Девочка не осмелилась тут же выкопать свое богатство: ведь кто знает, какие еще напасти наряду с судебным исполнителем могут постучаться к ним в двери.

Мирьям читала о прекрасном принце в бархатном костюмчике, о том, как он прилетел верхом на майском жуке к Дюймовочке, чтобы веки вечные жить в счастье и согласии. Конец сказки заставил Мирьям усомниться в написанном. Неужели и впрямь на веки вечные и в согласии? Разве у них тогда детей не будет или горе их минует? Во дворе нет-нет да и скажут: во, глядите, опять у того или этого нет работы, а тут еще крест на шее — дети… Выходит, что это и про них с Лоори говорится, у них тоже отец без работы, а детей надо кормить. Одно время Мирьям задумала было меньше есть, но такая попытка помочь семье, кроме неприятностей, ничего не дала.

И все равно эти вчерашние мысли не могли навеять такой страшный сон.

Будто в предвечерних сумерках во дворе неподвижно стояла бабушка, большая и черная, уставив руки в бока. А Мирьям все ходила вокруг, смотрела снизу вверх из- под налезавшей на глаза челки и не верила, что это все же бабушка. Девочке хотелось подергать бабушку за подол, чтобы освободить ее от этой страшной окаменелости, но Мирьям не смела или не могла поднять руки (не иначе, паршивка Лоори опять отлежала ей руку!). Вдруг бабушка заговорила, и Мирьям узнала голос, хотя понять ничего не поняла. Ни одного слова, потому что говорила она вовсе не по-эстонски, это было какое-то бормотание пополам с шипением. Словно у бабушки разом выпали все зубы. Бабушка вздела глаза кверху, и Мирьям тоже посмотрела туда. О боже, страсть какая! Из трубы к небу поднимался столб огня и летели искры! Тогда бабушка сняла правую руку с бедра и подтолкнула испуганную внучку. Мирьям поняла, что ей надо лезть на крышу и тушить пожар. И она пошла, всхлипывая и дрожа, ступала по бесконечным каменным ступеням, все вверх, все туда, где оглушающе гудело пламя. По отвесной железной лестнице, что вела на чердак, Мирьям влезла с удивительной для себя легкостью и выбралась через слуховое окно на железную крышу. Удерживая равновесие, она пошатывалась на скользкой поверхности, затем поползла на четвереньках к трубе. Руки скользили по жести, рдевшей от заходящего солнца и огня, и ноги не находили упора. Мирьям заскользила на животе вниз, пока не уперлась ногами в водосточный желоб. Когда она осмелилась снова открыть глаза, то увидела мужчин, которые гурьбой спокойно стояли на краю крыши и длиннющими ножницами срезали верхушки деревьев. Мирьям что было сил закричала:

— Это дедушка сажал деревья!..

И жестяная крыша звонко повторила, будто стала она союзницей девочки:

— Это дедушка сажал деревья!..

Но мужики и внимания не обратили. Хрясть — и макушка долой, хрясть — и другой нет. И странное дело — огонь начал спадать, а затем потух. При свете звезд крыша казалась посеребренной. Мужики исчезли. Хотя нет, кто-то остался. Опираясь на трубу, стоял дядя Рууди и звал племянницу мягким, переливчатым голосом:

— Поди сюда!

Он протягивал руку, но до Мирьям она никак не доставала. Девочка тоже потянулась, и все равно между ними оставалось еще слишком большое пространство, чтобы можно было ухватиться. Тогда дядя Рууди скривил лицо, и рука его вдруг начала расти, расти, пока Мирьям не вцепилась обеими ручонками в большущие дядины пальцы.

P-раз! Сильный рывок, и Мирьям очутилась возле слухового окна.

Рууди исчез.

Мирьям посмотрела в люк и увидела внизу светящуюся синеватую прихожую.

— Я боюсь в колодец! — вслух громко подумала Мирьям.

— Ты обязана сделать это, обязана… — неслись в ответ голоса.

Мирьям уперлась руками в края люка и повисла. Ноги болтались в пустоте и никак не дотягивались до невероятно тоненькой железной перекладинки. Руки устали, пальцы ослабли. И Мирьям бухнулась на первую перекладину отвесной чердачной лестницы.

— Ха-ха-ха!.. — грохотали довольные голоса.

