Римма с изумлением смотрела на мужа, удивляясь, что он говорит, как так можно? Но муж прикрикнул на нее:
– Что вылупилась? Что я, неправду говорю? Твои вырастили тебя тоже неизвестно кем, белоручкой чертовой. Что ты умела, ничего, только по танцулькам бегать да парней завлекать. Я тебя всему научил. Если б не встретилась со мной, так и оставалась бы самым бесполезным существом и сидела б на шее родителей. А тут я тебя обеспечиваю всем, ты только дома сидишь. И даже ребенка правильно воспитать не можешь, такая же тунеядка растет.
Дальше Римма не стала слушать мужа, ушла в комнату дочери и прилегла на кушетку, которая стояла рядом с кроваткой дочери. Она лежала и думала, как ей дальше жить. Миша совсем охладел к ней, все чаще теперь ночует у матери, о чем они там говорят, одному богу известно. Свекор совсем плох стал, почти не говорит, с постели уже не встает. Когда Римма навещает его, он всегда радуется ее приходу, глаза начинают сиять. Она садится рядом, берет его за руки и рассказывает ему новости. Ему все интересно, слабым голосом он расспрашивает ее, иногда даже смеется одними глазами. Когда приходит Анечка, он оживляется еще больше, пытается даже встать. Трясущимися руками начинает шарить под подушкой и всегда достает какой-нибудь подарок для внучки, то леденцы в коробке, то игрушку. Римма знает, это все покупает бабушка и дает ему, чтобы он порадовал девочку. Аня радуется подарку, обнимает деда, целует, но вскоре просится играть, так как на улице ее ждут подружки. Дедушка печально смотрит вслед внучке, и на его выцветших глазах всегда появляются слезы. Римма вытирает ему слезы, успокаивает его, а у самой на душе так плохо. Она очень любит свекра, он хороший человек, жалко, что он так рано уходит, ему бы жить и жить. Но все уже знают, что ему ничего уже не поможет, надорвался он на тяжелой работе еще в детстве, кончал здоровье, так как уже с семи лет помогал отцу, ездил в лес за дровами в холод и стужу, в дождь и ветер, помогал летом в поле, на сенокосе. Война тоже оставила отметину, воевал четыре года, был ранен в грудь и в плечо.
После войны работал, не жалея себя, чтобы быстрее поднять на ноги родной совхоз, недоедал, недосыпал. И вот сейчас он только вышел на пенсию, ему назначили хорошую пенсию за все его заслуги, жить бы да жить, но вот, не получилось.
Выходя от свекра, Римма всегда думала, до чего ж несправедлива жизнь. Вот живет же в деревне «белобилетник», дедушка Гарма, который уклонился от фронта, сделав фальшивую справку о болезни, живет, не тужит. Дом отгрохал большой, хозяйство огромное, с рынка почти не вылазит, торгует молоком, мясом, овощами, пенсию еще получает. И никакая болезнь его не берет. А что хорошего сделал для людей? Ровным счетом ничего, живет по принципу «моя хата с краю, я ничего не знаю». Только для себя, только бы себе. Единственный сын военный, на полном государственном обеспечении, ему дали шикарную четырехкомнатную квартиру, купил машину «Жигули» недавно. С родителей денег не тянет. Спрашивается, для кого он копит, наживает?
А самое главное, на митинге ко Дню Победы он неизменно проходит и садится среди фронтовиков. На упреки отвечает, мол, я тоже много сил войне отдал, в тылу работал от зари до зари. Но старухи рассказывали, как он работал, бригадирствовал, хапал все подряд, не стесняясь опухших от голода женщин. И у такого человека отменное здоровье, быка на спор поднимает, а свекор, хоть и старше его всего лишь на год, умирает от фронтовых ран и трудной жизни.
…Вот и сейчас Римма лежит без сна, думает о муже, а мысли то и дело переходят на свекра. Он такой хороший, добрый, отзывчивый человек, работящий, ни минуты не сидел сложа руки, так почему Миша совсем другой? Это его испортила своим воспитанием мама, всю жизнь баловала, нежила, пылинки с него сдувала. Отцу было некогда заниматься воспитанием сына, работал с утра до темна. А мама работала много лет вахтером в общежитии техникума, особо никогда не утруждалась. И только последние десять лет они работали чабанами, тогда-то пришлось и ей попыхтеть, и Михаилу, но лень, заложенная еще в детстве, осталась у Миши.
– Уеду я к родителям, – вдруг решила Римма, – сколько можно так жить.
