— Хорошо, я понял, — он застегнул куртку и вышел в слепящую белую пустыню.

Девушка на мгновение пожалела, что не может последовать его примеру.

— Кто этот человек? — спросил солдат сразу же после его ухода, и она почувствовала себя Красной Шапочкой в компании волка. Он собирался выведать у неё дорогу к дому бабушке, а ей надо было убедительно соврать.

Хищные глаза Жака, казалось, видели её насквозь. Она сжала часы, что висели у сердца, и уверенно заговорила:

— Я знаю только его имя. Несколько дней назад он постучался в нашу дверь. Была ночь, а он выглядел почти насмерть замёрзшим… — по телу прошла дрожь, едва она вспомнила заиндевевшие ресницы и тонкую корочку льда на рукаве. — Я не могла его не пустить.

Жак тяжело вздохнул, взъерошив собственные тёмные волосы.

— Азмария, я вам поражаюсь: как можно быть настолько беспечной в это опасное время! Впустить в дом непонятно кого, да ещё и ночью… Вас с Аншелем могли убить или ограбить.

— По-вашему, я должна была оставить его умирать? — резко спросила девушка.

Он махнул рукой, пробормотав что-то неразборчивое.

— Луи очень хороший человек.

— У вас все люди хорошие, но, как ни странно, я вам верю.

***

Стараясь лишний раз не двигаться, Азмария сидела на корточках, прислонившись к тёплым кирпичам печной трубы. Снизу отчётливо доносились голоса Жака и Луи. Благодаря проходящей через второй этаж трубе и щелям в полу вокруг неё девушка могла незаметно подслушивать происходящее на кухне. Это было не самым лучшим занятием для монахини, но… Во второй раз после просматривания писем Луи она переступала эту черту.

— А где Азмария с Аншелем? — напряжённо спросил немец.

— Вроде как прибираются в своих комнатах.

Она стиснула зубы. Под ненавязчивым давлением солдата им пришлось чем-то себя занять, и уборка была первым, что пришло ей в голову. Она сунула мальчику тряпку для пыли и велела наводить порядок, хотя он делал это буквально вчера.

До этого девушка говорила с Жаком и одновременно раскладывала продукты. Он вёл себя с ней снисходительно-дружелюбно, читал вслух газету и разъяснял места, которые, по его мнению, могли быть ей непонятны. В общении с ним она была вынуждена притворяться глупее, чем была на самом деле. Это выходило само собой. Стоило ей сказать что-то слишком умное, как Жак кривился и с подозрением смотрел на неё.

— Луи, ничего, если по имени? — последовала короткая пауза, в течение которой немец, должно быть, кивнул. — Азмария поведала мне, как спасла вас, и меня до сих пор мучает вопрос: зачем кому-то на ночь глядя бродить по горам?

— А что в этом такого? Разные ситуации бывают. Вы вот тоже сегодня пришли.

— Логично. Там уже вода кипит.

Быстрые шаги Луи (девушка уже научилась различать их среди прочих) перекрыли бульканье чайника. От неудобной позы у Азмарии ныли колени, к тому же, несмотря на тепло от кирпичей, холод подкрадывался к ней всё ближе, как зверь к добыче, но она не решалась уйти. Ей надо было узнать, чем всё закончится.

— Вам не нравится говорить со мной?

— С чего вы взяли?

— Это видно. Возможно, есть что-то, из-за чего вы боитесь меня? Вам есть, что скрывать? — вкрадчиво спросил Жак.

— Сомневаюсь, — парировал он.

«Откуда у него такая выдержка? Бедный Луи…»

— Похвально, что вы так уверены в своей невиновности. Это была небольшая проверка. Азмария сказала, что вы хороший человек, и я верю ей на слово, поэтому хочу предложить вам присоединиться к сопротивлению. У нас как раз не хватает бойцов.

Тонкой струной натянулась гнетущая тишина. «Ой-ёй-ёй, — девушка сжала часы на груди, прикосновение к ним успокаивало. — Неужели сейчас всё откроется?»

— Ну, так что?

Она боролась между желаниями броситься вниз по лестнице и дослушать разговор до конца. «Если Жак решит выстрелить в Луи, я не успею добежать. Но он ведь не будет делать это прямо на кухне? Надо их как-то остановить…»

— Это несколько неожиданно, — он прокашлялся и говорил осторожно, будто проверяя почву у себя под ногами. — С какой стати вам звать в сопротивление меня, едва знакомого вам человека? Может, я и оружия в руках никогда не держал.

