Всякий раз, когда мне приходилось всматриваться во внешний облик бывшего московского градоначальника, на ум прежде приходило определение, характеризующие его, как простоватого, рязанского мужичка, в кепке, даже не председателя, а колхозного бригадира, наделённого природной жилкой никогда не проходить мимо того, что плохо лежит. Однако, при более тщательном рассмотрении, когда натыкаешься на прищур узковатых, блудливых глаз, на тонкий разрез длинных, редко улыбающихся губ, начинаешь понимать - перед тобой матёрый вор. Это до какой же степени, Юрий Михайлович, надо было провороваться, чтобы получить позорный пинок под задницу. А ведь готовился к этому, ждал, что-то мямлил там о бизнес-споособностчх жены, а сам под шумок дочек из Москвы подальше, и не куда-нибудь, а в Лондон, а потом и саму жену туда же, быстрей-быстрей, какой там бизнес, шкуру надо спасать. В самый последний момент, когда поскорее надо было срываться в аэропорт, вот он, Иосиф, пожаловал, проводить в последнюю дорожку. Казалось бы, радоваться надо, хоть один человек вспомнил, где теперь те, кто ещё вчера выстилались, раболепски выгнув спины? Как ветром сдуло. А этот здесь, только говорить не о чем. И момент не совсем подходящий, чтобы разговоры говорить. Вдруг, как нагрянут, хоть и обещано было, выпустить без проблем. Уже только в самолёте облегчённо вздохнул, да и то, когда взлетел. И тоскливо шевельнулось под сердцем, как ни крути, а впереди - чужбина и на родину возврата нет. И первые путанные мысли, где и что сделал не так? И совсем некстати перед глазами встал шурин, со своей дурашливой лошадиной улыбкой. А ведь говорил, предупреждал, близко, ближе чем на пушечный выстрел, такого человека в бизнес не подпускать, так нет, брат, свои люди. Вот так и послушай женщину, и вот она, новая головная боль: тот стал светиться на шоу-мероприятиях, возомнил из себя Бог весть что! Пусть так, но зачем поливать грязью ''святое семейство''? Для начала, как водится, предупредили. А если не поймёт? Пообещали наказать исправно. Дошло ли до пустой головушки? Меня там нет, но ведь связи старые остались И промелькнуло тоже, очень не к стати: у других дети, как дети. Если не в учёбу, так в спорт, а тут?! Ладно, теперь бы удачно замуж отдать, а если нет, опять головная боль. Правда, есть вещи и куда более приятные. Надо основательно устраиваться в Лондонах. Ну и, понятно в этой австрийской деревушке, для оседлого проживания, тьфу, ты, никак не запоминается её название. Там, всё постараться сделать основательно, там жить, потому жадничать на благотворительность не стоит.
Вскоре респектабельные, педантичные австрияки, были приятно удивлены расточительной щедростью стареющей русской пары бизнесменов. Им и невдомёк, а скажи, так и не поверят, что эта парочка и такие, как они, доброхоты, обворовавшие собственный народ, в далёкой неведомой России, где русские варвары ходят по своим дремучим деревням в обнимку с медведями, теперь сорят наворованным здесь.
Правда, Лужков никогда бы не был Лужковым, если бы не выкинул очередной, никому не понятный до сих пор фортель. В Калининградской области на самой границе с Польшей, Юрий Михайлович прикупает землицу на территории некогда цветущего, а ныне разваленного колхоза.
Вот кадры из короткометражного фильма, видимо, отснятого по его заказу. Ещё один новоявленный барин ходит по будущему сельскохозяйственному комплексу с ягнёночком чёрной масти на руках и взахлёб, с пеной у рта, рассказывает, с каким азартом он занимается селекцией мелкого рогатого скота, и что в перспективе это может дать, и уже даёт, разваленному в своё время региону.
Вам, уважаемый читатель, не напоминает это бред пожилого человека, выжившего из ума? И если это не бред, то как и чем объяснить, что действо происходит не в глубинке России, а на её краю, откуда в случае чего за световой день можно спокойно добраться до гостеприимной австрийской деревушки с трудно запоминаемым названием.
