Литмир - Электронная Библиотека

Лоори в своем пакете обнаружила новое школьное платье и книгу в красной обложке.

Отец с матерью глядели на радостных детей, и Мирьям чувствовала, что в этот момент родители не думают о долговой тюрьме.

Поскрипывая новыми туфлями, пришла празднично разнаряженная бабушка, с полной охапкой бумажных кульков. Лоори долго пришлось их разворачивать и раскладывать по блюдам: на одно — орехи, на другое — рождественские пряники, покрытые розовой обливкой, на третье — конфеты, на четвертое — мандарины…

Мирьям не могла отвести взгляда от лакомств. Но сегодня запрета и не полагалось, взрослые уселись вокруг маленького диванного столика, и мама поставила бокалы возле бабушкиной бутылки с вином.

Выпив первую рюмку, бабушка начала петь:

Oh Tannenbaum, oh Tannenbaum,
Wie grün sind deine Blätter…[2]

Все стали подтягивать бабушке, и только Мирьям напевала на родном, понятном языке собственного сочинения слова;

…тебя со стужи в дом внесут,
вокруг тебя и водку пьют!..

Лоори все же расслышала и ткнула сестренку в бок.

Мирьям перестала петь, она и так делала это без особого энтузиазма, и отправилась жечь бенгальские огни.

Окончив песню, бабушка снова заторопилась наливать в бокалы.

— Погоди немного, — сказал ей Арнольд и вытащил из внутреннего кармана бумагу.

Бабушка читала долго, и бровь у нее грозно хмурилась.

— Что оно значит? — спросила она фразой, которую обычно употреблял Яан Хави.

— Долговая тюрьма, — нервно бросил в ответ отец.

— Читать я умею! — огрызнулась бабушка.

— Я надеялся, что меня просто признают банкротом, для того мы и все бумаги с тобой составляли…

— Знаю, знаю, только почему они не засадят в долговую тюрьму Эйпла?

— Он дряхлый старик… — ответил отец.

— Что из того, он же занимал?

— Все это подстроено, хотят любой ценой выжать из меня деньги, — устало махнул рукой отец.

— Так оно, видно, и есть, — протянула задумавшаяся бабушка и медленно подняла бокал, чтобы одним движением опрокинуть его.

Отец последовал ее примеру.

Мать метнула быстрый взгляд в сторону детей и тоже залпом выпила свое вино.

У Мирьям от удивления глаза полезли на лоб; она никогда не видела маму такой легкомысленной.

Лоори шепнула сестренке на ухо;

— Что с нами будет, если отца посадят в тюрьму?

Мирьям пожала плечами.

Лоори тяжело вздохнула.

Глаза у мамы блестели, и казалось, что она была спокойна.

— Никто из нашей семьи отроду в тюрьме не сидел, и ты туда не пойдешь, — наконец решила бабушка и в подтверждение своих слов стукнула кулаком по столу так, что бокалы подскочили.

— А вы играйте, дети, играйте, — просила мама своих девочек, которые, раскрыв рот, смотрели на бабушку.

Лоори и Мирьям опустились за елкой на корточки, склонившись над целлулоидной куколкой, той, что была величиной с палец.

— Как ты назовешь ее? — с наигранной беззаботностью спросила Лоори.

— Тути. — Мирьям назвала первое попавшееся имя.

— Дура, — презрительно сказала Лоори, — это же собачье имя!

— Ну и что, — возразила Мирьям, — если бы у меня была собака, я бы назвала ее человеческим именем! Вот!

В наказание за подобное своенравие Лоори одарила младшую сестру взглядом, исполненным упрека.

Ну какая может быть игра, если отец обхватил голову руками и стонет:

— Что делать, что делать?

— Погоди! — приказала бабушка, недовольная отцовской несдержанностью. — Я сейчас придумаю!

— Погоди, — повторила мама, — бабушка сейчас придумает!

Мирьям показалось, что в маминых словах послышалась насмешка, но бабушка на это внимания не обратила.

— Придется выплатить, раз уж ты оказался таким дураком, впредь наукой будет, — решила бабушка.

— Чем выплатить-то? — Отец как-то неестественно рассмеялся.