— Во-первых, как я уже сказал, нам не хватает людей, во-вторых, я доверяю Азмарии, а в третьих, — он сделал многозначительную паузу, — я уверен, что знаю, кто вы.

Девушка молитвенно сложила руки, взывая к небесам о защите и спасении.

— Согласен, — отчётливо произнёс Луи.

***

Сопротивление готовилось к битве с немцами. По плану Жака, французы должны были напасть первыми: «Тогда на нашей стороне будет преимущество внезапности».

До наступления оставалась неделя, и Луи тренировался вместе с другими солдатами под открытым небом Альп. Девушка иногда приходила посмотреть на их тренировки, но делала это тайком, чтобы никого не смутить и ненароком не рассердить Жака.

Она пряталась за ёлками и стояла тихо-тихо, почти не шевелясь. Малейший шорох мог привлечь к ней ненужное внимание, а то и стоить жизни. Напряжённые, истощённые вечной тревогой люди предпочитали стрелять, а потом уже спрашивать.

Холодный воздух проникал под одежду, продувая крошечное пространство между тканью и телом, пальцы на ногах превращались в один пульсирующий сгусток, но Азмария продолжала смотреть широко раскрытыми глазами, как солдаты бегают по колено в снегу, стреляют по мишеням, валят друг друга на снег в учебной борьбе, а между ними ходит прямой и суровый Жак и короткой, хриплой очередью отдаёт приказы.

Луи умело держал ружьё и почти всегда попадал в цель. Жак хвалил его, но он не выглядел радостным. Немец смотрел куда угодно: себе под ноги, на лес, в высоту, но не на окружающих его людей. Их он будто не хотел видеть. Его взгляд проходил сквозь них или же падал так, словно это были предметы. Почему-то Азмарии становилось больно от этого.

Помимо Жака в отряде сопротивления был ещё один человек, с которым она общалась. Его звали Пьер. Щуплый и невысокого роста, с мягкими каштановыми волосами, которые словно взбили венчиком, он, как и девушка, выглядел младше своих лет.

Их объединяла связь с церковью. Пьер учился на священника в одном из городов Франции, но, когда приехал домой в Альпы на рождественские праздники, узнал о формировании сопротивления и решил к нему присоединиться. «Я понял, что моя Родина в опасности, и не смог оставаться в стороне».

К Азмарии, по его собственным словам, он приходил в поисках духовного общения. Они говорили о религии, музыке, в которой он тоже кое-что понимал, иногда вместе молились.

В отличие от Луи, дела с оружием у него не ладились. Девушка с улыбкой наблюдала за тем, как он пытался вставить патроны в магазин, а они упорно выскальзывали из его пальцев.

Подул ветер, и снег с ветки шлёпнулся на голову Азмарии. Вместо шапки на ней был тёплый платок, но часть снаряда попала на чёлку и начала таять. «Видимо, пора домой. Так окончательно замёрзнуть можно».

Часа через два вернулся Луи, с ним пришёл и Пьер.

— Здравствуй-здравствуй, Азмария, — француз пожал ей руку. — И тебе привет, Аншель, — мальчик важно кивнул. — Рад видеть вас в добром здравии, но, право слово, лучше бы уехали в более безопасное место. Наш командир что-то говорил по этому поводу?

— Жак сказал, что уехать теперь нельзя. Если только пешком дойти до городка, где есть железная дорога, но нужен провожатый. Он в день битвы обещает отправить с нами кого-то из своих людей.

— Скверно, скверно, — шмыгнул носом Пьер и снял куртку. — Но в чём-то я его понимаю: день битвы приближается, а некоторые ребята до сих пор плохо стреляют. С другой стороны, подвергать вас такой опасности…

— Я вот тоже не понимаю, зачем ждать дня битвы, — вступил в разговор Луи.

Он успел избавиться от уличной одежды и мрачной, серой скалой возвышался посреди коридора.

— Я попробую уговорить его решить этот вопрос пораньше, — продолжил будущий священник. — Правда, он меня недолюбливает. Боится, что я не справлюсь в настоящем бою. Всё-таки убийство – грех, а там мне придётся убивать. Но ради Родины я готов и на это. Правда, не знаю, смогу ли я после этого быть священником.