– Ты мне полюбился тогда сразу, и стал мне братом. А здесь мне было так одиноко, как может быть одиноко только девочке, которой нет ещё и четырнадцати лет. Только это место давало мне отвлечься от скуки. Не знаю, но в этом месте есть какая-то магия: здесь никогда печальные мысли не обуревали меня. Я рисовала здесь, играла со щенком. Из взрослых со мной никто не играл. И здесь я была всегда одна, совершенно одна. Я часто здесь ходила голышом, совсем-совсем без ничего, зная, что никто и никогда меня не увидит.

Он шёл и только слушал, не в силах вымолвить ни слова, справиться с волнением. Накатившие воспоминания рвали его душу, и он готов был заплакать. Ведь с той самой встречи тогда на той самой исследовательской базе, когда он впервые увидел её, эта женщина была не безразлична ему. И сейчас, спустя много-много лет, он шёл рядом и… молчал.

– Бегала и плавала. Ах, как сейчас хочется в то время, также бегать голышом и плавать. Побежали со мной, – закричала она и побежала вдоль берега.

Он помчался вслед. С непривычки бежать было тяжело, ноги не подчинялись с той лёгкостью, как когда-то на земле, и казались восковой подделкой. Задохнувшись, он остановился и сел на песок.

– Ай-я-яй! – донеслось издалека, – как не стыдно, ты же у нас спортсмен. – Она возвращалась, и звонкий смех разливался и летел вслед за нею. – Пошли, пошли купаться, – тянула она его за руку. – Не ленись. Я знаю, ты всегда был лентяем…

Давно забытый восторг – с разбегу вбежать в воду, ворваться, словно обдаваемый взрывом брызг, в тугую плоть океана и плыть, плыть, плыть… Она играла, безумствовала в воде, ныряя и наскакивая на него, заливаясь безудержным смехом. От каждого прикосновения её тела он испытывал небывалое возбуждение, казалось, каждый дюйм его самого стал настолько чувствительным, что мог переживать восхищение близости независимо. Он никогда ещё не был так близок, и не верил своему счастью.

– Обними меня, мне холодно, – сказала она, когда они вышли и сели рядышком.

Он обнял её одной рукой и прижал к себе. Они оба дрожали, но ему не было холодно: его била нервная дрожь. Он верил и не верил, что вот так просто может обнимать её и ощущать, что может быть с нею.

– А я тебя люблю с тех пор. – От такого внезапного признания он вздрогнул, и кровь зашумела в его голове, – как брата, – пояснила она. У меня никогда не было братьев, и ты сразу стал моим любимым братиком. Ты всегда был такой заботливый. А я неблагодарная. Нет-нет, не спорь, я неблагодарная. Я даже не поинтересовалась, как ты жил после того, как мы расстались. Сколько нам было тогда?

– Шестнадцать лет, – тихо ответил мужчина; эмоциональный всплеск сменился грустным разочарованием, когда она произнесла «как брата», и он, уныло отвернувшись, скрыл от неё скатившуюся по щеке слезу.

А она, словно издеваясь над ним, говорила с каким-то безразличием. Ели же он принимал усталость её за безразличие.

– Но никогда не поздно, ведь так? Как ты всё-таки жил после…

– Нормально, – нехотя произнёс он.

– А у тебя были женщины?

– Были, – пробурчал он.

– Много?

– Достаточно, – солгал мужчина, ему почему-то стало необъяснимо стыдно. Как признаться в том, что у него не было ни одной женщины? Он был верен ей, и пронёс эту верность сквозь всю жизнь. Единственной женщиной для него была она, недоступная и всегда желанная. Другие меркли, и изменить своей мечте он ни на мгновение не мог и счел бы возможность измены за святотатство, за вероломное осквернение храма, за надругательством над божеством.

– А у меня был только один мужчина – мой муж.

– И ты его любишь? – Легкий океанский бриз, солоноватый и освежающий, быстро сушил скупые слёзы и приносил в мужскую душу спокойную отрешенность. Но всё же что-то на глубине её, ёрзающие и тревожное, не умолкало и твердило о надежде…

– Любила, – поправила она.

– Сильнее меня? – сорвалось с его губ.

