Арбат с его новодельной брусчаткой, вазонами, фонарями «под старину» и ряжеными аниматорами вдруг показался Александре огромной декорацией, и ей стало скучно. Ей захотелось домой. И так было бы хорошо, если бы её там ждала хоть какая-то работа! Прежде, чем спрятать смартфон, она отправила короткую эсэмэску Каморину, своему давнему ордатовскому знакомому и одно время даже любовнику: «Дмитрий, мне надо вернуться. Нет ли для меня в Ордатове работы?» Отправив послание, она вздохнула: на самом деле ей хотелось получить весть о таком повороте судьбы, который позволил бы ей остаться в Москве. Вот если бы о ней вспомнил кто-то из редакторов столичных изданий, в которых она пробовала работать!.. И ещё ей взгрустнулось о том, что не вернуть то время, когда она, ещё молодая, крутила любовь с Камориным…

Воспоминания о Каморине оставались в числе тех эмоциональных скреп, которые привязывали её к ордатовскому прошлому. Правда, в последнее время, живя в Москве, она не часто думала о нём, поскольку считала, что отношения с ним уже в прошлом. Но порой ей приятно было представлять себе, что вот живёт в Ордатове человек, для которого она дорога. Она сошлась с ним после начала своей работы в «Ордатовских новостях», где он в ту пору считался уже опытным сотрудником. А спустя два года бросила, когда Аркадий Пиковец позвал её в «Ордатовскую неделю». В её выборе в пользу Пиковца расчёт если и был, то лишь подсознательный, интуитивный: ведь в женскую природу заложено стремление ко всему сильному, внушающему доверие. И именно таким казался ей Пиковец, пусть уже очень немолодой и давно женатый. Изначально, сходясь с ним, она знала, что он останется в своей семье, что между ними возможна только тайная связь.

В отличие от Каморина, невысокого нервного человека без журналистского образования и настоящей журналистской хватки, которого терпели в «Ордатовских новостях», может быть, только из милости, в Пиковце ей всё казалось надёжным, основательным: высокий рост, массивный костяк, невозмутимое спокойствие уверенного в себе человека, репутация опытного профессионала и обширные связи. К таким мужчинам она льнула всегда, и лишь в отсутствие их мог привлечь её на какое-то время кто-то вроде Каморина. Но эсэмэску она отправила всё-таки именно Каморину, потому что знала: этот невзрачный неудачник всё ещё вздыхает о ней…

2

В ночь на пятницу Каморин спал плохо. В самое глухое время, около двух часов, он проснулся и затем до утра ворочался, не в силах уснуть снова. Из его головы не выходила Александра Петина, или Сандра, как в пору их любовных отношений она именовала себя в подражание голливудским героиням. На её страницу в социальной сети «вконтакте» он забрёл накануне, получив в конце рабочего дня от неё эсэмэску, и заодно просмотрел и её последние публикации, ссылки на которые выдал Google. Судя по ним, Сандра не только не сделала себе имени в столичной журналистике, но даже не сумела закрепиться надолго в каком-то издании. Её имя мелькало в разных СМИ, в основном электронных, малоизвестных. Скорее всего, она была всюду только внештатной сотрудницей, «фрилансером». Впрочем, ничего иного он от неё и не ждал.

Сандра, вопреки своему «голливудскому» имени, совсем не походила на актрису из блокбастеров, ещё меньше – на «пробивную», настырную журналистку, способную сделать карьеру в Москве: была маленькой, хрупкой, женственной, с нежным личиком, любительницей пошутить и посмеяться задорным, звонким смехом. Но чаще она была задумчивой, печальной, и именно такой осталась запечатлённой на немногих фотографиях, сохранившихся у него от поры их близости. И теперь, оглядываясь в прошлое, в те забытые, впустую растраченные годы, он мог отыскать там едва ли не единственное отрадное воспоминание – её образ. В это тёмное утро она снова пришла к нему в воспоминаниях, такая же, какой он помнил её по фотографиям, – красивая, нежная и печальная, уже на пороге увядания, с любовью и молчаливым вопросом в глазах: понимаешь ли ты, что я отдаю тебе своё последнее цветение, свои последние хорошие годы?

