«Интересно, что бы сказала Розетта, доживи она до этого времени, когда убийство на войне стало нормой?» — грустно подумала Азмария, а вслух сказала совсем другое:

— Не беспокойтесь о нас с Аншелем. Я уверена: Бог всё управит. Быть может, он хочет испытать нашу веру.

— Что-то он слишком любит всех испытывать, — буркнул немец.

— Вы хотите сказать, что Бог несправедлив? — оживился Пьер.

В его васильковых глазах вспыхнуло предвкушение богословского спора. Девушке было хорошо знакомо это выражение, и она поспешно сказала:

— А я специально к вашему приходу пирог яблочный приготовила. Пойдёмте пить чай, пока он не остыл.

— Спасибо, я не голоден, — отказался Луи.

— Вы на мой вопрос так обиделись?

— Нет, я и правда не голоден. Азмария меня извинит? — сказал он чуть мягче.

— Да, конечно.

Незаметно улизнувший Аншель расставил чашки и блюдца на кухонном столе. Девушка мысленно отсчитала себя за отсутствие скатерти, но гость будто и не заметил этого неудобства. Скрестив ладони на животе и вытянув ноги, он благосклонно взирал на то, как она разливает чай и режет пирог с тонкой золотистой корочкой. Пахло яблоками и корицей.

— Луи на меня рассердился, как думаете? — серьёзно спросил Пьер.

— Он всегда такой, — пробурчал мальчик.

— Вы тут ни при чём. Он… У него большое горе.

— Поэтому он такой угрюмый, ни с кем не общается?

— Угу. Но со мной он довольно мил.

— Ну, с вашим обаянием это неудивительно. Недавно в библии я наткнулся на такой интересный стих…

После ухода гостя Азмария, что-то напевая себе под нос, добавила заварку к кипятку в фарфоровой чашке, поставила её на поднос рядом с тарелкой, где покоился пышный кусок пирога, и направилась в комнату Луи. В светлую, дневную краску подмешивались алые всполохи закатного солнца, по стенам коридора протянулась «зебра»: сумеречные полосы чередовались с алыми.

Сонную тишину разбил глухой стук и прозвучавший за ним высокий голос:

— Это я, Азмария.

— Входите.

— Будет удобнее, если вы мне откроете.

Проскользнув мимо озадаченного Луи, девушка поставила поднос на прикроватную тумбочку и с облегчением встряхнула руками.

— Большое спасибо, но я и сам мог прийти на кухню.

— Я надеялась, что это заставит вас улыбнуться. В последнее время на вас лица нет.

— Вы как всегда думаете о других, хотя вам самой нужна помощь. Опасно оставаться в горах. Не понимаю, о чём думает Жак!

— Я уверена, что у него есть причины поступать так, а не иначе. Иногда мне бывает страшно, но это не мешает моей…

— Вере, — закончил за неё мужчина. — Всё-таки я не понимаю вас. Вы всё отдаёте и не ждёте ничего взамен, упорно верите в хорошее… Почему?

— Я надеюсь на Бога. Но мы снова говорим обо мне, а мне хотелось бы поговорить о вас. Я сяду? — она сделала шаг к ближайшему стулу.

Луи побледнел, но это не помешало ему утвердительно кивнуть.

— Вы тоже не стойте. Ешьте пирог, пока он не остыл, — он не двигался, как преступник, пойманный с поличным. — Не бойтесь вы так. Я хочу попросить вас только об одном: не могли бы вы рассказать мне о своём прошлом? Общими словами, без подробностей и конкретных фактов. Я хотела бы понять вашу беду. Но вы можете отказаться, — поспешно добавила она.

— И вы снова просите, а не требуйте. Хорошо, я расскажу, но всё это очень сложно, — он опустился на идеально застеленную кровать и закрыл голову руками. — Однажды я повёл себя как трус. Я испугался за собственное благополучие и ничего не сделал для спасения своих друзей, дал им умереть… У меня есть много оправданий, но то, что я даже не попытался… Младший брат моего друга был очень похож на Аншеля, и поэтому, когда я впервые увидел вашего воспитанника, я… не смог сдержать слёз. Мне тогда показалось, что он пришёл с того света, чтобы… наказать меня? Теперь я понимаю, что Аншель совершенно другой человек, но каждый раз, когда я вижу его, я обязательно вспоминаю того ребёнка.