– Разве можно сравнивать? – Прикрыв глаза и положив голову на плечо мужчины, сквозь зевоту сказала она. – Разве можно сравнивать брата и мужчину, которому ты принадлежишь…

Последние слова больно резанули по сердцу, ему захотелось встать и бежать, бежать сломя голову, всё равно куда, лишь бы…

– Почему мне так хочется спать? – продолжала она тихим сонным голосом. – Скажи мне, почему мне так хочется спать? Слушай, а Он есть?..

– Кто он? – по-прежнему не глядя на женщину, ответил он.

– Ну, Он, – ослабевшим шепотом пояснила она: – Он – Бог.

– Не знаю. Есть, наверное.

– Хорошо. Я хотела бы, чтобы Он был, мне нужно.

***

…Тяжёлые волны лениво наползали на мокрый песок. Вдалеке появился белоснежный призрак трёхмачтового парусника, скользящего по натянутой нити горизонта. Тишина шуршала, рыская пугливым ветерком в гривах барханов, и путалась в сорной траве побережья. Мужчина сидел, обняв женщину. Он думал, нет, он заставлял себя думать, что она просто-напросто заснула на его плече, что она спит. Он подбирал самые нежные, самые ласковые слова, чтобы признаться ей, когда она проснётся. Сказать ей, чем жил он все эти годы. Она проснётся, обязательно проснётся, и он скажет…

Если долго, пристально всматриваться в рябь отсутствия сигнала на телевизионном экране, то невольно начинаешь видеть образы предметов, зданий, улиц, лица знакомых и незнакомых тебе людей…

вместо эпиграфа. Автор.

Иванова я встретил в кафе, куда частенько захожу перекусить. Толком сесть и пообедать для меня непозволительная роскошь – все на ходу, на лету. Жизнь моя – сплошная беготня, работа диктует ускоренный темп. Правда, сегодня я был свободен. Всё намеченное, мне каким-то чудом удалось воплотить в жизнь в первой половине дня. Теперь можно было предаться безделью. И всё же, по многолетней привычке, я не отправился домой, а забрёл в это скромное, но неплохое, кстати сказать, кафе.

Иванова я не видел лет десять или даже больше и совсем не узнал. Впрочем, он не был мне близким товарищем – пересекались несколько раз, да и то за давностью лет память стёрла, какие интересы у нас были общими в то время. Помнится, он работал тогда в городском доме культуры. Помню еще, что начинал он, как киномеханик, затем держал подпольный видео салон, когда это было под запретом, потом занимался чем-то, связанным с электроникой – точно не скажу, но что-то с компьютерами и коммутацией к ним. Ещё я слышал, что в последние годы он преуспел в коммерции.

И когда он подсел за мой столик, весь сияющий как елочный шарик, я не обратил на него внимания. И только тогда, когда пристальный взгляд незнакомца, и его счастливая улыбка начали раздражать, я недовольно и сердито пробурчал:

– Вам что-то угодно?

– Неужели не узнал? – он откинулся на спинку стула, наслаждаясь моим недоумением.

«Экий франт» – подумал я, внимательно разглядывая его с ног до головы: безупречно выглаженный серый костюм «тройка», белоснежный воротничок рубашки, такие же девственно чистые манжеты и небольшой черный галстук «бабочка». Не иначе, только что со свадьбы или какой-нибудь корпоративной вечеринки. Я старательно копался в закромах своей памяти, но безуспешно. Я его не узнавал. У меня даже зарябило перед глазами от напряжения. Он же точно позировал предо мною, кривляясь и демонстрируя своё гладко выбритое лицо в разных ракурсах. Хотя мне и некуда было спешить, но затянувшаяся пауза начала раздражать.

– Что? Никак? – предугадал он мои слова, которые я хотел уже, было, произнести.

Я вместо ответа пожал плечами. Ну, хоть убей – не помню. И только тогда, когда он подробнейшем образом сам о себе рассказал.… Признаюсь, особой радости от этой встречи я не испытал. Но, тем не менее, следуя правилам хорошего тона, крепко пожал его руку и предложил пообедать со мной. Он не отказался.

Мы банально поговорили о прошлом – моем, его, нашем общем. Банально вспомнили несколько смешных случаев, несколько грустных и плавно перешли к настоящему.