Иной раз меня посещает кощунственная по сути, но вполне оправданная своей искренностью мысль: как хорошо, что людей поколения Петра Марковича уже нет рядом с нами. Каково бы им было переживать всё творящееся сегодня в нашем отечестве: полное падение нравственности, подмену жизненных ценностей. Я хорошо помню, как восхищался он выступлениями депутатов Верховного Совета СССР с высокой кремлёвской трибуны, того же Собчака и как обиделся на меня, когда я сказал, что это ни больше, ни меньше, чем попытка заурядной личности выделиться из серой массы, обратить на себя внимание. Выделился. Обратил. И что оставил после себя? Переименованную северную столицу? И то до всего руки не дошли, ведь область, как в насмешку, так и осталась Ленинградской. А как распорядилась известностью его фамилии семья? Непонятно, за какие такие великие заслуги, стала сенатором его жена, на поверку оказавшаяся оголтелым русофобом, а о дочери так, вообще, говорить не приходится: много шума - и... ничего! Кто она? Ноль! Пустое место, возомнившее из себя, что оно достойно выставлять свою кандидатуру на должность президента страны! Ни с чем не соизмеримая глупость и только!
Однако, уважаемый читатель, мы несколько отвлеклись. Елизаветы Андреевны уже не было в живых, когда мне захотелось написать книгу о её родне, не о черкесской, естественно, ведь из рассказов моей бывшей хозяйки я знал, что мать её - дочь черкеса-телохранителя богатого купца, жившего в своё время в Пятигорске, только и того, а о наших э...Нских, которые, естественно, мне были намного ближе и понятней.
НА КРУГИ СВОЯ.
Главы из романа.
Вместо предисловия.
На исходе короткой летней ночи с южной стороны э...Нска, в неширокую, но самую длинную и почти прямую улицу села, высвеченную неверным сиреневым светом полной луны, с причудливыми тёмными тенями, ложащимися на наезженную телегами дорогу от жавшихся друг к дружке хатюшек и разлапистых акациевых дерев подле них, неспешно въехала линейка, запряженная парой гнедых рысаков, и тут же, начиная с окраинных подворий, как по команде, потревоженные дроботным перестуком лошадиных копыт, необременённые цепной привязью дворовые псы, вихрем начали вылетать и бросались кто наперерез, кто вдогонку, подняв возмутительный лай, нарастающий по мере всё убыстряющегося хода повозки, тревожа тем самым чуткий предутренний сон сельчан. Самые быстроногие из преследователей, уверенные в своих силах, а главное, в правоте действий, в их среде и собратья просто увязавшиеся за компанию, почти настигли линейку и уже готовы были безрассудно броситься чуть ли не под копыта лошадей, как вдруг та, замедляя ход, свернула в проулок, ведущий к фонталу и остановились у второй от угла хаты Апанаса Полуляха. Сбавляя по нужде поначалу взвинченный темп бега, недоумённые преследователи, тут же принялись незамедлительно выяснять отношения между собой, пытаясь отыскать и наказать возмутителя спокойствия, как правило, в подобных случаях, возмутительницу, втравившую свору в пустячный переполох и, не выявив таковой, изрядно перегрызлись и разбежались.
На востоке уже гасли и редели тусклые лампадки звёзд, а едва проступающая белесая клубчатая полоса Млечного пути, скраденная лунным сиянием, устилавшая от края и до края небесный свод, принялась неторопливо истаивать, как перестоявший утренний туман. Набежавший неведомо откуда порыв ветра, прошелестел по листьям уже заметно подросшего орехового дерева, посаженного когда-то отцом на месте выкорчеванной, колючей акации и они как-то жалобно затрепетали, зашумели, мелко забились, являя тем самым верный признак приближения утра. Со стороны недалёкого отсюда оврага неожиданно троекратно, какими-то отфыркивающимися, пугающими звуками, дала о себе знать сова, напоминая тем самым, что всё ещё в этом подлунном мире пребывает во власти таинства тёмной ночи, как вдруг из густого предвыгонного терновника, послышался сначала застенчивый, неуверенный голосок всполошившейся, скорее всего, от страха зарянки, но тут же разошёлся, разошёлся, заполняя набирающим силу звоном незатейливого перелива околицу, оповещая тем самым просыпающихся людей, что торжество солнца, тепла и света просто неизбежны. И не оттого ли на глазах засветлела кромка неба над восточной частью горизонта, и отчётливей начали проявляться очертания длинной, высокой хаты, под двускатной черепичной крышей, с побеленной, как обычно, матерью и сестрёнкой Ксюхой в преддверии Великого Пасхального празднества известью с добавлением синьки, и подведённым чёрным сажевым раствором цоколем, с двумя окнами на улицу, прикрытыми на ночь ставнями, окрашенными светло голубой краской.
