Вы не знаете, какое это страшное чудовище – власть!

Добровольно поступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, они не выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни в доблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войска преимущественно бедняки и бродяги.

Допустить, чтобы во всех провинциях поклонялись мне в образе божества, было бы величайшим самомнением и заносчивостью.

Если все бедняки, сколько их ни есть, станут являться сюда и выпрашивать для своих детей деньги, то никто из них никогда не насытится, а государство между тем впадет в нищету.

Если же когда-нибудь усомнитесь вы в моем поведении и в моей преданности, – а я молю, чтобы смерть унесла меня раньше, чем случится такая перемена в ваших мыслях, – то для меня не много будет чести и в звании отца отечества, а для вас оно будет укором либо за опрометчивость, с какой вы его мне дали, любо за непостоянство, с каким вы обо мне изменили мнение.

Если кто неладно обо мне отзовется, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью.

Законы должны исполняться.

Иссякнет старательность и повсюду распространится беспечность, если основание для своих опасений или надежд никто не будет видеть в себе самом, но все станут беззаботно ждать помощи со стороны, бесполезные для себя, а нам в тягость.

Подобно тому, как застарелые и с давних пор укреплявшиеся недуги нашего тела не пресечь иначе, как сильно действующими и суровыми мерами, так и развращенная и одновременно развращающая, больная и пылающая в горячке душа должна быть обуздана средствами, не менее мощными, чем распалившие ее страсти.

Прочие смертные принимают решения, клонящиеся к тому, что они считают выгодным для себя; не таков удел принцепсов, ибо в важнейших делах они должны считаться с тем, что об этом подумают люди.

Римский народ отмщает врагам, не прибегая к обману, и не тайными средствами, но открыто и силой оружия.

Тому, кто правит другими, не подобает устраняться от заботы об общественных делах из-за личных несчастий.

Что я смертен, отцы сенаторы, и несу человеческие обязанности, и вполне удовлетворен положением принцепса, я свидетельствую пред вами и хочу, чтоб об этом помнили также потомки; и они воздадут мне достаточно и более чем достаточно, если сочтут меня не опозорившим моих предков, заботившимся о ваших делах и ради общего блага не страшившимся навлекать на себя вражду. Это – храмы мне в ваших сердцах, это – прекраснейшие и долговечные мои изваяния. Ибо те, что создаются из камня, если благоволение оборачивается в потомках ненавистью, окружаются столь же презрительным равнодушием, как могильные плиты. Вот почему я молю союзников и граждан и самих богов, последних – чтобы они сохранили во мне до конца моей жизни уравновешенный и разбирающийся в законах божеских и человеческих разум, а первых – чтобы они, когда я уйду, удостоили похвалы и благожелательных воспоминаний мои дела и мое доброе имя.

Хороший пастух стрижет своих овец, но не сдирает с них шкуры.

Несколько по-иному, но по сути так же, пересказывает это изречение Тиберия Дион Кассий. Согласно Диону Кассию, император Тиберий, когда один из наместников выслал ему из провинции больше денег, чем предписывалось, вместо того, чтобы похвалить того за усердие, написал ему в ответ: «Я хочу, чтобы моих овец стригли, а не сдирали с них шкуру.

Я не раз говорил и повторяю, отцы сенаторы, что добрый и благодетельный правитель, обязанный вам столь обширной и полной властью, должен быть всегда слугой сенату, порою – всему народу, а подчас и отдельным гражданам.

Мне гораздо приятнее награждать доблесть моих соратников, чем наказывать их погрешности.

Не достойны пощады люди, бежавшие из родного города после того, как сами предали его огню.

Раз судьба установила для человека вообще неминуемую смерть и раз меч более благосклонный слуга ее воли, чем всякая болезнь, то хорошо ли будет с нашей стороны, если мы откажемся жертвовать с благородной целью тем, что мы неизбежно как долг обязаны отдать судьбе?

Речь, имеющая целью воодушевить людей на безопасное дело, равна оскорблению тех, к которым она обращена. Такая речь также изобличает отсутствие достоинства в том лице, которое ее произносит.

Снисходительность на войне только вредна, между тем, как строгость больше предохраняет против хитрости.

Безымянный донос о любом преступлении не должно принимать во внимание. Это было бы дурным примером и не соответствует духу нашего времени.

В каждой провинции есть и опытные и талантливые люди: не думай, что их ближе прислать к тебе из Рима, когда даже к нам они обычно приезжают из Греции.

Надо особенно заняться тем, чтобы исправить такое положение вещей, при котором люди, присужденные к наказанию, не только освобождены, как ты пишешь, неизвестно кем, но и поставлены в положение честных служителей.

Никто еще не убил своего преемника.