— Вот как, — задумчиво произнесла девушка и перевела взор на скрытые синеватой дымкой Альпы. Желание утешить царапало её, билось в ладони, как пойманный мотылёк, но она не знала, как, боялась прикоснуться. — Это и правда очень тяжело. Пятнадцать лет назад у меня тоже погибли друзья. Я и в самом деле не могла им помочь, никто не мог, но иногда я думаю, что если бы тогда-то и тогда-то поступила по-другому, всё могло бы закончиться чуть лучше, — губы искривились в беспомощной улыбке, и она замолчала. — Но бесполезно сожалеть о том, что уже произошло!

— Бесполезно, — согласился Луи, — но если я перестану делать это, то буду чувствовать себя последней сволочью.

========== Часть 5. Всё во имя Франции ==========

Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь. Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья.

Послание к Римлянам, глава 12.

День битвы ничем не отличался от других таких же дней. За окном было то же серое, ясное небо, заснеженные маковки гор и синеватые сосны. Азмария, Аншель и Луи так же собрались за общим столом, но сегодня на спинке стула немца висело ружьё. Девушке было не слишком приятно такое соседство, а вот карие глазёнки Аншеля сияли искренним восторгом.

Забыв прежнюю неприязнь к Луи, он расспрашивал его, не тяжёлое ли оружие, сложно ли из него стрелять, и просил разрешения подержать его в руках, но мужчина отвечал отказом.

В итоге мальчик сдался и до конца завтрака не смотрел в его сторону, а когда немец попросил передать ему кусочек сахара, демонстративно поджал губы и отвернулся. В другое время Азмария бы сделала мальчику замечание, но сейчас её мысли были заняты другим.

Она молилась за победу французов, но при этом хотела, чтобы с Луи всё было хорошо. «Пусть ему удастся незаметно уйти к своим, пусть Жак не раскроет его раньше времени», — раз за разом твердила она, сжимая часы как талисман.

Нить другой её тревоги была связана с Аншелем. Жак предупредил, чтобы она и мальчик были готовы к началу боя: «В это же время за вами придёт проводник», – и настоял на том, чтобы вещи Аншеля она уложила отдельно. Это наводило на мысль, что их собираются разлучить.

***

— Я не помешала? — спросила девушка, толкнув дверь в комнату Луи, и замерла на пороге.

Помещение впервые с тех пор, как в нём поселился немец, приобрело живой, чуть неряшливый вид: Луи сидел на незаправленной кровати и задумчиво осматривал ружьё, рядом валялась коробка со швейными принадлежностями, которую он одолжил у Азмарии, и наполовину раскрытый рюкзак.

— Нет, не помешали. Ой, простите, что я в уличной одежде сижу на постельном белье.

— Ничего. Я тоже сяду? — получив утвердительный кивок, она присела на краешек. — Всё работает?

— Вы о чём?

— Про ружьё.

— Вроде бы всё нормально. Я не разбираюсь в оружии.

— Да? А мне Жак сказал, что вы хороший стрелок, — на самом деле такой вывод она сделала из наблюдений за тренировками.

— Может быть, — повёл он плечами. — Со стороны виднее.

Вздохнув, девушка решила не продолжать эту тему. «Мы вынуждены друг другу лгать».

— Вы сам не свой, Луи. Переживайте из-за битвы?

Он кивнул.

— Не знаю, утешит ли это вас, но я буду за вас молиться.

— Спасибо, — улыбка на мгновение осветило его лицо. — Но вы и себя берегите, Азмария. То, что вы помните о других, бесценно, но и о себе не забывайте, пожалуйста.

— Я постараюсь.

Настала пора прощаться. Возле входной двери они неловко обнялись. Девушка в очередной раз удивилась тому, насколько он её выше. «Вот, опять. Следует о серьёзных вещах думать в такие моменты, а я обо всякой ерунде».

Он был бледен и постоянно одёргивал шапку, которая так и норовила слезть с ушей.

— Ты попрощался с Луи?

Аншель возмущённо тряхнул каштановыми кудряшками.

— Обниматься с ним? Да ни за что на свете!