- На ще чувалы! - засунула она в седельный баул тугой свёрток из мешков и по-хозяйски напомнила муженьку. - Кода вы арбы та кибитки улусников с русским добром зачнёте шманаты, тоди ты чувалы "подарункамы" набей! Для мэнэ! Поняв, да?!
Крепко обнял и облобызал пышущую любовью жинку Афанасий. "Я всё понял, любушка ты моя ненаглядная! Как вернусь, так хату справим!" - пообещал он и присоединился к скачущим по улице казакам.
Стоя у плетней своих хат и юрт казачки, вытирая кончиками платков набегающие тревожные слёзы, осеняли Спасительным Крёстным Знамением удаляющийся отряд станичников.
* * *
В попутной станице Афанасия вдруг окликнули:
- Афанасий! Афанасий!
Он повернулся в седле на звук.
- Афанасий! Ты ли?! - к нему приближался улыбающийся казак с распахнутыми для объятий руками.
- Емельян! - ловко соскочил с коня и кинулся обниматься с бывшим ватажником Афанасий.
- Тебя уж прежнего и не узнать! - с радостным удивлением окинул взглядом Афанасия Емельян. - Совсем изменился. Казак! Джигит!
- Да ты тоже совсем оказачился! - засмеялся Афанасий.
- Давай заглянем ко мне. - Потянул его за рукав чекменя Емельян к приземистой саманной хате с нахлобученной камышовой шапкой-крышей.
Расположились на циновках, скрестив под собой ноги, как это делают кочевники, за низеньким круглым столиком, на который жена Емельяна поставила блюдо с вареным мясом, лепёшки и кувшин с душистым взваром... наговорились всласть... вспомнили всё...
- А что с другими ватажниками?
- Ни слуху - ни духу. Будем надеяться, что все живы.
- Будем надеяться.
- А кто там? - указал глазами Афанасий на люльку, подвешенную к потолку.
- Сын мой! Егорий! Егорий Махач! Казак! - гордо приосанился Емельян. - Молока мамкиного набуздался и сопит довольный.
- А жену... как добыл? - посмотрел Афанасий на закутанную в платок мамку Егория, сидящую "по кочевому" на топчане рядом с люлькой и занятую шитьём.
- О! Это ещё тот случай. - Загадочно осклабился Емельян.
- Рассказывай, давай. - Попросил заинтригованный Афанасий.
- В прошлом году это было. На нашу станицу улусники хотели было наскочить. Вовремя наши дозорные узрели. Отогнали мы улусников. Но они, всё же, убив в сабельной схватке чабанов, угнали овечью отару. А осенью, когда от дождей степь раскисла и превратилась в непролазную квашню, мы тихонечко окружную "хитрую" почти сухую тропочку до их кочевого стойбища разведали. И на ранней зорьке под прикрытием сырого тумана к ним... заявились! Шум страшный поднялся! Я с товарищем в одну юрту вваливаемся, а он меня в бочину толкает: "Гля, Махач, девка молодая!" Посреди юрты очаг горел, и я ту девку углядел. Вся замотанная в платки. Только чёрные глазищи таращит на нас. "Не теряйся! - всё тычет меня в бок товарищ. - За тебя, приблудного, никто из станишников свою доньку не отдаст. Та и захочет ли за тоби яка вдовая казачка пойтить? Хватай девку, да! Жинкой тобе будэ! - но строго предупредил. - Ось ежели тильки для баловства, то тоди девку не тронь! Грех цей дуже непотребный! Грех Великий! Станишники не одобрят. Жизни могут тоби лишить як насильника". "Жинкой моей будет!" - смело развеял я его сомнения. "Добре! - довольно ухмыльнулся товарищ. - Тоди хватай её! Имай! Цапай! Цап-царап! А я тоби, так уж и быть, ейное приданое подмогну собраты!" - и давай шустро в юрте шарить. Я к девке подскочил, и ту мне в нос как ударило - шибануло! - ядрёной мочой!.. Сильно девка испугалась! Очень сильно испугалась!.. Так есть от чего испугаться-то! У меня же мурло заросшее, сам в шакальей шкуре, с кинжалом в руке.... Завернул я девку в ковёр, вынес из юрты и привязал к седлу заводной лошади. Девка... не живая - не мёртвая.... А товарищ уже тащит огромный, туго набитый "приданым", чувал. Тут команда: "Браты!!! Усё! Хватит! Уходим! Геть-геть!" Ну, мы бросили зажженный факел в юрту и вместе со всеми погнали прочь от стойбища. Ещё и стадо верблюдов из кочевья с собой угнали!.. В станице батюшка мою "добычу" окрестил и обвенчал нас. Теперь Ефросинья моя законная жена! Сейчас, любушка моя, Фросенька новый чекмень для меня справляет. - Посмотрел Емельян на ловко орудующую иглой жену. - Серебряным позументом обшивает. Правда, балакает по-казачьи ещё слабо. А ты, Афанасий, помнишь, как казаки над нашим "рязанским" говором потешались?