Римма встала, подошла к зеркалу и взглянула на себя. В комнате у девочки всегда горел светильник, Аня боялась спать в темноте. Римма увидела в зеркале худую женщину с огромными печальными глазами. Присмотревшись, заметила морщинки на лбу, вокруг глаз, печальные складки у губ. Кожа обветренная, неухоженная. «Боже, во что я превратилась, – подумала Римма, – мне ведь только двадцать семь лет».
В ней укрепилось желание уехать к родителям, она знала, что ей там будет хорошо, они всегда ждут не дождутся любимых девочек, особенно папа, который при каждой встрече уговаривает переехать в город, закончить учебу, наконец.
На следующее утро Римма с тайной надеждой ждала, что тот извинится за грубые слова, но Миша молча попил чаю и ушел на работу. Римма долго смотрела ему вслед, затем начала собирать чемодан, подняла дочурку, накормила, и обе быстро зашагали по направлению к остановке. Аня весело щебетала о чем-то, одной рукой обнимая куклу, другой держась за руку мамы. Они зашли к Тасе, чтобы попрощаться, сказать, что уезжают, но дома застали только бабушку Долгор, свекровь Таси.
–Уууй, дочка, семи еще не было, как убежали на работу, – весело проговорила Долгор. – Они ж больные работой люди, оба. Хорошо, что есть я, а то б мой внучок как сирота рос.
При этом она весело рассмеялась над своими словами.
Римма не в первый раз позавидовала подруге белой завистью. Как ей повезло со свекровкой! Живут душа в душу, никогда не ссорятся, если случайно назревает ссора между супругами, бабушка Долгор всегда на стороне Таси. И Гоша, смеясь, сдается, шутя поднимает руки:
– Все, сдаюсь, сдаюсь, пока не разорвали на куски, хуроо, боле, – кричит он.
Мише он говорит:
– Нет, с двумя бабами спорить нельзя, живого места не оставят.
В выходной, в воскресенье, бабушка Долгор никого и близко не подпускает к дому, не дай бог еще на машине или тракторе подъедешь, выскакивает на улицу и машет рукой:
– Тихо, тихо, заглуши мотор, говорю, шудхэр тут вас носит. Дайте выспаться людям хоть раз в неделю. И не подумаю будить, они тоже люди, им тоже отдыхать надобно. Раньше обеда никого не пущу.
Сама бабушка живет в отдельном домике в ограде, сама попросила ее отделить, говоря: «Что я буду мешать молодым».
Гоша и Тася сколько ее упрашивали не отделяться, но мать была неумолима, нет и нет: «Стройте отдельный домик. Зачем вам, молодым, со старухой жить». Хотя самой едва исполнилось пятьдесят семь, была еще очень живой, подвижной.
Гоша вынужден был смириться, построил маленький домик во дворе, очень теплый и уютный. И, когда после рождения внука Тася вышла на работу, частенько забирала его к себе ночевать, говоря:
– Я Аюрку заберу, вам отдохнуть надо.
А в субботу внук неизменно оставался ночевать у бабушки, ставни в воскресенье в большом доме не открывались до обеда, пока отсыпались «рабочие люди», так их называла Долгор.
Люди очень скоро поняли, что в воскресенье с утра бесполезно обращаться к Гоше и Тасе, бабка Долгор дальше порога не пустит. Один раз даже самого нового председателя прогнала:
– Да пойми ты, Жамьян Дабаевич, они каждый день приезжают ночью, спят от силы четыре-пять часов. Дай им отдохнуть хоть раз в неделю. Ничего не случится с твоими коровами, отелятся, как пить дать, бабы вон во ржи рожали раньше и ничего.
И пришлось молодому председателю уйти несолоно хлебавши.
Все это сейчас вспомнила Римма, когда, попрощавшись, они пошли к остановке.
…Подъезжая к дому, Михаил сразу заподозрил неладное. Вся живность почему-то стояла у ворот. Довольные, сытые телята, напившись мамкиного вкусного молока, весело резвились на лужайке перед домом, коровы, у которых были телята, вальяжно разлеглись у дома, лениво пожевывая жвачку. Лишь Маня, у которой родился недавно мертвый теленок, громко мычала, требуя, чтобы ее подоили. Из набухшего вымени сочились струйки молока, она была самой удоистой коровой. И молочко густое, жирное, и сама спокойная, чудо, а не корова. Жалобно блеяли овцы, просясь в загон, чтобы устроиться на ночлег. В глубине двора истошно визжали голодные свиньи, возмущенно кудахтали куры, прося вечернего корма.