А между тем он в ту пору мало дорожил ею. Она бывала с ним нечасто, объясняя долгие разлуки необходимостью ухода за своеё больной матерью. Ему казалось, что его отношения с ней – лишь замена настоящей любви, прелюдия к ней. И потому он продолжал искать что-то лучшее, в том числе при помощи объявлений о знакомстве. Однажды прямо из постели с ней он заторопился на свидание с другой, которая, точно в насмешку, не пришла. И теперь он видит, что годы прошли, а никого лучше Сандры в его жизни не было. Да и не будет, наверно.

В половине шестого его мобильный телефон разразился резкими сигналами будильника, и волей-неволей он поднялся, чтобы прекратить эти отвратительные звуки. Сразу после этого он засобирался в дорогу: предстояло по заданию редактора «Ордатовских новостей» ехать в пригородный посёлок Оржицы, где на консервном заводе губернатор проводил совещание местных товаропроизводителей. Без четверти восемь он подошёл к зданию областной администрации. Там возле колонн уже маячила Маша Вострикова из пресс-службы: рыжие волосы, волной ниспадающие на воротник чёрного приталенного пальто из неопрена, оранжевый шарфик под цвет волос, прижатая к груди папка со списком участников и хитрый взгляд с прищуром, выискивающий в толпе прохожих участников мероприятия. Хотя Каморин не входил в журналистский губернаторский пул и на губернаторские выезды попадал изредка, Маша сразу узнала его, приветливо замахала рукой и показала на серую «Газель», стоявшую на обочине неподалёку. Садясь в машину, Каморин подумал о том, что Маше мудрено было не узнать его – полуседого, с одутловатым лицом и толстыми линзами очков. В последнее время на подобные выездные мероприятия, по которым нужно спешно отписываться в ближайший номер, обычно посылали кого-то помоложе.

В машине уже сидели пять журналистов, в том числе двое телеоператоров с видеокамерами и штативами к ним, разложенными в проходе. Осторожно, чтобы не задеть аппаратуру, Каморин пробрался на одно из самых дальних мест. Журналисты, все люди молодые, оживлённо переговаривались, а Каморин лишь прислушивался к их разговору, чувствуя себя чужим этому «племени младому, незнакомому», к тому же более успешному, чем он сам – представитель непопулярного, почти никому не известного частного издания. К восьми подошли ещё трое, а ровно в восемь в двери «Газели» показалась Маша, оглядела собравшихся и скомандовала водителю:

– Едем!

Маша раздала журналистам пресс-релиз, из которого они узнали, что Оржицкий консервный завод лидирует в регионе по выпуску томатной пасты, лечо, кабачковой икры, кетчупов и соусов. Это производство способно переработать в икру шестьдесят тонн кабачка в сутки, а за сезон – три тысячи тонн. Всего же предприятие перерабатывает в год семь тысяч тонн овощей.

Пока журналисты вникали в пресс-релиз и придумывали вопросы, которые следует задать руководству предприятия, «Газель» выбралась из лабиринта городских улиц и выехала на загородную трассу. За окнами потянулись поля рыжевато-бурой стерни, перемежавшиеся с тёмной, припудренной инеем, зеленью озимых посевов. Каморин скоро задремал, прислонив голову к холодному оконному стеклу, и стряхнул дремоту только минут через сорок, когда машина остановилась на просторном заводском дворе и его спутники начали выбираться наружу.

Исполнительный директор завода Александр Саматов, приземистый, плотный, с плешью до темени, встретил журналистов улыбками, но пройти в помещение не пригласил. Все поняли: нужно дождаться губернатора. Журналисты с удовольствием втягивали густые пряные ароматы, доносившиеся из заводских корпусов, предвкушая получение вкусных «сувениров», и расспрашивали Саматова об успехах предприятия. Тот отвечал скупо, посматривая на ворота, через которые с минуты на минуту должен был въехать губернаторский кортеж. Рядом с Саматовым были два его заместителя, десятка полтора участников предстоящего совещания и один человек из пишущей братии, приехавший на своей служебной машине раньше коллег, – главный редактор «Вечернего Ордатова» Аркадий Пиковец, лишь недавно назначенный на эту должность. Губернатор подъехал через пять минут на чёрном автомобиле Mercedes-Benz в сопровождении свиты на такой же машине. При виде хозяина телеоператоры и фотокорреспонденты встрепенулись и нацелили на него свою аппаратуру. Каморин, совмещавший обязанности пишущего журналиста и фотокорреспондента, тоже защёлкал фотоаппаратом.