Но бабушка не удостоила его ответом, исчезла за дверью с пустой бутылкой и тут же вернулась обратно с хрустальным графином, в котором искрилось домашнее вино.

Мама напряженно уставилась на свекровь. И Мирьям тоже, забыв о только что нареченной Тути, что осталась на некоторое время у Лоори, в тревожном ожидании поглядывала на бабушку, которая решительно разливала вино по бокалам.

Осушив свой бокал, бабушка откинулась на спинку кресла, положив руки на стол, и принялась барабанить пальцами по дереву.

— Ну? — не выдержал отец.

— Продай ту часть наследства, которая досталась тебе по завещанию, — многозначительно произнесла бабушка.

— Нашу квартиру? Мое наследство?

— Ну да, ничего не попишешь, продашь, — заверила бабушка, не обращая даже внимания на сыновнюю растерянность.

Отец хрипло хохотнул.

— Я, я куплю ее у тебя, — довершила она свою мысль.

— Все же лучше, чем садиться в тюрьму и оставлять семью беспризорной, — поддержала мама бабушкино предложение.

Отец молчал.

— Найдешь новое место, тогда сможем и за квартиру платить, — пыталась утешить мама.

— Отцово наследство… — тяжело выговорил Арнольд.

— Так ведь продаешь собственной матери, — успокоила бабушка.

— Но квартира стоит больше, чем надо заплатить по векселю, — оживился отец.

— Ни цента больше от меня ты не получишь, — твердо заявила бабушка и повторила: — Ведь собственной матери продаешь!

— Собственной матери, — повторил отец и в отчаянии уставился в потолок.

— Все же это лучшее решение. — Мама повернулась к отцу. — Или у тебя есть другой выход?

— Ладно, пусть будет так, — махнул отец и разлил вино в бокалы.

— Как хорошо, что мы еще не переписали на тебя наследство, — произнесла бабушка, — не то эта банда бог знает кому сторговала бы твою долю.

— Теперь она останется тебе, — бросил отец.

— Оно и лучше, когда дом не надо делить, — осторожно ответила бабушка и с подчеркнутой грустью добавила через некоторое время: — Не вечно мне жить.

— Ну вот, и с заботой покончено, — вздохнула с облегчением мама, не придавая значения последним словам.

— В любом положении найдется выход, — кивнула бабушка и с такой сердечностью глянула на невестку, как уже давно на нее не смотрела.

Мирьям увидела мамину улыбку, с восхищением взглянула на бабушку, и ей захотелось воскликнуть:

— Поверьте же, люди бесконечно добры!

Вернувшая всем праздничное настроение, бабушка снова завела:

Oh Tannenbaum, oh Tannenbaum,
wie grün sind deine Blätter…

IV

28

Вслед за ласковыми ветрами во двор между двумя домами ворвалось весеннее беспокойство. Детишки, подобно жеребятам, скакали по пружинистой грязи. Пээтер больше не желал тратить время на школу и без конца прогуливал уроки. Мирьям казалось, что и сестра Лоори только понарошку берет по утрам портфель и надевает на голову шапочку с красным помпоном, — и она не без греха, не иначе как прохлаждается в Оленьем парке.

Бабы наперебой друг перед дружкой мыли окна, натягивали на рамы кружевные занавески и для просушки приставляли рамы к стенке сарая на солнышко. Искали случая потараторить на крыльце и во дворе — точно за всю долгую зиму и словом не перемолвились между собой; даже не отчитывали детей, которые забывали за беготней вытереть ноги и потому таскали в комнаты грязь. По вечерам жильцы долго не закрывали окон, выглядывали, облокотись на подоконники, и по каждому пустяку во все горло хохотали. Кошачьи концерты добавляли к весенней разноголосице свою неповторимую полноту эмоций. В соседних воротах вечерами с приказчиком мясной лавки шепталась одна из младших жиличек «обители старых дев».

Дядя Рууди перебрался из роскошных бабушкиных покоев в садовый домик, и Мирьям теперь помогала ему расположиться в летнем помещении. По примеру женщин мыла окна, смахивала с цветных верхних стекол паутину и даже старалась соскоблить с пола прошлогоднюю грязь.

вернуться

2

О елочка, о елочка, как зелены твои иголочки… (нем.).

38
{"b":"613758","o":1}