Мирьям ступила на следующую перекладину и ухватилась за верхнюю железку. Маленькие округлые пятки никак не удерживались на перекладинке, соскальзывали, и Мирьям по-птичьи скрючила пальцы, так что ногти впивались в подошву. Пятки скользили то вперед, то назад, и Мирьям закричала:

— Почему у меня такие маленькие ноги?

— Почему у тебя такие маленькие ноги? — спрашивали снизу печальные голоса.

— Я ничего не могу, у меня нет сил, — плакала Мирьям.

— Ты ничего не можешь, у тебя нет сил, — вместе с ней плакали люди.

Шагая следом за Пээтером и Уно по направлению к морю, Мирьям думала о том, как читала «Дюймовочку», и о страшном сне, который последовал за этим. Девочка осмелилась вспомнить ночь, потому что ясный майский день, наполненный нежными запахами, исключал темноту и делал неправдоподобным наступление вечера.

Мирьям разглядывала свои поцарапанные ноги, обутые в старые туфельки, и вдруг почувствовала боль под большим пальцем. Девочка отстала от ребят, задрала ногу назад и стала рассматривать через плечо. Так и есть! Подошва прохудилась, дырка под большим пальцем была уже порядочной, и нога касалась земли.

Мирьям поднялась на носки и заторопилась за ребятами. Так и семенила на пальчиках.

Ребята тут же принялись поддразнивать:

— Смотри-ка, наша Мирьям тоже хочет балериной стать, совсем как Рийна Пилль. Это она упражняется!

— …ажняется, ажняется! — передразнила Мирьям и в сердцах стукнула Пээтера ниже пояса.

— Ах ты клоп! — крикнул Пээтер, и Мирьям уразумела, что теперь от расплаты ее могут спасти только быстрые ноги. Мирьям неслась до бесчувствия, но Пээтер все же наконец ухватил ее за волосы и потрепал.

— Слушай, — спросила она у Пээтера, — а когда мои ноги вырастут, я смогу тогда бежать быстрее?

Злость Пээтера захлебнулась в смехе, он ответил:

— Глупая, мои ноги тоже вырастут! И всегда я тебя догоню! Все равно ты будешь слабее!

— И на всю жизнь так и останусь слабее? — допытывалась Мирьям.

— А ты что думаешь, ты же девочка! — небрежно бросил Пээтер.

Мирьям как-то сразу не нашлась, что ответить, и, сопя себе под нос, плелась за мальчишками. Подумала было повернуть назад, — Пээтер до самого обеда скрытничал и никому не говорил, с какой целью он собирает компанию и зовет их с собой в прибрежный лес. Но стоило Мирьям разглядеть между деревьями карусель, как сердце у нее от волнения забилось, и она совершенно забыла про дом.

— Собираешься кататься? — спросила Мирьям у Пээтера.

— Мы все пойдем кататься! — гордо объявил Пээтер, а Уно и Хуго навострили уши.

— Денег нет, — грустно объявила Мирьям.

— Нашла о чем тужить, — презрительно сказал Пээтер и не стал вдаваться в объяснения.

Они дошли до карусели. Сейчас тут сновало ребятишек сравнительно меньше, чем в то памятное воскресенье, когда Мирьям как отпрыск «обеспеченного» семейства приходила сюда кататься на карусели. Тогда их семья находилась во временном благополучии! Воспоминание об этом вызывало у Мирьям усмешку. Сейчас она, по крайней мере, не должна паинькой ходить за ручку с Лоори, можно явиться вместе со своей компанией, и нет страху, что извозишь одежду — она уже порядком истрепанная и вылиняла. Все-таки больше свободы!

Должно же оставаться какое-то утешение, когда былая роскошь канет в историю…

Красногубые кони, запряженные в сани, расписанные розами, осклабились в своей неизменной белозубой улыбке, и Мирьям от всей души жаждала прокатиться. Однако пустой карман вынуждал ее держаться в сторонке и ожидать, что предпримет капитан Пээтер. Бородатый старик сам собирал у желающих кататься деньги — Мирьям заметила, что будка с намалеванным медведем оказалась пустой, в ней не было сморщенной старухи, которая в минувшее лето собирала в медвежье брюхо центы.

Пээтер направился к старику. Тот согласно кивнул ему, и капитан вернулся к друзьям.

— Придется чуток подождать. Кончат городские, тогда наша очередь.

— А какое нам дело до этих олухов? — удивилась Мирьям. После очередной междоусобной войны она терпеть не могла городских, они угодили ей камнем в плечо, так что левая лопатка до сих пор ныла.