- Помню. - Согласно закивал Афанасий. - А у самих казаков говор ещё тот. Для непривычного уха он уж больно грубый. Как будто они постоянно ругаются.
- Ага! - засмеялся Емельян. - Сколько раз я наблюдал как женщины-казачки между собой "ругаются", а глаза такие... добрые-добрые!
И друзья тихо, чтобы не разбудить мирно сопящего в люльке сына Емельяна, рассмеялись.
- Но песни у них... заслушаешься! - закатил глаза к потолку Афанасий.
- О! Что да, то да! - согласился Емельян.
- А почему у тебя хата, а не изба... деревенская? - ехидненько подколол друга Афанасий. - Ты же плотник.
- Смеёшься, да?! - осклабился Емельян. - Станица - на то она и станица, чтобы сорваться с места и, откочевав, стать станом в другом безопасном и удобном месте у реки.
- Это точно. - Согласно кивнул Афанасий. - Жилища у казаков недолговечные, временные. Вроде как глиняные гнёзда ласточек на берегах речек. - И тут же дал "дельный" совет. - А ты к избе... курьи ножки приделал бы! И пусть она вдоль речки скачет... по твоему велению! И ты сверху на крыше с пикой!
- Да тут же в степях делового строевого леса нету! - затрясся от беззвучного смеха Емельян.
Тут снаружи раздалась команда к сбору. И Афанасий заторопился к выходу.
- Давай, брат! Наша сотня следом за вашей выдвигается! - обнял его на прощание Емельян. - Бог даст - ещё свидимся.
И Афанасий выскочил из хаты на улицу...
* * *
В Высоком Небе парил степной орёл. Внизу под ним огромной змеёй извивалась широкая река.
Поднимая тучи пыли, с обрывистого берега к реке спускались конные вооружённые отряды и осторожно переходили её вброд. За ними тянулись бесчисленные, растянувшиеся до самого южного горизонта, ещё пустые и алчущие добычи арбы и кибитки.
А в потаённых, заросших густым камышом, местах реки угнездились казачьи станицы, выставив на буграх сторожевые вышки.
Орёл наблюдал, как в станицах тревожно забили барабаны, и на майданах стали собираться вооружённые конники.
И тут орёл своим цепким всевидящим оком обнаружил медленно бредущую по степи и приближающуюся к противоположному берегу реки маленькую группу людей в серых рваных армяках...
Ой, ты, степь широкая,
Степь раздольная,
Широка ты, матушка,
Протянулася.
Ой, да не степной орёл
Подымается,
То лихой казак
Разгуляется.
Ой, да не лети, орёл
Низко по земле.
Ой, да не гуляй, казак,
Близко к берегу.
Ой, ты степь широкая,
Степь раздольная,
Широка ты, матушка,
Протянулася.
.....
Мелета Андрей