в машине. В большой спальне съемной квартиры Хелен у меня даже эрекции не возникало, а сама Хелен принималась спорить и отдалялась, болтая о самых скучных аспектах своей работы. Зато в моей машине на запруженных дорогах мы легко возбуждали друг друга. Каждый раз она проявляла все больше нежности ко мне, старалась снять мое беспокойство. Каждый наш половой акт повторял смерть ее мужа, повторял образ его тела в ее влагалище – в сотнях перспектив наших губ и бедер, сосков и языков посреди металлического и пластикового салона машины.

Я ждал, что Кэтрин раскроет наши частые встречи с одинокой женщиной-врачом, но, к моему удивлению, она мало обращала внимания на Хелен Ремингтон. Кэтрин снова отдала себя браку. До аварии наши сексуальные отношения почти совсем угасли и сводились к скудной серии игр и извращений. Вылезая по утрам из постели, Кэтрин как-то механически обслуживала себя: быстрый небрежный душ; моча из ночной вазы выливается в унитаз; достается колпачок, смазывается и вставляется на место (как и где она занималась любовью в обеденный перерыв, с каким пилотом или администратором авиакомпании?); кофе под утренние новости…

Все это ушло, и на свет явились маленькие, но растущие знаки нежности и любви. Когда Кэтрин лежала рядом, бессовестно опаздывая на работу, я мог вызвать у себя оргазм, просто представив машину, в которой доктор Хелен Ремингтон и я занимались любовью.

Приятная домашняя идиллия с восхитительными изменами подошла к концу с новым появлением Роберта Воэна, кошмарного ангела автострад.

Кэтрин уехала на три дня в Париж на конференцию, и я из любопытства повез Хелен на стадион в Нортхолте смотреть гонки серийных автомобилей. Некоторые водители-каскадеры, работавшие в фильме Элизабет Тейлор, выступали там с трюками. На студии было полно никому не нужных билетов на представление. Рената, не одобрявшая мою связь со вдовой убитого мной человека, дала пару билетов мне – явно с намеком.

Мы с Хелен сидели рядом на полупустой трибуне, пока ободранные седаны крутились по гаревой дорожке. Скучающая толпа следила за машинами с периметра преобразованного футбольного поля. Над головами гремел голос ведущего. После каждого заезда жены водителей без энтузиазма изображали ликование.

Хелен прижалась ко мне, обняв за талию и уткнувшись лицом в плечо. Лицо ее сморщилось от непрерывного рева неисправных глушителей.

– Странно, я думала, народу будет куда больше.

– Все это можно увидеть вживую и бесплатно. – Я показал желтую программку. – А вот это должно быть интереснее: «Реконструкция автомобильной катастрофы».

Дорожку освободили и с помощью белых столбиков обозначили перекресток. В боксе под нами громадного, заляпанного маслом человека в куртке с серебристыми заклепками прикрепляли ремнями к водительскому сиденью машины без дверей. Его обесцвеченные волосы до плеч были перехвачены алым шарфом. На строгом бледном лице застыло голодное выражение циркового униформиста. Это был один из студийных каскадеров, в прошлом автогонщик по фамилии Сигрейв.

Пять автомобилей принимали участие в инсценировке катастрофы – во время крупного завала прошлым летом на северной кольцевой погибли семь человек. Пока машины расставляли по местам на поле, ведущий пытался разогреть аудиторию. Усиленные фразы его комментариев метались среди пустых трибун, словно пытались удрать.

Я показал на оператора в армейской куртке – он крутился у машины Сигрейва и, перекрывая рев мотора, выкрикивал инструкции через отсутствующее лобовое стекло.

– Снова Воэн. Это он говорил с тобой в больнице.

– Он фотограф?

– И непростой.

– Я подумала, что он проводит расследование аварии. Он хотел знать все подробности столкновения.

Теперь, на стадионе, Воэн был похож на режиссера. Нависнув над Сигрейвом, держась за стойку лобового стекла, он резкими жестами разлиновывал новую хореографию жестокости и столкновения. Сигрейв, откинувшись на спинку сиденья, курил слабо скрученный косячок, который держал для него Воэн, при этом проверяя ремни и наклон рулевой колонки. Его вытравленные белые волосы были центром внимания всех зрителей. От ведущего мы узнали, что Сигрейв поведет машину-мишень, которую пошедший юзом грузовик направит на целый ряд встречных машин.

Тут Воэн оставил Сигрейва и побежал по трибуне к комментаторской кабине за нашими спинами. Наступила короткая тишина, а потом мы услышали торжественное объявление, что сесть за руль грузовика Сигрейв попросил своего лучшего друга. Это последнее драматичное дополнение никак не тронуло толпу, хотя Воэн, похоже, был доволен. Крепкие губы со шрамом разошлись в чудной улыбке, пока Воэн спускался по ступенькам. Увидев нас с Хелен Ремингтон, он помахал рукой, как завсегдатаям этих омерзительных зрелищ.

Через двадцать минут я, сидя за рулем своей машины позади «Линкольна» Воэна, наблюдал, как потрясенного Сигрейва ведут через парковку. Инсценировка аварии полностью провалилась: при ударе грузовика легковушка зацепилась за клыки бампера – как будто близорукий тореадор попал прямо на рога быку. Грузовик протащил машину Сигрейва пятьдесят ярдов и протаранил ею встречные автомобили. Жуткое столкновение заставило всю толпу и нас с Хелен вскочить на ноги.

Спокойным оставался только Воэн. Когда водители-каскадеры, выскочив из машин, помогали Сигрейву выбраться из-за руля, Воэн быстро пересек арену и властным жестом поманил Хелен Ремингтон. Я проводил ее по дорожке, но Воэн, не обращая на меня внимания, повел Хелен через толпу механиков и зевак.

Хотя Сигрейв был в состоянии идти, вытирая грязные руки о серебристые рабочие штаны и пытаясь разглядеть дорогу, Воэн убедил Хелен сопроводить его в общую больницу Нортхолта. Мы тронулись, и оказалось, что я цепко держусь прямо за пыльным «Линкольном» Воэна. Едва Сигрейв рухнул рядом с Хелен на заднее сиденье, Воэн рванул сквозь ночь, выставив локоть в окно и похлопывая ладонью по крыше машины. Я догадывался, что в своей наглой манере он проверяет, сможет ли оторваться от меня; на светофорах он смотрел в зеркало заднего вида, как я подтягиваюсь, а потом мощно стартовал на желтый. По Нортхолтской эстакаде он гнал, значительно превышая скорость, и неправильно обогнал полицейскую машину. Водитель-полицейский начал мигать фарами, однако не стал связываться, заметив алый, как кровь, шарф на волосах Сигрейва и мои фары за спиной.